Луна - Солнце мертвых - Юрий Кургузов

Однако постепенно я начал приходить в себя — отбросил в сторону не нужный уже револьвер и… И вдруг явственно почуял з а п а х. Резкий, посторонний запах, которого до того не было.

В коридоре послышались громкие шаги, голоса, дверь без стука распахнулась, и в комнату ворвались два огромных гайдука с обнаженными саблями в руках. Почти следом за ними на пороге показался старик дворецкий с лампой, а за дворецким — граф. При свете лампы видно было, что одевался граф наспех, лицо его было взволнованным.

— Дорогой друг! — воскликнул он, бросаясь ко мне. — Что здесь произошло?

А я стоял и молчал — очевидно, не до конца еще стряхнул с себя остатки оцепенения.

— Дорогой друг! — повторил граф. — Да ради бога, скажите же, что случилось? Я услыхал выстрелы и поспешил к вам, потому что мне показалось, будто стреляют в этом конце коридора!..

Я начал наконец обретать дар речи.

— Да, — с затруднением произнес я. — В этом… — И указал пальцем на распахнутое окно.

— Как?! — вскричал граф. — Вы хотите сказать, что в вас стреляли через окно?!

Я покачал головой:

— Нет, стрелял я. Но через окно… — И запнулся. — Через окно меня, кажется, только что хотели убить.

— Но это невероятно! — побледнел мой товарищ. — Убить?! Вас?! Какая чушь!..

А я лишь стоял и молча пожимал плечами. От всех этих треволнений я здорово перенервничал, и теперь на меня навалилась вдруг такая дикая тоска и усталость, что трудно было даже хоть что-нибудь сказать. Да и совершенно не хотелось. Однако…

Однако мое обоняние вдруг снова явственно уловило т о т запах. Запах был явно знакомый, но, по-моему, раньше я встречался с ним, как бы это сказать, в более ограниченных дозах, что ли.

До этого самого момента я продолжал стоять посреди комнаты, а граф и его слуги подошли справа и смотрели то на меня, то на окно — постель таким образом оказалась на время как бы выпавшей из нашего поля зрения. Но я вспомнил глухой удар возле головы — и, обернувшись к кровати, не смог сдержать крика — изумления и страха одновременно.

Остальные повернулись вслед за мной — и также замерли, словно пораженные молнией: посреди постели, примерно на уровне моей груди (то есть, там, где она была минуту или две назад), из перины и одеяла торчали… вилы! Да-да, грубые, грязные, ужасные крестьянские вилы! Ночной пришелец вогнал их в кровать по самую рукоятку.

Я невольно поежился. Да что там поежился — я просто похолодел, помертвел от ужаса, представив, что случилось бы, не страдай я, к счастью, в эту злополучную ночь бессонницей.

Мне на мгновение стало дурно, я закрыл глаза, а проклятое живое воображение тотчас же нарисовало жуткую картину: вот острые зубья вил впиваются в мое несчастное, бедное тело — и уже трещит и лопается кожа, фонтанами брызжет под потолок кровь. А железные шипы, вонзаясь все глубже и глубже, с хрустом разрывают встречающиеся на своем пути мышцы и сухожилия, потом скрежещут по ребрам, протыкают сердце, легкие и наконец, последним усилием впиваясь в позвоночник, пришпиливают меня, как жука, к пронафталиненным внутренностям роскошной графской постели…

— Уф!.. — Я утер со лба холодный пот.

— Господи!.. — Граф и все остальные застыли посреди комнаты.

Внезапно сзади послышались быстрые шаги. Я оглянулся — в дверях стоял управляющий. При тусклом свете лампы я увидел белую повязку на его раненой руке, напряженные тонкие губы и сузившиеся глаза. Цепким взглядом он моментально окинул спальню.

— Входите! Входите, Карл! — воскликнул граф.

Управляющий ступил было через порог — и застыл на месте.

— Входите же, Карл, — повторил граф.

Правильные черты лица управляющего вдруг исказились: он побледнел как смерть, тонкие крылья носа затрепетали. Неуверенно, точно слепой, которого бросил поводырь, он медленно пошел по направлению к нам — и снова остановился, словно какая-то невидимая преграда возникла на его пути и преодолеть ее у него не было сил.

— Ваши милости! — Один из гайдуков быстро шагнул к кровати, склонился над подушкой и выпрямился, держа в руке…

Так вот что это за запах! И как я сразу не догадался?! Слуга протягивал нам большую связку… чеснока.

Ну, это было уж совсем непонятно. Я недоуменно развел руками, повернулся к остальным — и увидел, что управляющий вдруг как-то боком, почти по-звериному, стал медленно, медленно пятиться к двери. И, клянусь, он глядел на чеснок такими же глазами, какими я, должно быть, только что таращился на вилы.

— Карл! — Голос владельца замка остановил управляющего у самого порога. — Куда вы? Что с вами? На вас просто лица нет!

Капли пота выступили на белом лбу Карла. Казалось, весь он съежился, стал меньше ростом… По-моему, этот человек готов был вот-вот потерять сознание.

— Прошу простить, господин граф, — забормотал он. — Мне что-то нехорошо… Если ваша светлость позволит, я бы хотел удалиться… — Он говорил, скорее даже лепетал, а сам продолжал мелкими-мелкими шажками красться к двери.

Мой товарищ пожал плечами:

— Что-то вы сегодня такой чувствительный, Карл. А впрочем, простите, я же забыл про вашу рану. Если вам плохо, конечно, идите. Пожалуйста-пожалуйста, Карл!..

И не успел граф договорить, управляющий как кошка прыгнул за порог. Еще какое-то время его неровные, спотыкающиеся шаги доносились из коридора, потом там стало тихо.

— Никогда не видел его таким. — Как бы извиняясь, граф посмотрел на меня.

— Наверное, действительно заболел, — сказал я. — Все-таки рана…

— Наверное, — кивнул граф и обратился к слугам: — Немедленно соберите всех мужчин и внимательно осмотрите парк.

— Слушаемся. — Гайдуки поклонились.

— Да, и не забудьте спустить собак.

— Собаки спущены еще с вечера, ваша светлость. Правда, не все.

— А теперь спустить всех, ясно?

Гайдуки вновь склонили головы.

— Любезный друг, — граф взял меня под руку. — Прошу простить за это ужасное испытание, которое свалилось на вас по моей, хотя бы и косвенной, вине. Завтра, я уверен, все выяснится и злоумышленники будет найдены. Кстати, ведь можно же и вызвать полицию!

— Нет-нет, — сказал я, — это лишнее. Думаю, разберемся сами.

— Как пожелаете. — Граф сделал знак дворецкому. — Нашему гостю эта комната больше не понадобится. Завтра приготовьте другую, а остаток ночи он проведет в моей. Постелите на диване.

Дворецкий, отвесив церемонный поклон, что совершенно не вязалось с его смешным ночным колпаком, поспешно удалился.

— Вас не слишком удручает перспектива спать на диване? — спросил граф.

Я ответил, что не слишком, вот только надо снова зарядить револьвер.