Дахака (СИ) - Марков Павел Сергеевич

Она сощурилась, силясь разглядеть, что же находится в комнате напротив. Кажется, там стоял широкий обеденный стол. На поверхности проступали контуры непонятных предметов, но каких именно Арчита не могла разобрать. Слишком густой оказался сумрак. Девушка напрягла зрение сильнее, пытаясь оценить обстановку…

Хлоп!

Резкий и громкий хлопок раздался за спиной.

Жрица едва не подпрыгнула и испуганно обернулась. Унташ продолжал стоять позади, загораживая выход. На контрасте с солнечным светом его фигура казалась еще более внушительной… а улыбка на пухлых губах еще омерзительней и зловеще. Арчита уставилась на него широко раскрытыми глазами, с трудом подавляя в себе растущее чувство страха. В этот момент хлопок раздался вновь. Такой же резкий и громкий. Жрица не сразу заметила, что старейшина хлопает в ладоши. Медленно. Вальяжно. Ритмично. Ладони резко сближались, взрывая тишину, а затем вяло разводились, чтобы через миг вновь соприкоснуться.

«Что он делает? Это какой-то обряд? Или что? Что происходит?».

Паника, с трудом сдерживаемая до сего момента, готова была вырваться непредсказуемым потоком. Рука вновь невольно потянулась к поясу. А Унташ не сводил с нее своих синих глаз, продолжая пожирать девушку ненасытным взглядом. На пухлых губах играла омерзительная усмешка, а бледные ладони ритмично ударялись друг о друга.

Хлоп… Хлоп… Хлоп…

К горлу подступил комок. В тот миг, когда Арчита уже готова была поддаться страху, выхватить кинжал и потребовать выпустить ее отсюда, позади раздался шорох. Как бы ей ни хотелось оборачиваться к старейшине спиной, она повернулась на звук. По спине пробежала дрожь.

Грязная занавесь ближайшей комнаты слева отдернулась, и в сумраке дома показалась молодая женщина. Полностью обнаженная, если не считать серой набедренной повязки. Темные волосы волнистыми космами спадали до самых лопаток. Судя по всему, она их давно не мыла. Как бы темно ни было, от Арчиты не скрылись круги под глазами незнакомки и кровоподтеки на шее и груди. Настолько яркими и большими они были. Мурашки по спине жрицы побежали сильнее.

Женщина посмотрела в их сторону бесцветным взором и поклонилась по пояс.

— Звали меня, господин?

— Сколько хлопков ты слышала? — холодно поинтересовался тот.

Арчита сделала шаг в сторону, дабы держать в поле зрения обоих. Обеспокоенный взгляд попеременно переходил то на старейшину, то на женщину. Последняя выпрямилась, сцепила худые руки перед собой и устремила глаза в пол. На нем виднелись хлебные крошки и кусочки земли.

— Я спросил, сколько хлопков ты слышала? — повторил Унташ.

— Три, господин, — сухо ответила женщина.

— Три?

— Три, господин.

Арчита невольно вздрогнула от того, как бездушно звучал голос незнакомки. В нем не было ни капли жизни… как и в ее потухшем взгляде.

— Рабыня должна предстать перед хозяином после первого хлопка, — высокомерно молвил Унташ. Его нос дернулся. — Чем ты там занималась, ленивая тварь?

— Спала, господин.

— Спала? — в голосе старейшины сквозило презрение.

— Спала, господин, — все тот же сухой ответ.

— Лжешь, грязная шлюха, — Унташ не повышал тона, но звук его речи бил по ушам, словно хлыст, — ты занималась рукоблудием.

— Как скажешь, господин.

— Что, даже не попробуешь передо мной оправдаться?

— Ты всегда прав, господин.

— Грязное, жалкое ничтожество, — нос Унташа снова дернулся, — ты должна была явиться ко мне по первому зову.

— Прости меня, господин, — бесцветно ответила незнакомка.

Арчита прекрасно понимала, что эта женщина — рабыня старейшины. Но в каких же условиях тот ее содержит, раз довел несчастную до такого? Жрица не могла себе вообразить. Ее охватывали ужас и смятение. Там, откуда она была родом, с рабами обходились мягко и покладисто. Ведь о них нужно так же заботиться, как за всеми приглядывает Великая Богиня-мать[1]. Все люди ее дети.

«Что… что он делает с тобой?».

Ладони девушки задрожали, и она их сжала в кулаки, дабы не дать старейшине удовольствия лицезреть ее слабость. Но тот, казалось, был полностью поглощен унижением рабыни… и получал от сего действа нескрываемое наслаждение.

