Черные кипарисы - Анатолий Мошковский

Близился вечер, жара немного спала, и в городке стало свежей, тише, и резче запахли цветы. Аня жила через три дома от них. В глубине старого, заросшего сада прятался их маленький, под замшелой черепицей домик из ракушечника. Они прошли в калитку. Аня, склонив голову, шла по дорожке меж кустиков роз и шиповника, Феликс — за ней. Ветерок развевал перед ним хвостик ее волос, трепал его из стороны в сторону, отбрасывая на белую кофточку мятущуюся тень, сдувал волосы с затылка, открывая тоненькую с узкой ложбинкой шею.

Ее ступни, охваченные позолоченными ремешками, ступали легко и упруго. Она шла и похлестывала себя сорванной веткой по обугленным от солнца ногам.

Феликс знал, что вот сейчас дорожка кончится, и ее босоножки и развевающийся у затылка хвостик исчезнут в доме, и надо ждать до утра, чтоб опять увидеть их… А может, она сегодня еще выйдет?

Вот и веранда с узкой треснувшей дверью. Феликс закинул назад руку, открыл на квадратном кармане джинсов желтую «молнию» и вытащил сложенный вчетверо исписанный листок в клеточку. И спросил:

— Пошатаемся сегодня?

— Завтра.

— Идет… Ты все еще сердишься?

— На что?

— Да на этот глупый турнир.

— Вот еще! — Аня фыркнула и внимательно посмотрела на него. — За кого ты меня считаешь?

— Тогда до завтра, — он протянул ей листок.

— Всего. — Она с хитрой улыбкой подала ему руку, потому что знала, что и в этот раз получит шифрограмму — их она получала от него на прощанье чуть не каждый вечер вот уже три недели, и, конечно же, Димка ни о чем не догадывался. Тонкие быстрые пальцы ее взяли, можно сказать, вырвали у него шифрограмму. Аня вдруг сорвалась, побежала вперед, прыгнула на крылечко, обернулась к нему, улыбнулась и пропала в дверях.

Феликс постоял с минуту у крыльца, увидел ее лицо уже в окне за откинувшейся на миг занавеской и пошел к калитке. Он учился с ней с первого класса. Девчонка как девчонка была — невредная, худющая. И вдруг куда-то исчезла, пропала ее худоба, и все стало совсем другое — и походка, и плечи, и взгляд. И даже голос. Глянул Феликс однажды на нее — и с ним что-то сделалось, что-то заныло. И больше он старался не смотреть на Аню. Но все, как по команде, стали обращать на нее внимание: вздыхать, бросать записки; подкатывались и более хитрым способом — дежурили у ее калитки, набивались в провожатые после уроков и торчали рядом во время экскурсий в районный город Кипарисы. Но Аня уклонялась. Лишь Димку терпела. Он повсюду таскался за ней, и дома бывал, и на днях рождения, и в саду ее, как передавали девчонки, в поте лица трудился. И что нашла в нем? Все это продолжалось до тех пор, пока однажды Феликс не вытерпел и не послал ей шифрограмму — и текст, и шифр одновременно, и она мгновенно ответила…

Витька ждал его у калитки.

— Пошли, — Феликс положил ему руку на плечо. Он любил так ходить с ребятами, опираясь на их плечо, и им это нравилось, потому что ценили его доверие, дружбу и силу, а может, и кое-что другое.

Феликс с Витькой вернулись во двор. Аркаша уже снял со стола и свертывал сетку. Играл он скверно, а вот спортивный инвентарь у него был отменнейший: мячи — футбольный и волейбольный, гантели, эспандер… Мама с папой купили, чтобы развивался их мальчик физически, обрастал мускулатурой, укреплял нервы и дыхание. Но мало помогало это Аркаше. Всегда он был бледненький, тощенький — все ребрышки как напоказ, хоть в школе по Аркаше строение костей изучай. И болел то и дело, простудиться ухитрялся даже на солнце. Зато умен был дьявольски и чего только не знал! На школьных олимпиадах и викторинах — и лит., и мат., и физ. — все призы сгребал. Ну и понимал, в чем его силенка. Заносило его иногда… Гадами сегодня обозвал. А за что? Из-за Димки?..

— Феля, — позвал его Аркаша и перевел глаза на Витьку, видно, хотел что-то сказать наедине.

— Подожди, — бросил Феликс Витьке и, полуобняв, отвел Аркашу в сторонку.

— Сейчас я тебе задам идиотский вопрос, — тихо сказал Аркаша. — Только не смейся.

— Валяй, — рука Феликса дружески погладила косточки его плеча.

— Идти мне с вами? Только честно скажи.

На Феликса чуть грустно и виновато смотрели умные карие глаза.

Ах вот он о чем! Все ясно: где нужна сила и выносливость, там ему трудно. Бедняга… Но Феликс старался никогда не напоминать ему о его немощи.

