Искатель. 1988. Выпуск №2 - Артур Макаров

— Сева! — В руках, у любителя крепких напитков сейчас, кроме портфеля, был ещё и чемодан, глаза усмешливо щурились. — Здравствуй, Сева… Этак ты меня долго встречать будешь.

— Виктор Сергеевич, дорогой, — не вдруг, сначала ещё присмотревшись, расплылся долговязый Сева, разводя руки. Но не обнял, а поспешил взять чемодан. — Как это я тебя не увидел? Идём сюда, я машину поближе подогнал… Понимаешь, собрался ехать, а она не заводится! Боялся, что опоздаю.

— Опаздывать нехорошо. Что бы я тогда стал делать? Сел на чемодан, заплакал, так бы и сидел в ожидании обратного поезда…

Люся Баканова приступила к трудовой деятельности месяц назад — если считать совсем точно, то двадцать восемь дней, — и каждый день дарил ей радости и огорчения.

Всякий раз, отправляясь на службу, она радовалась, что нашла место, о котором можно только мечтать: рядом изысканнейшие меха, демонстрации мод, навещающие её шефа иностранные гости — и всё это при самых необременительных обязанностях, плюс множество новых и очаровательных подружек. Но к вящему сожалению, человек, особенного внимания которого она добивалась, нимало не был склонен его оказывать. Нет, заместитель заведующего отделом внешних сношений Сергей Александрович Воронцов неизменно любезно и без тени начальственного высокомерия общался со своей секретаршей. И это была именно та любезность, какая служит для установления точно определённой дистанции, как между сослуживцами, так и между мужчиной и женщиной.

В свои девятнадцать лет Люся успела кое-что узнать про жизнь в разных её проявлениях. Хотя и без этого, уже в силу одной своей принадлежности к лучшей половине человеческого рода, была способна понять, что в её огорчениях повинна другая представительница той же половины. А вскоре новые подружки не преминули точно назвать имя счастливой соперницы. К этому времени стены проходной комнатки секретарши перед кабинетом Воронцова были сплошь увешаны фотографиями манекенщиц, среди коих наличествовало и фото Виктории Лоховой, или Вики, как называли её подруги. И узнав, что именно она якобы пользуется особыми симпатиями Сергея Александровича, страдающая секретарша переместила фотографии соперницы из угла у окна на стену против двери Воронцова. То ли для того, чтобы чаще видел, привык, и привычка родила неприятие, то ли для того, чтобы мог сравнить холодную красоту Лоховой с живым и пикантным очарованием близкой помощницы… Кто знает?

Каждый день, придя на работу, Воронцов по заведённому регламенту проводил час в своём кабинете. Затем, если не был занят посетителями, покидал кабинет, оставляя точные указания, что кому отвечать и где можно его найти в случае надобности. И сегодня, ровно в десять тридцать, он вышел от себя и с неизменно радушной улыбкой попросил:

— Люся, будьте любезны, приготовьте кофе к двенадцати. Я зайду к Харлампиеву, навещу старшего товароведа и спущусь в зал. Там и буду, если что.

— Хорошо, Сергей Александрович, я поняла, — Баканова вспомнила, о чём просили узнать нетерпеливо ждущие новостей манекенщицы, и решилась спросить: — Простите, Сергей Александрович, а что с этой ужасной кражей? Выяснилось что-нибудь?

— Когда выяснится — вы узнаете одной из первых, я вам обещаю, — сказал Воронцов, ничуть не выдав, насколько забавляет его изысканная поза, избранная секретаршей при разговоре на этот раз. — Пока могу сообщить только то, что знают все: милиция ищет преступника.

А вообще из-за этой кражи всё летело вверх тормашками! На международных рынках русские соболя по-прежнему ценились дороже других мехов, несмотря на стремительное вхождение в моду таких полноволосых мехов, как рысь, волк и лисица. Представители фирм и корреспонденты, прибывшие на аукцион, каким-то образом тотчас пронюхали о печальном событии, и для многих из них оно явилось скорее сенсационным, нежели огорчительным. А вот устроителям аукциона предстояло выкручиваться: соболя числились в списке распродажи, предпринимались отчаянные усилия подсобрать ещё часть шкурок из разных запасов, но это всё равно был уже не тот товар и не в том количестве.

К главному своему начальнику, Евгению Николаевичу Харлампиеву, попасть не удалось. Его многолетний цербер Софья Григорьевна сообщила, что у начальства с утра засел милицейский чин и тревожить Евгения Николаевича она не может, не хочет, не будет! Всё это было подано с соответствующей миной и категоричным потряхиванием седыми завитушками.

Старшего товароведа Самохина тоже не оказалось на месте, но он вскоре появился в холле перед конференц-залом, стоял, как надгробие самому себе, в горестной задумчивости. Было, ох было от чего впасть в задумчивость Леониду Петровичу Самохину, поскольку в списке немногих доверенных лиц, имевших доступ к ключам от хранилищ, он значился одним из первых!

Воронцов постарался выглядеть как можно безмятежней, дабы не усугублять невесёлое состояние товарища, подойдя, спросил:

— Ты что тут в одиночестве, Петрович? Я думал, тебя иностранцы на части рвут, весь в делах, а ты прохлаждаешься… Могу поделиться своими проблемами, если скучаешь.

— Не трудись, проблем хватает… А иностранцы уже рвали: правда ли, что похищены все продажные меха и налётчики были вооружены автоматическим оружием, обоснованы ли слухи об отсрочке открытия аукциона, почему не видно Харлампиева, не сослали ли его в Сибирь за случившееся. Вон Мартенс, видишь? Полчаса мне душу мотал, теперь к кому-то ещё прицепился.

— А-а, ну конечно, Мартенс, старый лис, ловец сплетен и душ, — пригляделся Воронцов. Пригляделся он и к тому, с кем разговаривал западный журналист, и стал серьёзен. — А с кем это он беседует, Леонид Петрович?

— Судя по карточке, корреспондент из АПН, — пожал плечами Самохин. — Я его впервые вижу.

— Я тоже. Я поэтому пойду, подмогну бедняге: он Мартенса не знает, тот ему быстро мозги запудрит, выудит лишнее слово и из него в своей газетёнке сенсационный подвал развернёт…

Лица, получившие доступ в аукционное святилище, наделялись пластмассовыми карточками, которые носили на груди. И на каждой, под эмблемой аукциона, красовалась фамилия владельца карточки.

«Мальцев В. С, АПН», значилось на пластмассовой карточке у высокого мужчины, беседующего с Мартенсом. Воронцов отметил сразу, что лицо совершенно незнакомое, и встал рядом.

— Здравствуйте, извините… Гуд морнинг! Хау ду ю ду, мистер Мартенс?

— Оу, мистер Воронцоф! Я рад видеть опьять… Имею вопросы, отшень многоу, хочу получать ответы, да! Мистер Мальтсев, он молчит, он сфинкс, он не может помогать коллегам, это плохо, очень плохо, не-кон-так-тно, вот…