Слеза (ЛП) - Кейт Лорен

— Твоя мачеха…

— Рода.

— Рода назвала тебя равнодушной. Она сказала, что все члены семьи ходят возле тебя на цыпочках, что ты закрытая и нетерпеливая со сводными братом и сестрой.

Эврика вздрогнула.

— Но я не…

Закрытая — кого это вообще волнует? Но нетерпеливая с близнецами? Было ли это правдой? Или это была одна из выдумок Роды?

— Что насчет отца? Дайте догадаюсь: отдаленная, замкнутая?

Лэндри перевернула страницу в записной книжке.

— Твой отец описывает тебя как… Да, так и есть: «отдаленная», «стоик», «крепкий орешек».

— Быть стоиком не так уж и плохо.

С тех пор как она узнала о греческом Стоицизме, Эврика старалась держать свои эмоции под контролем. Ей нравилась идея свободы, приобретаемой вследствие контроля над чувствами, держа их только при себе, чтобы их не видел никто, как карты в руке. Во вселенной без Роды и доктора Лэндри то, что отец назвал её стоиком, могло бы сойти за комплимент. Он тоже был стоиком.

Но та фраза про крепкий орешек обеспокоила её.

— Какой склонный к самоубийству орешек хочет быть расколотым? — пробормотала она.

Лэндри опустила записную книжку.

— Ты все еще думаешь про самоубийство?

— Я говорила про орехи, — сказала раздраженная Эврика. — Я противопоставила себя ореху, который… Неважно.

Но было слишком поздно. Она позволила этому слову выскользнуть, это было подобно слову «бомба» в самолете. Внутри у Лэндри будут мигать предупредительные сигналы.

Конечно, Эврика все еще размышляла о самоубийстве. И да, она обдумывала разные способы, зная при этом, что не сможет утопиться — только не после Дианы. Она однажды видела в шоу, как легкие наполняются кровью до того, как утонувшие умирают. Иногда она говорила о самоубийстве со своим другом Бруксом, который был единственным, кому можно доверять, кто не будет осуждать и не доложит отцу или что еще похуже. Он был свидетелем приглушенного телефонного разговора, когда она звонила на горячую линию несколько раз.

Он заставил её пообещать, что когда такие мысли посетят её, она сначала поговорит с ним, и они много разговаривали.

Но она все еще здесь, разве нет? Порыв покинуть этот мир был уже не таким острым, как тогда, когда Эврика проглотила таблетки. Вместо желания умереть пришли вялость и безразличие.

— Отец случайно не упомянул, что я всегда была такой? — спросила она.

Лэндри положила записную книжку на стол.

— Всегда?

Эврика отвела взгляд. Может и не всегда. Конечно же, не всегда. Недолго, но её жизнь была солнечной. Когда ей было десять, родители расстались. После такого солнце трудно отыскать.

— Вы можете выписать ксанакс? — барабанная перепонка в левом ухе Эврики зазвенела снова. — Иначе все это кажется пустой тратой времени.

— Тебе не нужны лекарства. Тебе нужно открыться, не хоронить эту трагедию. Твоя мачеха сказала, что ты не хочешь говорить об этом с ней и отцом. Тебе не интересно общаться и со мной. Как насчет школьных друзей?

— Кэт, — непроизвольно сказала Эврика. — И Брукс.

Она разговаривала с ними. Если бы кто-нибудь из них сидел в кресле вместо Лэндри, она бы уже даже смеялась сейчас.

— Хорошо, — что у доктора Лэндри означало «Наконец-то». — Как бы они описали тебя после несчастного случая?

— Кэт — капитан нашей команды по кроссу, — сказала Эврика, думая о дикой смеси эмоций на лице её подруги, когда она решила бросить спорт, оставив позицию капитана вакантной.

— Она бы сказала, что я медленно прихожу в себя.

Кэт должна быть вместе с командой на поле сейчас. Ей отлично удавалось проводить тренировки для них, но подбадривать она не умела, а команде нужна была поддержка в борьбе против Мейнора. Эврика взглянула на часы. Если она рванет отсюда, как только все закончится, то может успеть в школу вовремя. Ведь это то, чего она хочет. Ведь так?

Когда она подняла глаза, у Лэндри была изогнута бровь.