— Почему ж нет? Иди… Мы ведь не гонки устраиваем…

Аркаша вздохнул, словно догадывался, — а он догадливый! — что не очень-то хочется Феликсу тащиться на Гору Ветров, а если он и согласился, то обязательно что-нибудь выкинет там, что-нибудь такое, что может выйти боком ему, Аркаше…

— Очень хочется оседлать Гору Ветров, — сказал Аркаша, — Я ведь в душе альпинист.

— В чем же дело? Иди! — почти рассердился Феликс.

И, уже поднимаясь с Витькой на второй этаж своего дома, стоявшего против того, в который приехал Ваня, Феликс вдруг подумал: а ведь это великолепная идея — устроить гонки! Ох и задаст он им завтра темп! Немногие выдержат.

А что будет с Аркашей? Надо было отговорить.

Ничего… Как-нибудь. В крайнем случае на веревке дотащат.

Глава 6

МАЛЕНЬКИЙ РАЗДОР

Феликс открыл дверь и подтолкнул оробевшего было Витьку. Парень он тихий, мягкий, и не скажешь, что рыбацкий сын — таков ли Захарка? — и в доску свой. Ребята ходили к Феликсу неохотно: побаивалась отца. Однажды Витька признался: «Когда идешь к тебе — ну как в директорский кабинет, душа в пятки прячется…» Лишь Аркаша заходил к ним, не стесняясь.

И никто-никто из мальчишек и не догадывался, что отца-то, этого высокого и грозного на вид человека, нечего бояться, до того он прост, мягок и даже податлив. Феликс скрывал это от всех как величайшую тайну, стыдился, но если бы и проговорился, никто бы не поверил, что у него такой отец…

Мать жарила на кухне яичницу, отец еще пропадал в школе: не успели там окончиться занятия, как уже начался ремонт, — видно, ребята за год постарались.

Оставив Витьку в комнате, Феликс пошел к матери.

— Я пришел с Витей, — сказал он вполголоса, — может, еще что-нибудь найдешь для него.

— Хорошо, Феликс, — сказала мать. — Покормить Витю? Я разобью еще яиц.

— Прекрасно.

— Мне очень нравится, Феликс, что ты так заботишься о Вите, но оценит ли он твою доброту?

— До сих пор ценил, — хмуро сказал Феликс.

— Понимаю… Я все понимаю.

«Ты много понимаешь, да не все, — подумал Феликс, возвращаясь из кухни и слыша, как мать бьет над сковородкой яички. — Ты, например, совсем не понимаешь, как нужны мне эти мальчишки, может, больше нужны, чем я им…»

Витька ел, смачно причмокивая, заталкивая в рот громадные куски хлеба, — видно, сильно проголодался. Робость его прошла через минуту, он совсем не стеснялся матери Феликса и даже не пригладил рукой торчащие во все стороны, сильно выгоревшие русые волосы, не прятал ноги с просвечивающими коленками. Поев, Витька сказал, что не знает, полезет ли завтра со всеми на Гору Ветров.

— Ракушка у деда на исходе, — объяснял он, — и за рапанами надо понырять — все стоящее ушло, и вообще помочь надо. Сегодня обещал поработать, но удрал на турнир. И потом, завтра отец с моря приходит…

— И много приносит ваша фабрика?

— Ничего… Крутимся.

Витька ушел от них часа через два, сытый, сияющий и с узлом: мать Феликса дала ему неплохие еще, но надоевшие Феликсу брюки, выгоревшую ковбойку, старую тюбетейку и сильно помятую, давно вышедшую из моды летнюю синтетическую шляпу отца — кто-нибудь теперь в их семействе будет щеголять по Скалистому в директорской шляпе. Да и вообще, что ни дай и сколько ни дай — все пригодится в большом Витькином семействе: ведь, кроме него и старшего брата, у них пятеро ребят.

— И подстригись ты наконец, — сказал Феликс, спускаясь с Витькой по лестнице. — Смотреть противно, и майку надень чистую… Приятно ходить так? Не других, так себя хоть уважай…

— Да некогда все. Одно, другое…

— А обедать тебе есть когда? А спать?

— Сравнил!

— Ходить по-человечески еще важнее… Или нет?

— Подумаю. — Витька наподобие Семки принялся дурашливо морщить и разглаживать лоб и потом тихо спросил: — А что это твой Адъютант стал еще нахальней? И важничает все. Раньше был тише воды, ниже травы…

— А ты у него спроси.

— Как же я спрошу? Ты ведь знаешь… Слушай, — вдруг быстро заговорил Витька, — я давно хотел поговорить с тобой… Может… Может, это глупо, что мы так долго с ним в ссоре… Даже во двор иногда приходить не хочется… Он тогда неправильно меня стукнул… Ну за что? Я и сейчас скажу: лучше продавать на рынке и пляже шкатулки, чем уворованную в колхозе камбалу! Но я ведь не зловредный…

— Ну и что? — спросил Феликс.

— А то, что, может, мне первому к нему подойти? Я ведь не злопамятный, камень на него за пазухой не держу. И поймать его на рынке могут, неприятности будут… А? Как ты считаешь?