— Ты пропустила четыре моих хлопка, — высокомерно бросил Унташ, — и ты занималась рукоблудием. Я должен наказать тебя.

— Да, господин, — женщина не поднимала головы.

— Завтра на рассвете тебе будут драть уши. По полчаса за каждый пропущенный хлопок. А затем ты будешь ублажать моих стражников. Всех десятерых. Надеюсь, ты хорошо меня услышала?

— Я поняла, господин. Я приму наказание.

— Хорошо-о-о, — внезапно мягко протянул Унташ, — ты должна воспевать мое милосердие. Ведь я легко могу приказать залить тебе в уши расплавленную медь.

— Я буду воспевать о твоем милосердии, — сухо отчеканила рабыня.

— Прекрасно, — резко оскалился старейшина, — просто превосходно. А теперь — проводи мою почетную гостью в лучшую комнату после моей.

— Я повинуюсь, господин.

Арчита следила за ними, затаив дыхание. Теперь она мечтала только об одном — выбраться из этого проклятого дома, вскочить на свою лошадь и уехать отсюда без оглядки. И никогда не возвращаться. Но Унташ продолжал загораживать проход. А разум не позволял ей пустить оружие в ход. Каким бы страшным и омерзительным хозяин дома ни казался, он не выказывал намерений причинить жрице вред.

«Пока».

И Арчита прекрасно осознавала — напади она сейчас, то живой ее отсюда точно не выпустят.

— Ты ведь не передумала отдохнуть? — холодный вопрос вывел ее из спутанных мыслей и заставил ответить.

— Нет, — прохрипела жрица и, откашлявшись, добавила, — я устала с дороги.

— Тогда, — Унташ вальяжно развел руками в стороны, — оцени мое гостеприимство и насладись отдыхом в этом прекрасном дворце.

«Дворце? Он шутит?».

Однако старейшина оставался абсолютно серьезным. И только усмешка продолжала кривить его пухлые губы и уродовать бледное лицо.

— Благодарю, господин Унташ, — кивнула Арчита, продолжая сжимать ладони в кулаки.

Тот, казалось, не расслышал ее. Он вновь пронзил рабыню взглядом.

— Оглохла, куча навоза? Или тебе и вправду залить уши медью? Проводи гостью до опочивальни.

— Да, господин.

Рабыня медленно развернулась и поплелась по темному коридору. Она не отрывала взгляда от пола, как и стопы босых ног, издавая глухие шаркающие шлепки. В полной тишине мрачного дома они звучали неприятно и зловеще… но не шли ни в какое сравнение с ухмылкой старейшины. Тот продолжал пожирать жрицу глазами.

— Приятного отдыха, моя дорогая, — Арчита не выдержала, и ее передернуло, — жду тебя за сегодняшним ужином. Там и обсудим то, ради чего я посылал за тобой.

Его тон словно говорил, что Унташ не потерпит возражений. Будто жрица была новой рабыней для старейшины.

Сдержанно улыбнувшись, девушка кивнула:

— Конечно.

Сделав пару неуверенных шагов, она двинулась следом за женщиной. Арчита чувствовала на себе пожирающий взгляд Унташа до тех пор, пока между ними не оказалась стена.

Сквозь узкие щели продолжал сочиться солнечный свет, однако его становилось все меньше и меньше. День постепенно клонился к закату.

Рабыня ждала ее посреди коридора. В той же позе, не оборачиваясь и сцепив руки перед собой. Жрица невольно подметила, что та хороша собой. Если не считать грязных волос и страшных шрамов на спине. Арчита даже знать не хотела, откуда они появились. Подождав пока девушка приблизится, сопровождающая сделала еще несколько шаркающих шагов и остановилась напротив очередного проема. Его прикрывала белая занавесь. Такая же сальная и перепачканная, как и другие. Жрица невольно содрогнулась, как представила, что придется прикасаться к ней.

— Сюда, госпожа, — сухо произнесла рабыня и, одернув ткань, скрылась внутри.

Арчита в коридоре осталась одна. И тут же ощутила, как сильно давит на нее это место. Будто сами горы Хинду-Кауш рухнули на плечи, готовые в любой миг похоронить заживо. В полной тишине дома старейшины жрица отчетливо услышала, как громко бьется ее сердце. Бьется от страха. Так, будто готово выскочить из груди. Так сильно трепетало оно лишь раз. Давно. В детстве. Но она запомнила это на всю жизнь.