Предвестники табора - Евгений Москвин

— Ваш сын нечасто сюда приезжает, да?

— Нет-нет, он все по курортам морским. Или в горы. А если на дачу, то у него ведь своя есть, в десяти километрах от Москвы. Загородный дом, коттедж. Я и сам там был несколько раз, но особо все-таки не суюсь — он же его больше держит, чтобы сослуживцев приглашать. Мне роскоши и в нашей столичной квартире достаточно — я же скромный человек, сами понимаете. Но свою поездку очень хорошо запомнил: у него там на даче бар отличный, Илья мне вина давал всякие пить. Знаете ли, таких гармоничных вкусов я еще не пробовал.

— Сколько лет Илье?

— Почти тридцать. И до сих пор не женился.

— Тридцать…

— Да-да. Он у меня поздний ребенок, а поздние дети, знаете ли, часто случаются гениями. Так что мне повезло… я могу закрыть окно?.. — и не дожидаясь ответа, Лукаев взял с подоконника книгу, подставленную под дверцу; запер форточку, машинально покосившись на темный проем комнаты, где лежала Оксана Павловна, — а эта книга, между прочим… я ее сейчас читаю… замечательная. Замечательно человек пишет.

Перфильев взял книгу в твердой, маслянисто-зеленой обложке с изображением длиннющего лимузина, из-за которого выглядывал человек в маске и с винтовкой; перелистал чернеющие газетные страницы.

— Свидетель всего этого безобразия — когда оно только еще началось.

— Какого безобразия?

— Ну это… разрушение Советского Союза. Слишком много свободы людям дали, вот что. Ни цензуры теперь, ничего! По телевизору такое можно увидеть, что просто… разврат один, словом. Свободолюбие, фривольности. «Полночная жара» — телесериал такой сейчас идет… Не видали ни разу?

Качая головой, Перфильев внимательно смотрел на Лукаева.

— Разврат и людей убивают — все… — Лукаев причмокнул; потом продолжал:

— У нее спрашивает, ну этот, детектив, ведущий следствие: «Как был одет мужчина, убегавший с места преступления». А она отвечает: «Не помню, я не очень разбираюсь в одежде. Обычно я рассматриваю мужчин, когда одежды на них уже нет».

— Кто «она»?

— Да я помню что ли? Баба какая-то!.. Вот что теперь проповедуют! Главное, что и фабула-то — чушь собачья. Какой-то частный сыщик… Стив Слейт его, кажется, зовут… раскрывает преступления на тропическом острове. Бегает с пистолетом возле берега моря! Такой бы фильм при советской власти никогда на телевизор не выпустили…

Лукаев выдержал паузу.

— Хотя, конечно, местечко там показано райское, нечего сказать. Сам бы хотел жить на таком острове, — он сделал глубокий, нарочитый вздох, — надеюсь, Илья меня свозит на курорт… опять. Он уже возил меня, я вам рассказывал?

— На Кипр?

— Да, на Кипр. Там очень жарко — мне понравилось. А еще я, знаете ли, мечтаю съездить в Голландию, чтобы посмотреть на тюльпаны, и в Чехию — там пиво отличное.

— Если я себя буду плохо чувствовать, ты никуда не поедешь! — донеслось из другой комнаты.

Лукаев тихонько выругался.

— Все сечет, только подумайте… Ну ты же оставалась здесь на неделю, когда я на Кипре был!

— Тогда у меня с давлением все нормально было.

— Ну… ты себя лучше почувствуешь! — Лукаев наклонился к Перфильеву и, подмигнув с озорством, чуть слышно прибавил:

— … на том свете. Надеюсь, откинется до сентября. Илья мне как раз в сентябре обещал поездку в Голландию. Давление у Оксаны ой-ой как скачет последнее время, — старик говорил уже почти шепотом, — я не даю ей лекарств, которые Илья накупил — не потому, что хочу приблизить этим ее конец, вы не подумайте, просто они очень дорогие, я их берегу. Достаточно и тонометра, который он ей купил. Японский, точнейший.

— Вы бы взяли свою жену с собой.

— Куда? В Голландию? — рука Лукаева с чашкой чая пораженно застыла в воздухе.

— Ну да… — Перфильев ответил это неуверенно, даже как-то боязно, словно опасался, что Лукаев сейчас вспылит, а то, еще того хуже, набросится на него.

И хотя этого не произошло, Лукаев ответил ворчливо и довольно нервно (сразу стало ясно, что подобное предложение он слышал ранее и от своего сына):

— Нечего ей там делать, ясно? Я как раз хотел съездить, чтобы отдохнуть от нее. Да и такие переезды только повредят ее состоянию.

Последовала пауза. Потом Лукаев произнес с энтузиазмом:

— Помните, я сказал, что эти пастеныши — я имею в виду соседские — отомстили мне за то, что я отсудил у них кусок земли? Кирилловские.

— Да-да.

— Вот об этом я и хотел рассказать. О замерах, которые я здесь проводил. Видите ли… — старик чуть наклонился, чтобы сделать из чашки пару глотков, и его лысина снова сверкнула; во время глотка кустистые брови напряглись, — я же совсем недавно поставил эту изгородь. Недели три назад. И прежде всего, чтобы никто больше не оттяпывал моей территории.