— Очень жестоко говорить такое девушке, оплакивающей потерю матери, не находишь?

Эврика пожала плечами. Если бы Лэндри обладала чувством юмора была бы знакома с Кэт, она бы приняла это. Большую часть времени её подруга шутила. Было забавно. Они знали друг друга целую вечность.

— Что насчет… Брук?

— Брукс, — сказала Эврика. Его она тоже знала целую вечность. Он был гораздо лучшим слушателем, чем любой из этих психиатров, на которых Рода и отец напрасно спускали деньги.

— Брукс — это он? — записная книжка вернулась, и Лэндри что-то быстро записывала. — Вы двое — просто друзья?

— Почему это имеет значение? — резко спросила Эврика. Давно, еще до несчастного случая Эврика и Брукс встречались. В пятом классе. Но они были детьми. А она была разбита расставанием родителей и…

— Развод часто приводит к тому, что детям впоследствии сложно выстроить свои собственные романтические отношения.

— Нам было по десять. Ничего не вышло, потому что я хотела плавать, а он — кататься на велосипеде. Как мы вообще об этом заговорили?

— Ты мне рассказала. Вероятно, ты можешь поговорить с Бруксом о своей потере. Кажется, он — единственный, кто может тебя увлечь, если ты только дашь волю чувствам.

— Эврика закатила глаза.

— Наденьте туфли, док, — она схватила сумку и поднялась с кушетки. — Мне надо бежать.

Бежать от этого сеанса. Бежать обратно в школу. Бежать сквозь лес до изнеможения, пока не боль не будет ощущаться. Может, даже бежать к команде, которую любила. Тренер была права относительно одного наверняка: когда Эврике было плохо, бег исцелял.

— Увидимся в следующий вторник? — окликнула Лэндри. Но доктор говорила с уже закрытой дверью.

Глава 2

Объекты в движении

Пробегая мимо разбитой парковки, Эврика нажала на связку ключей, чтобы разблокировать свою машину, Магду, и занять место на водительском сидении. Желтобрюхие камышовки пели в унисон на верхушках бука; Эврика знала их песню наизусть. День был теплым и ветренным, но парковка под длинными ветками дерева сохраняла прохладу в салоне Магды.

Магда — это красный Джип Чероки, который достался Эврике от Роды. Для Эврики он был слишком новым и слишком красным. Если поднять все окна, ничего не слышно, и это создавало впечатление, что она находится в склепе. Кэт настояла на том, чтобы имя машины было именно Магда, потому что по крайней мере всегда будет повод посмеяться над джипом. Он был отнюдь не так крут, как бледно-голубой Линкольн Континенталь отца, на котором Эврика училась водить, но хотя в нем была убийственная стерео система.

Она подключила телефон и врубила школьное радио на полную. Каждый будний день после школы они ставили лучшие песни самых лучших местных и инди-групп. В прошлом году Эврика работала диджеем на радиостанции; по вторникам после обеда она вела шоу, которое называлось «Скучающие на реке». У них в этом году также было место для нее, но она больше не хотела этим заниматься. Она с трудом узнавала девушку, которая крутила старые песни в стиле зайдеко и современные попурри; не говоря уже о том, чтобы снова попытаться заняться этим.

Опуская все четыре окна и люк вниз, Эврика резко завела машину под мелодию из песни «It’s not fair» Faith Healers, группа, созданная несколькими ребятами из школы. Она выучила весь текст песни. Сумасшедшая басовая линия все быстрее приводила ее ноги в движение и послужила причиной почему она откапала старую дедушкину гитару. Она самостоятельно выучила несколько аккордов, но с весны так и не брала в руки гитару. Она не представляла, что она могла бы сейчас сыграть, когда Диана умерла. Гитара лежала без дела в углу спальни под небольшой картиной, на которой была изображена Екатерина Сиенская; Эврика принесла ее из Сахарного домика своей бабушки после ее смерти. Никто не знал откуда икона попала в домик. Насколько Эврика помнит, у ее бабушки изображение святой покровительницы и защитницы от огня висело над камином.

Ее пальцы постукивали в такт по рулевому колесу. Доктор Лэндри не знала о чем она говорит. Эврика испытывала нечто, что-то похожее на… недовольство, что она потратила еще один час на другую серую комнату для терапии.