Тайна озера Сайсары - Неймохов Егор

— Ты кто? — сурово вопросила она, — если к Федьке, ево нету!

— Здравствуйте, — улыбнулся следователь. — Мне нужен товарищ Хамсеев.

Женщина проворно выскочила в сени и притворила спиной двери. Настороженно спросила:

— А какое у тебя к нему дело?

— Я следователь, Захар Захарович Эленев, — он вынул из нагрудного кармана удостоверение и показал. — Мне нужно переговорить с хозяином.

Лицо женщины сразу приняло испуганное выражение.

— Эт, про Федьку Давыдова? Я ведь ему, дураку, сколь раз гутарила: «Не якшайся с затюремщиками и алкашами!» Да разве он послушается! Все миловался с ним да пьянствовал. Так и знала, что добром не кончится... Такая беда, говорят, что Федька ножом пырнул женщину, полюбовницу свою. Правда? Иль брешут люди? — Она тараторила без остановки, приоткрыла за спиной дверь и крикнула в щель: «Хамсыайап! Хамсыайап! Заявились по твою душу из милиции, счас на допрос потянут! Что я тебе, дураку, говорила! Допрыгался, дружочек мой, Хамсеев... Допьянствовался с Федькой! А теленочек вырос в быка... Хватит отлеживаться, вставай». А ты, следователь, проходи... Уж извини за бедность в доме... Хоть бы к старости получить городскую квартиру, да... видно нам уж не обломится...

Эленев с любопытством оглядывал комнату. Было чему снова подивиться. Все стены были обклеены картинками из спортивных журналов с портретами известных боксеров, борцов, культуристов. Присел к столу, рассматривая вырезки. Чего только тут не было! Не удержался от вопроса к хозяйке:

— Кто это у вас интересуется боксом, сын что ли?

— Не-е... Это застарелая дурь моего господина Хамсеева, — сердито фыркнула она, — до седых кудрей дожил, а все не может из детства выйти, все за ум не возьмется! С ума спятил с этими драками. Когда по телевизору показывают бокс, он спать не дает, все кричит и машет руками. Зачем показывают такую беду? Поэтому и молодежь дерется, телевизор учит на бандитов...

«Вот Трындычиха, — подумал Эленев, — слова не вставишь».

Из спальни вышел крепкий мужик с седеющими волосами, он на ходу одевал импортную майку с портретом знаменитого боксера Стивенсона. Захар окончательно убедился, что в этом доме бокс возведен в религиозный культ. Он поздоровался с хозяином за руку, она была крепкой и мозолистой, как лапа медведя.

— Я следователь Эленев, — представился Захар.

— Хамсеев...

— Вы, наверное, догадываетесь что меня привело сюда? Ваш друг Давыдов обвиняется в убийстве. Мне необходимо осмотреть его жилье и поговорить с вами.

— Хм-м, нетоплено там... можно и тут поговорить. Там все обыскали и опечатали дверь. Имеем ли право вскрывать...

«Да здесь разве поговоришь? — сокрушенно подумал Эленев, — ведь жена будет влезать в каждое слово. Не-е-ет...»

— Идемте... Вскрывать мы имеем право, я веду это дело.

Когда они направились к двери, женщина запричитала умоляющим голосом:

— Товарищ следователь! К этому делу мой муж не имеет никакого отношения... он такой добрый, мухи не обидит, ленивую корову не поднимет. А в тот вечер явился такой пьяный, что еле ноги приволок... Он не мог убивать. А Давыдов, когда трезвый, очень хороший парень. Но когда выпьет — берегись. Звереет... Проклятая водка! Сколько людей погубила...

Следователь осмотрел печать на дверях и осторожно снял ее. Открыл замок и они вошли внутрь... В нос ударил такой спертый воздух прокуренного и пропитанного спиртным помещения, что Захар сразу определил настоящую бичарню, так называемый «кильдим» — дно общества. На полу грязь, пустые консервные банки, мусор по углам. Дом разделен надвое дощатой перегородкой, печь-голландка, рядом с нею стол с грязной посудой и объедками, батареи пустых бутылок. Кровать не заправленная, с простынями портяночного цвета. Запустение и хаос, холод и страшное безразличие к своей судьбе жившего здесь человека...

— Вы очень любите бокс? — повернулся с неожиданным вопросом Захар к Хамсееву.