— А так делали?

— О-о-о!.. Еще как! В прошлом году Кирилловы совсем обнаглели — насажали на моем участке смородиновых кустов. Но я им за это сказал пару ласковых… Да, сказал, еще как сказал. Но они все не желали их выкорчевывать, вот я и решил, что с этого года приму меры… Ха, как точно это у меня с языка сорвалось — меры. Я знаете, что сделал? Специально купил большой сантиметр. Большой и очень точный. И очень современный. Чтобы вымерить длину участка. Кирилловы оттяпали у меня здоровенный кусок, и оставить это просто так я никак не мог — ну вы же понимаете меня?

— Прекрасно понимаю.

— И знаете, что выяснилось? — снова в голосе Лукаева послышались ворчливые нотки, — они украли у меня двадцать сантиметров. Представляете?

— Да уж…

— Я замерял со стороны дороги. Вот и пожалуйста — двадцать сантиметров. Целых двадцать! А посчитайте, сколько это будет в площади. Это же ужас какой-то!

— Да, и правда. Ужас.

— Мне, естественно, пришлось обратиться к председателю. Ну а извините, что еще прикажете мне делать? — Лукаев развел руками, словно оправдываясь на уже прозвучавшее осуждение, — если бы это было десять или пятнадцать сантиметров, я еще бы стерпел (вот здесь Лукаев был, конечно, неискренен), — но двадцать — нет, это перебор. Это слишком! Ну и я настоял председателю, чтобы он вызвал всех этих… ну как их… забыл… словом, чтобы узаконили…

— Вы не о юристах говорите?

— Ну да, вроде того. И все же, по-моему, это были не совсем юристы. Я в этих делах худо разбираюсь, но да ладно. Председатель вызвал, и они заставили выкорчевать и даже проследили за всем скрупулезно — я на этом настоял. Правда, они сначала тоже начали замерять — их было двое, парни, такие деловитые, основательные на вид… ну а потом выпрямляются и говорят: «Все верно, двадцати сантиметров не хватает». Ну а эта стерва, Дарья Кириллова, тоже уже вышла с участка и поджидала, что они скажут, и все только готовилась заорать по любому поводу. Вы же знаете, она такая… Еще говорит: «вы, Лукаев, решили, видно, начать новое лето со старой песни. Ну это уж верно — горбатого могила исправит». Стерва, одним словом, стерва. Ну а я на сей раз отвечать ей грубо не стал, сказал только, чтобы помолчала и следила получше за тем, что происходит, а то скажет потом, будто я что-то подстроил… Мы с ней, знаете ли, все время цапаемся. Но как только эти двое замерили и свое слово сказали, она сразу пыл поубавила, фыркнула презрительно и в дом. Ну и черт с ней! Главное, что кусты выкорчевала в следующие два дня — и все. Большего мне не надо.

Перфильев сказал, что теперь припоминает: он тоже слышал что-то об этой истории.

— Ну вот видите, — у Лукаева был такой кисло-довольный вид, что сторожу даже горло сдавило, — так вот, чем вся эта история кончилась. С замерами, я имею в виду… Я ведь и после них еще знаете как много понаслушался — подумать только! От братца Кирилловой, на сей раз уже, от братца. Вы ведь его знаете — такой, спивающийся потихоньку.

— Да. Знаю.

— Ну а потом я и решил этот забор поставить, чтобы больше у нас земли не крали и никаких споров не было. Илья денег дал, я нанял ребят. Они все за три дня сделали. Дело того стоило. А вы как считаете? — осведомился Лукаев у сторожа, словно старика действительно заботило его мнение.

— Да-да, стоило… Безусловно стоило.

— Ну а теперь вы видите, что творится. Опять началось — камнем в крышу засветили. Если не Кириллова с братцем, то теперь их пастеныши доводить будут. Ну я им знаете, что сделаю… Запихну их в эту банку с грибом — он как раз жаловался мне, что ему одной заваркой надоело питаться, — Лукаев подмигнул грозно; в глазах светилось озорство, — никто мне и слова за это не скажет — никто не поверит просто… разве кто-нибудь поверит, что два человека могут поместиться в двухлитровой банке?.. Ха-ха-ха… Ну а если серьезно, я просто не хочу опять с их родителями в полемику вступать — я лучше по-другому поступлю… ах, постойте, неужто один из них!

Перфильев невольно проследовал за взглядом Лукаева — а тот смотрел теперь в незанавешенное окно, через которое можно было видеть окна соседского дома. В одном из них в этот момент как раз и появился восьмилетний Максим Кириллов — в их сторону он поначалу не смотрел, а зачем-то вертел в руках ржавую жестянку «Nescafe», взятую им с подоконника, всю испещренную царапинами и гвоздяными дырочками, в одной из которых как раз таки и застряла «сотка», — да, поначалу мальчик не смотрел в их сторону, однако, видимо, некое ощущение постороннего присутствия все же заставило его в результате поднять глаза.