Шесть дней Кондора. Тень Кондора. Последние дни Кондора (сборник) - Джеймс Грейди

В реальном же мире в это время мой банковский счет таял на глазах, а выпуски новостей все больше сосредотачивались на криминальных скандалах, исходивших от администрации Никсона, что волновало меня сильнее, чем перспектива голодной смерти. Мой бывший босс, сенатор Меткалф, выделил грант для журналистов из Монтаны – тратить время на связанные с ним обязанности мне не хотелось, но из всех моих газетных статей в Миссуле напечатали лишь одну, и еще одна заметка в три абзаца готовилась к печати в национальном спортивном журнале… В общем, я подал заявку на грант, начал подумывать о возвращении в дорожное ведомство или на еще какую-нибудь бюрократическую работу, которая не отвлекала бы мой творческий потенциал от настоящих – писательских – дел.

И тут зазвонил телефон.

Мужчина на том конце провода представился Старлингом Лоуренсом, вообще-то писателем, но на тот момент редактором В. В. Нортона, и сообщил, что они хотели бы издать «Кондора» и готовы заплатить тысячу баксов – на десять процентов больше, чем я заработал бы за год, трудясь белым воротничком. Разумеется, я согласился, и он добавил, что им кажется, книгу можно также продать в качестве киносценария.

Мне ужасно хотелось спросить, понимает ли он, что такого рода штуки срабатывают только в кино, но я все-таки промолчал и даже удержался от смеха. В конце концов, он собирался издать мой роман, так что я не хотел показаться невежливым.

Спустя еще две недели, когда я стоял в пустой ванне, пытаясь залатать протекавший душевой шланг с помощью изоленты, телефон зазвонил снова.

На этот раз Старлинг Лоуренс и еще несколько издательских парней сообщили мне, что знаменитый кинопродюсер Дино Ди Лаурентис прочитал мой роман в рукописи и быстро (позже Дино рассказал мне, что решение он принял после первых четырех страниц) решил снимать по нему фильм. Он купил мою книгу, и моя доля составляла восемьдесят одну тысячу.

Я стоял дурак дураком, держа в руке рулон серой изоленты и слушая возбужденный голос Старлинга, потом спохватился.

– Извините, – перебил я его. – Мне тут надо шланг изолентой замотать, и я не слышал ни единого слова из тех, что вы сказали после восьмидесяти одной тысячи.

Черт, да на такие деньги я мог бы не заниматься ничем, кроме писательства, несколько лет!

Спустя еще неделю сенатор Меткалф включил меня в свой журналистский пул, и мне предстояло ехать в Вашингтон для работы в его команде.

Мне было всего двадцать четыре года.

И я отправился навстречу приключениям, каких и представить себе не мог.

Большинство из тех, кто читает эти строки, имеют какое-то представление о содержании «Кондора» по фильму, так что я – надеюсь, это не будет спойлером – приоткрою вам еще немного деталей создания книги.

Каждый роман состоит из двух книг: рукописи, выходящей из-под пера автора, и того продукта, который совместными усилиями ваяют для читателя издатели, редакторы и автор. При этом в процессе создания второй книги автор выступает одновременно в качестве и мясника, и говядины.

Кондор в моей рукописи соответствует тому персонажу, которого вы знаете, но роман в том его виде, в каком он вышел в семьдесят четвертом году, несколько отличается от написанной мною истории.

Рукопись представляет собой классический шпионский детектив-нуар, на протяжении которого Кондора кидает от одного моего «что, если?» к другому в рамках заговора небольшой группы коррумпированных цэрэушников, проворачивающих контрабанду героина в неразберихе Вьетнамской войны, определявшей облик моего поколения. И эти Макгаффины шесть дней гоняются за Кондором, и за эти шесть дней женщина, которую он берет в заложницы и которая становится затем его любовницей (представили себе Фэй Данауэй?), погибает от руки убийцы, что превращает главного героя из жертвы в охотника-убийцу. И хотя действие происходило в Вашингтоне, федеральный округ Колумбия, пролог и эпилог переносил нас во Вьетнам. Вся рукопись подчинялась ритмике рок-н-ролла – от игравшего по радио в момент нашего первого знакомства с Кондором Just My Imagination и до кульминации, когда – можете называть это жестоким убийством, а можете правосудием – Кондор, так сказать, теряет невинность в мужском туалете вашингтонского аэропорта под величайшую песню «Битлз» With a Little help from my Friends.

Эти строчки исчезли из текста первыми, когда оказалось: то, что я считал удачным литературным ходом, означает необходимость выплаты правообладателям, непосредственно влиявшей на размер причитавшегося мне аванса за книгу. Я слишком переживал за свое финансовое будущее, чтобы рисковать деньгами. Потом дело дошло и до «Темптейшнз», игравших по радио в момент, когда Кондор, отлынивая от работы, сидит на подоконнике и наблюдает за проходящей мимо здания красивой незнакомкой. Мне эта сцена казалась ироничной.

