Дети смотрителей слонов - Питер Хёг

Но когда появляется чёрный «БМВ», настроение окружающих меняется, мне это знакомо по нашему городу, где все улицы летом становятся пешеходными. В прохожих пробуждается какая-то злость, стоит им увидеть машину, которой в этом месте быть не положено. Дипломатические номера не спасают, а лишь осложняют ситуацию: люди со всех сторон окружают автомобиль.

Ханс оглядывается, и тут внезапно принимает гениальное решение, что свидетельствует о том, что мой брат в виде исключения может продемонстрировать быстроту реакции и вне футбольного поля, — он сворачивает налево, в боковую улицу.

Улица эта односторонняя, мы несёмся навстречу движению, вокруг полно машин, и пару раз мне кажется, что столкновения не избежать. Но когда прохожие видят нашу карету, с правилами дорожного движения начинает что-то происходить, похоже, что они перестают действовать. Может быть, потому, что карета создаёт у людей ощущение праздника, может быть, они думают, что мы везём выпускников гимназии, хотя на дворе апрель — учебный год ведь постоянно укорачивается; во всяком случае, машины и велосипедисты освобождают нам дорогу, кто-то выезжает на тротуар, ни один человек не сигналит — и вот путь свободен, мы можем ехать дальше.

«БМВ», разумеется, поворачивает вслед за нами, тем двоим в пиджаках удалось-таки преодолеть сложности на улице Блогор, и теперь они почуяли запах крови.

Не тут-то было. Карета с выпускниками, едущая по встречной полосе, представляет собой романтическое исключение. Но «БМВ» — это грубое нарушение всех правил. И вот вокруг автомобиля собирается транспортная пробка, его просто-напросто блокируют со всех сторон — машинами, велосипедами и пешеходами, градом бранных слов и отчаянными звуковыми сигналами.

О наших преследователях мы сейчас определённо можем сказать лишь одно: они никак не могут быть отцами или дядюшками поющей спринтерши: кожа у них белая, как спаржа, выращенная на Финё. И ещё можно сказать, что их показатели на дистанции двести метров вызывают искреннее уважение.

Уважение это тем более возрастает, когда они, выскочив из машины, в ответ на всеобщее презрение бросают её посреди дороги, и несутся теперь вслед за нами.

Если вам, как и мне, случалось под влиянием приятелей с дурными наклонностями воровать груши или вяленую камбалу-лиманду в садах нашего острова, то вы наверняка знаете, что когда взрослые люди становятся достаточно старыми, чтобы приобрести дом, выращивать груши и сушить в саду рыбу, то они, как правило, теряют способность и интерес к любому движению быстрее того, что в лучшем случае сопровождается энергичным пыхтением. И особенно если они ещё и носят костюм — лично я никогда не видел носителя костюма, принимающего участие в чём-то более быстром, чем спортивная ходьба.

Но к нашим преследователям это не относится. Это, я бы сказал, пожилые люди, им явно уже под сорок, но у них просто дьявольский спурт. Так что будущее наше выглядит довольно мрачно: мы вот-вот доберёмся до широкой улицы с плотным движением, нам придётся снизить скорость и нас догонят, а представлять себе дальнейшее развитие событий у меня нет никакого желания.

Мы с Тильте считаем, что важно первое впечатление от человека, ещё до того, как узнаёшь, сколько он зарабатывает, есть ли у него дети и нет ли судимости, всегда возникает какой-то первый образ, который, если можно так выразиться, ничем не замутнён.

Если доверять этому впечатлению, то ни один из этих двоих не является отцом Конни, чему я очень рад, потому что невозможно пожелать себе такого в качестве тестя.

Хотя они коротко пострижены и тщательно выбриты, и у них есть «БМВ» с дипломатическими номерами и они великолепны на короткой дистанции, они не похожи на людей, которых может заинтересовать разумный диалог или партия в нарды. Они похожи на тех, кто готов любой ценой настаивать на своём и для кого совершенно не важно, если в результате образуются три-четыре детских трупика и один собачий.

В этой бесперспективной ситуации Тильте говорит:

— Останавливаемся здесь!

Ханс издаёт неповторимый звук, и лошади останавливаются, будто врезавшись в бетонную стену.

Перед нами небольшой парк с лужайкой, столиками и скамейками, залитый солнцем. На скамейках и возле нескольких столов сидят самые разные люди. По лужайке гуляют матери с детьми, молодёжь моего возраста играет в баскетбол, другие наши ровесники, обритые наголо, с английскими булавками в нижней губе, сидят, обдумывая своё будущее: а не поступить ли в полицейское училище? Также обращает на себя внимание некоторое количество загорелых мужчин и женщин с татуировками, вплотную приблизившихся к основному вопросу своей жизни: свернуть ли следующий косячок прямо сейчас или подождать ещё минут пятнадцать.

