Мадонна миндаля - Марина Фьорато

ГЛАВА 3

СЕЛЬВАДЖО

— Нонна, у нас в лесу живет дикарь!

— А ты, Амария Сант-Амброджо, уже двадцать лет живешь на этой земле, но ума у тебя по-прежнему не больше, чем у фасолины! Что за глупости, какой там дикарь?

— Честное слово, Нонна! Клянусь святым Амвросием! Мы с Сильваной ходили к родникам и там его увидели. Да и в городе о нем все говорят. Его так и называют — Сельваджо, то есть дикарь! — От возбуждения глаза у Амарии расширились и стали круглыми, как блюдца.

Старушка присела у краешка убогого стола и внимательно посмотрела на внучку. Амария и сама выглядит не лучше того дикаря. Черные густые волосы, волной спускающиеся до пояса, спутаны, из них торчат какие-то желтые цветочки и колючие веточки шиповника, а лицо, обычно покрытое ровным густым загаром, от волнения так и пылает жарким румянцем. Темные, как маслины, глаза вытаращены, а белки сверкают, точно у испуганной лошади. Корсаж на платье порвался, и тело обнажено куда больше, чем позволяют приличия, полные груди прямо-таки вываливаются из шнуровки и кружев. Юбки Амария подобрала и обмотала вокруг полных крепких ног на манер штанов, чтобы удобнее было бежать. Девушку никак нельзя назвать толстой, ибо их маленькая семья живет так бедно, что обжорство просто недопустимо, и все же она кажется весьма упитанной, пухленькой, этаким персиком со всеми женскими прелестями и округлостями. Цветущая, полная очарования и здоровья, Амария — воплощение самой жизни и весьма соблазнительная картинка для любого проходящего мимо мужчины. Однако ее обильная красота цветущего розового куста, как и округлые черты лица и пышные формы, пребывает в явном несогласии с существующей модой. Придворные дамы и просто модницы, страстно мечтая о белой, как алебастр, коже и бледности, во имя желаемого результата готовы натирать щеки свинцовой пастой, тогда как Амария загорелая, почти смуглая, точно насквозь прогретая солнцем. Благородные синьоры, стремясь к изяществу, худы, как куклы-марионетки, Амария же будто сплошь состоит из округлостей и выпуклостей. Представительницы знатных семейств используют всевозможные ухищрения, старательно осветляя себе волосы и делая их рыжими или золотистыми, но Амария ничуть не стесняется густой роскошной гривы, иссиня-черной, точно вороново крыло. И хотя для старой Нонны никого в мире нет прекраснее ее внучки, она уже не надеется когда-нибудь выдать Амарию замуж. Кому, скажите на милость, нужна девица-переросток, которой уже стукнуло двадцать, да еще с таким количеством мяса на костях, зато начисто лишенная не только состояния, но и благоразумия? Мало того, она, ничуть не стесняясь, носится по всей Павии полуодетая, словно те шлюхи, что в сумерки слетаются к городской площади!

Нонна вздохнула и переместила табак, который вечно жевала, из-за одной морщинистой щеки за другую. Она любила Амарию прямо-таки свирепо и, разумеется, желала ей всего самого лучшего, но поскольку ее любовь к внучке была столь велика, что ей самой даже страшно становилось, она всегда разговаривала с девушкой более сурово, чем требовалось.

— Ну еще бы! Можно было и раньше догадаться, что без твоей Сильваны тут не обошлось. Вечно она тебя подбивает на всякие глупости! Ступай, детка, приведи себя в порядок да помолись, прочти «Аве Мария». И вообще почаще обращайся за советом к Господу, а не к своей толстомясой подружке, а вместо того чтобы болтать как попугай, побольше молись.

Амария послушно пригладила волосы и оправила юбку. Она привыкла к подобным выговорам, они ничуть не уменьшали ее любви к старой Нонне. Отыскав на каминной полке катушку ниток и иголку, Амария уселась и стала прилежно зашивать разорванный лиф платья. Некоторое время она молчала, но потом все же не выдержала:

— Но я и правда его видела, Нонна! Мы… смотрели в озеро, и я увидела в воде его отражение, а уж потом обернулась и разглядела его самого. У него красная кожа, жуткие когти и шерсть, но глаза вроде бы добрые. Как ты думаешь, может, это лесной дух?

— Красная кожа? Когти и шерсть? Лесной дух? И где только ты набралась этих языческих глупостей? Скорее всего, это жалкий дезертир, бежавший с поля боя во время недавнего сражения. Небось, от страха весь разум и растерял. А может, это какой-нибудь испанец, испанцы все какие-то безмозглые. — По тому, как легко и спокойно Нонна говорила об испанцах, невозможно было догадаться, что именно они-то и исковеркали ей жизнь. — Ну а что ты мне ответишь, если я спрошу, зачем ты отправилась к роднику? Воды у нас и так хватает, да и в городе отличный источник имеется и, насколько я знаю, прямо на площади.

Амария опустила голову над шитьем и снова залилась жарким румянцем.

— Мы… то есть… Сильвана хотела… заглянуть в pozzo dei marito.[5]

Нонна презрительно фыркнула, но взгляд ее старческих глаз смягчился. Она знала, что, согласно местным преданиям, если заглянуть в одно из маленьких озер, естественным образом возникших у лесных источников неподалеку от Павии, то непременно увидишь лицо своего будущего мужа. И разумеется, ей было известно, что Амария, как и все девушки, мечтает влюбиться и выйти замуж. Однако Нонна отлично понимала: немалый — по здешним меркам — возраст девушки и ее низкое происхождение вряд ли дают основания надеяться на удачный брак, а горячая любовь к внучке не позволяла ей даже думать о том, что Амария может выйти за кого попало. И мучительное разочарование, вновь проснувшееся в душе, заставило Нонну воскликнуть еще более язвительно:

— Чушь какая! Девчачьи глупости! Это, верно, какой-нибудь отшельник, а может, и француз. Говорят, испанцы в Павии взяли в плен французского короля… Прямо с коня сшибли… А сделал это Чезаре Герколани… У него, кстати, короны на голове, случайно, не было, у супруга твоего будущего?

Амария не выдержала и улыбнулась. Она, разумеется, понятия не имела о политической подоплеке недавней войны, но хорошо знача, что на поля сражений ушло очень много мужчин, а вот назад вернулись не многие, и это еще сильнее уменьшило ее шансы на удачное замужество. Ну что ж, по крайней мере, у нее не было мужа, который погиб на войне, и ей, в отличие от многочисленных вдов, не нужно оплакивать покойного и зажигать свечи в базилике. Она знала, что французский король Франциск действительно находится в плену у испанцев, одержавших победу и захвативших теперь Милан. Но о самом Милане и его жителях она знала крайне мало. Слыхала, правда, что у них есть хвосты и они умеют разговаривать со своими лошадьми, которые отлично понимают смешной, со всхрапами, миланский диалект.

— Ты, должно быть, права, — вздохнув, сказала Амария, — это был просто какой-то сумасшедший. А может, беглый солдат. — Она умолкла, погрузившись в работу.