И все-таки я гордился тем, как мало изменений внесли в книгу Старлинг и издатель варианта в жесткой обложке, хотя от вьетнамских пролога и эпилога они заставили-таки меня отказаться.

И когда дошло дело до киносценария, издатель варианта в мягкой обложке – или, скорее, кто-то из участников совещания в издательстве – спросил Нортона, не соглашусь ли я на две небольшие правки.

Первая сводилась к замене героина на что-нибудь другое – ну, например, на какой-нибудь супернаркотик. После кассового успеха «Французского связного» продюсеры боялись, что героин покажется зрителям повтором.

Во-вторых, меня просили оставить в живых героиню Фэй Данауэй: «Очень уж безысходно выходит с ее убийством».

Эти предложения озвучили мне по телефону; я выслушал их в пригороде Вашингтона, в квартире, которую снимал на паях с моими друзьями из Монтаны на время, пока не устроюсь в городе основательнее. Чего я тогда еще не понимал, так это того, что у меня имелась возможность влиять на процесс. Злую шутку со мной сыграло журналистское образование: меня воспитали в святой вере в непогрешимость издателя и в то, что возражать ему – самый верный способ угробить свою работу.

Отказ от рок-н-ролла меня огорчил, но в этом смысле я был явно не одинок, поскольку такие штуки почти не встречались и в других романах. Отказ от пролога и эпилога делал действие динамичнее, сразу окуная читателя в сюжет, и это изменение я считал не лишенным смысла.

Но вот замена героина «каким-нибудь сверхнаркотиком» показалась мне полной чушью. Все-таки я писал роман, весь смысл которого заключался в том, что он настолько близок к реальной жизни, насколько это вообще возможно, а сверхнаркотик эту реальность оскорблял.

И то, что героиня оставалась в живых, означало: спусковой механизм, превращавший героя в подобие тех, кто за ним охотился, исчез.

Я кое-как вывернулся: Кондор только полагал, что ее убили (вообще-то я сделал ее калекой, но не без шансов на выздоровление); и я решил, что с точки зрения мотивации этого может и хватить.

Что же до героина, я – деревенщина из Монтаны – предложил безликим, хотя и продвинутым нью-йоркским издателям этакого троянского коня: пусть вместо героина нехорошие парни ввозят в Штаты брикеты морфия. «Отлично!» – последовал ответ, и я сразу же понял: эти хранители культуры не имеют ни малейшего представления о наркоторговле, которой они так боятся, и понимание того, что такое «хорошо» и что такое «плохо», остались у них на уровне средней школы. Морфий брикетами в Америку не ввозят: это экономически невыгодно, отчасти оттого, что морфий – это неочищенный героин. Впрочем, какой-никакой, морфий оставался настоящим наркотиком, а не плодом больной издательской фантазии, сверхзельем, которое превратило бы моего «Кондора» в жалкую пародию на триллер.

И не забывайте: я оставался всего лишь двадцатичетырехлетним новичком. Мне еще повезло, что текст редактировали сравнительно немного. Черт, мне повезло хотя бы потому, что его вообще опубликовали.

Некоторым романам везет настолько, что они состоят не из двух, а из целых трех книг: авторской рукописи, отредактированного издания и сценария, который Голливуд показывает на экране.

Роберта Редфорда выбрали на главную роль еще до того, как я лично познакомился со Старлингом Лоуренсом в вестибюле его нью-йоркского небоскреба.

Следующие изменения в сценарии стали следствием того, что произошло в нашей стране в реальности.

Место действия пришлось перенести из Вашингтона в Нью-Йорк: как мне объяснили, Редфорд снимался в этом году в двух фильмах – «Трех днях Кондора» и «Всей президентской рати». Он проживал в Нью-Йорке с семьей и не хотел отрываться от нее, переезжая в другой город на целый год. Из двух фильмов поменять место действия можно было только у «Кондора».

Куда серьезнее обстояло дело с Макгаффином.

Еще до того как я переехал из Монтаны в Вашингтон, Штаты содрогнулись от первых нефтяных эмбарго. Невидимый мир нефтяной политики вдруг выступил на первый план, повлияв на весь наш жизненный уклад. Эти изменения в американских реалиях, в американском сознании оказались слишком привлекательными в творческом отношении, чтобы от них отмахнуться, поэтому наркотик Макгаффина превратился из героина в нефть. И вместо моего и без того довольно мрачного финала гениальные сценаристы предложили еще более зловещую развязку.