Тильте встаёт на козлы. Она выжидает минуту — и вот к ней обращено внимание всего парка. Потом она показывает на наших преследователей.

— Они хотят убить молодых,[3] — громко кричит она.

Тильте лишь чуть-чуть выше меня, и она худенькая. Но у неё целая копна волос, они вьются, и они краснорыжие, цвета почтовых ящиков, и к тому же она их ещё и нарастила. Если кроме волос Тильте принять во внимание и то, что в просторечии называется лидерской харизмой, то можно хотя бы отчасти объяснить последовавшие за этим события.

А произошло вот что — окружающая действительность снова начала меняться. Все находящиеся в парке неожиданно увидели перед собой свадебную карету, Ханс и смуглая певица только что поженились, Тильте — подружка невесты, я мальчик-дружка, а Баскер — свадебная собака. Всем также стало очевидно, что стремительно приближающиеся люди — потенциальные убийцы, которые хотят помешать соединению юных сердец.

Такой взгляд на ситуацию пробуждает к жизни историю рабочего квартала Нёрребро. Нам об этом когда-то рассказывали на уроке в школе, но я в тот день был не в лучшей интеллектуальной форме, поэтому мало что понял, да к тому же сомневаюсь, что кого-то из греющихся в парке на солнышке людей можно было бы принять за рабочих. Но в школе нам объясняли, как глубоко в душе датского рабочего класса заложено представление о том, что если любовь настоящая, то молодые обязательно должны быть вместе, и вот это представление и сыграло сейчас свою роль. Ну и потом, конечно же, «БМВ» и пиджаки придают нашим преследователям подчёркнуто капиталистический вид, что в районе Нёрребро вполне может представлять угрозу здоровью, а тут ещё и харизматичность Тильте — ведь все в парке чувствуют, что королева бьёт тревогу, а на призыв королевской семьи душа каждого датчанина отзывается немедленно.

И вот поперёк дороги образуется баррикада из матерей с колясками, хипхоперов, из мужчин и женщин, которых никак не обойти. Их спины, обращённые к нам, излучают тепло и покровительство, а обращённая к нашим преследователям сторона всячески демонстрирует, что, если они ещё чуть-чуть продвинутся вперёд, у них будет возможность пережить историческое событие, а именно возрождение в Нёрребро смертной казни.

Тильте садится на место, Ханс щёлкает поводьями, и четвёрка вороных несётся вперёд прыжками кенгуру. Далеко позади я вижу, как наши преследователи тоже не снижают темпа, но теперь уже двигаясь в противоположном направлении — подальше от нас и расстрельной команды — назад, к останкам «БМВ».

Мы пересекаем какое-то шоссе и катим дальше по залитым солнцем улицам; поступок Тильте и всё случившееся так на нас подействовали, что мы на некоторое время забыли про маму и папу. Мы просто ужасно рады за Ханса и эту красавицу, а проезжающие мимо машины сигналят, поздравляя нас, и мы машем им в ответ.

Когда мы пересекаем большую площадь и въезжаем на бульвар, засаженный деревьями, певица говорит:

— Высадите меня здесь.

Достав из сумки спортивные тапочки, она надевает их, натягивает поверх зелёного платья свитер, повязывает на голову платок, тем самым ей удаётся несколько приглушить своё ослепительное сияние, но лишь ненадолго — слишком уж оно сильно, и вот что хочу сказать, — но пусть это останется между нами, — если бы я не поклялся Конни в верности до гроба и не считал бы, что разница в возрасте больше двух лет есть совращение малолетних, то был бы на волосок от того, чтобы запасть на неё. Уверен, что Тильте с Баскером чувствуют то же самое.

Так что теперь мы смотрим на Ханса.

Предположение, что Ханса может поразить какая-нибудь женщина, лишено всякого смысла, потому что он и так постоянно и всякую минуту не просто поражён, но совершенно выбит из колеи самим фактом, что на свете вообще существуют женщины. И тем не менее хочу сказать, что хотя я не раз видел его в совершенно идиотском виде перед какой-нибудь девушкой, но то, как он выглядит сейчас, не идёт ни в какое сравнение ни с чем предыдущим. Он погрузился в транс от самого первого впечатления, которое так важно для нас с Тильте, и превратился в какого-то плюшевого медвежонка, беспомощно уставившегося на смуглокожую девушку распахнутыми светло-голубыми глазами.