— Э-э э... — замялся он, поправляя на плечах накинутое пальто. Не решался ответить.

— Я тоже в молодости увлекался, — добродушно продолжил говорить следователь, — даже выступал в республиканских турнирах. Имел юношеский разряд.

— Какой разряд имели? — оживился Хамсеев.

— Первый... А вы на ринг выходили?

— В мою молодость секций не было. Так, самоучкой...

— Да, да... Приступим к делу. Расскажите подробно, как вы тут гуляли с Давыдовым 31 октября, о чем говорили.

Хамсееву не особо хотелось вспоминать «игру в шашки», вяло пересказал то, что показал на следствии Давыдов.

— Вы Александрову здесь раньше видели?

— Нет.

— Значит, вы ее в тот вечер увидели впервые.

— Да-а...

— Александрова ссорилась с Давыдовым при вас? И вообще, о чем они говорили? Припомните...

— Никакой ссоры не было. Федька застеснялся бардака в комнате, пытался размести сор по углам. Он только ее спросил: «Когда приехала?» А что она ответила, не помню. Я ей налил сто грамм... Но девка пить не стала. Потом они собрались уходить, а я двинул домой.

— В котором часу?

— Не помню.

— О чем еще разговаривали?

— Не помню, шибко пьяный был... однако.

— Какие ножи были у Давыдова?

— Был хлебный ножик с черной рукояткой, а еще был якутский нож... Федька еще хвалился, что сковал его известный кузнец из его родного наслега.

— Брал ли Федор этот нож, когда собирался идти провожать Александрову?

— Не-е-е! Зачем брать... Он тут на столе и валялся. Он же собирался ее проводить только до автобуса.

— Почему вы в этом уверены?

— Дак он же пошел провожать в одном пиджачке... а на улице холодрыга. Долго не нагуляешься. И мне еще сказал: «Подожди, сейчас приду, допьем...» Но я испугался, что жена будет ругать, не стал дожидаться...

«Надо обязательно расспросить у его жены, во сколько пришел, — решил Эленев. Он осмотрел вторую комнату и усмехнулся. Над кроватью прилеплена к стенке журнальная Мона Лиза, она озирала со своей загадочной улыбкой это убогое человеческое жилье. Она смотрела покровительски на Захара и ему показалось, что он прочитал ее мысли: «Я знаю убийцу, но ты не найдешь его...» Эленев стряхнул с себя наваждение и указал на колченогий стол из досок:

— Пили за этим столом?

— Да, — отозвался Хамсеев.

— Когда пришла Александрова, из вас кто-нибудь заходил в эту комнату?

— Вроде нет... я точно не заходил.

— Какая была обувь на Давыдове?

— Не понял?

— Ну, во что он был обут, в сапоги или ботинки?

— Э-э-э... — Хамсеев наморщил лоб, силясь что-либо вспомнить. — Ах, да-а... на нем были кирзовые сапоги.

— Вы не дрались тут?

— С кем это? С Федькой что ли?

— Да.

— Грешно спрашивать. Мы с ним никогда не дрались.

— На сапогах Давыдова обнаружены кровяные пятна.

— A-а! Вспомнил! — стукнул себя по лбу Хамсеев. — Я ведь совсем об этом запамятовал. Когда он бегал за водкой в магазин, то пришел и говорит: «Анаша Черный хотел влезть без очереди, я его выкинул. А он потом на улице подступился ко мне со своими дружками. Я ему как врезал по носу! Он так и умылся красными соплями...»

— Кто такой Анаша Черный?

— Ананий Черноградский, живет недалече... на улице Софронова.

Эленев вспомнил детскую игру, когда что-то искал один из мальчишек с завязанными глазами, ему говорили по мере приближения к искомому предмету: «Теплее... Тепло... Горячо!» Он почувствовал себя таким игроком, сразу поняв, откуда кровь на сапогах Давыдова. Шел из магазина он по дороге, здесь она успела засохнуть...

— Ну, ладно, товарищ Хамсеев. Если понадобишься, я пришлю повестку и явишься в прокуратуру. Мне еще пару вопросов надо задать вашей жене.

Когда они выбрались на улицу, каким живительным и свежим показался воздух! Да и теплее было на морозе, после стылого жилья. Женщина встретила их криком:

— Этот старый черт связался с Федькой, водой их не разольешь! Ить сколько раз разгоняла, ругалась — все бестолку! Вот и допились до беды...