Штурм вулкана - Александр Белов

Витек, проводив Сашу до двери, хотел сразу же уйти — он поселился этажом ниже в такой же квартире, как и у Саши, тоже предоставленной всей компании Рыковым. Только жили они в той квартире втроем — все друзья Белова.

Доктор Ватсон, который тоже теперь работал в структуре Белова его замом по кадрам, Витек, совмещавший обязанности водителя и личного телохранителя Белова, и Федор, который работать не хотел, лежал на диване, размышлял и читал толстые книги. Он отпустил длинную бороду и ходил в домотканой рубахе, подпоясанной бечевой.

Друзья Федора не осуждали, на работу не гнали, позволяли заниматься философией по той причине, что после плена и Чечни он резко бросил пить: Друзья боялись спугнуть его трезвость, как синичку, случайно севшую на открытую форточку, потому потакали его безделью и о работе даже не заикались. К тому же расходов от Федора почти не было — мяса, рыбы, масла и другой нормальной человеческой пищи он теперь не ел — стал вегетарианцем. Кушал только пророщенное зерно и перемолотый в миксере овес, запивая несладким чаем.

Арсений Степаныч Власов с ними в Красносибирск не поехал, остался в Москве заниматься бизнесом, но наказал Белову, если освободится должность не меньше замминистра — немедленно ему звонить и приглашать.

В этом же подъезде Рыков предоставил квартиру и чеченцу Шамилю с семейством, благодаря дочери которого Зареме им удалось бежать из зиндана. После того как чеченская девочка помогла бежать из плена русским, всей их семье оставаться на территории Ичкерии стало небезопасно, вот Рыков с Беловым и перетащили их в Красносибирск.

Ярослава к возвращению Белова приготовила цыпленка в духовке и пригласила их с Виктором к столу. Только они сели, как в дверях появился Федор. На нем была коричневая ряса с капюшоном, похожая на одеяние монахов-бенедектинцев, за плечами холщовый вещевой мешок, в руках посох, увенчанный крестом. Видимо, куда-то собрался философ далеко и надолго.

— Ухожу я от вас, братья и сестры, — с печалью в голосе сказал он, — нет в вашем бытие истины и веры. Занимаетесь мышиной возней, а о душе и думать забыли.

— Ну вот, начитался своих дурацких книжек, — сказал Витек, — хотел же я их выбросить, но не успел.

Федор пропустил замечание Виктора мимо ушей, потому что взгляд его был устремлен в вечность.

— И куда же ты направляешься? — спросил Белов.

— Поеду в Москву собирать заблудших, — ответил Федор, — потом с ними уйду в леса, будем строить скиты и жить

далеко от цивилизации. Как мы с вами жили когда-то на свалке и были свободными. А теперь вы опять влезли в этот суетный мир, устроились в нем поудобнее и цепляетесь лапками за блага, как пауки за паутинку! Мерзко мне с вами, поэтому я ухожу!

— Погоди, Федор! — Белов попытался удержать его.

— Бесполезно, Саша, — махнул рукой Витек, — он если чего в голову втемяшит, уже ничем не выбьешь. Лучше бы, правда, он водку пил, чем занудничал у меня над душой целыми днями. Пусть идет куда хочет, комнату его я пока занимать не буду. Поскитается голодный и вернется, не денется никуда. Взрослый мужик, а дурью мается. Тут на днях деревянный меч себе строгал, так я его выбросил.

Федор вздохнул с горечью и обидой за выброшенный меч — символ своего новорожденного христианского братства, повернулся и ушел, плотно затворив — за собой дверь. Саша сказал, что все-таки надо было его остановить, попытаться отговорить от глупой и опасной затеи, а Виктор ответил, мол, не связывать же его, взрослый человек, а в психушку сдавать товарища своего не совсем хорошо. Оказалось, что Федор давно собирался скиты какие-то строить, жить, как в Древней Руси, общиной, охотой и собирательством, а назвать все это — «Братство Деревянного Меча». Тренировался спать на голом полу, чем сильно раздражал Витька, когда тот об него спотыкался.

Ватсон и Витек идеи Федора о жизни в ските от Саши скрывали, чтобы не забивать ему голову пустяками — у него на комбинате было дел не разгрести: Пока Рыков в Чечне в зиндане сидел, столько было своровано и поломано, что на год работы хватило бы, а года у Саши не было, надо было уложиться максимум в месяц.

После ужина Саша Белов прошел в свой кабинет — маленькую комнату со столом и компьютером — скопилась уйма бумаг, которые требовали досконального просмотра. Только он уселся поудобнее в кресло, как в прихожей раздался звонок. Ярослава открыла дверь, Саша прислушался и узнал голос Рыкова. Оказалось, что тот прямо с самолета и сразу к нему. Ярослава предложила поужинать, и Рыков не отказался. Прошли на кухню, Саша рассказал о своем визите к Барону и разговоре с Семеном, а Рыков вкратце рассказал о своем разговоре с Зориным. Стали пить чай. Ярослава ушла смотреть телевизор — ей были скучны их производственные дела.

Белов отхлебнул крупнолистовой чай, заваренный прямо в чашке и спросил:

— Олег Алексеевич, а расскажи мне подробно, как ты на место генерального директора алюминиевого комбината попал, ты же вроде из рабочей семьи, не блатной? В общих чертах ты рассказывал, а поподробнее? Мне для работы это нужно знать.

Рыков усмехнулся, залпом выпил еще не остывший чай, поставил чашку на стол и ответил:

— Отец с матерью на этом комбинате с самого первого камня работали. Я выучился в институте в Москве, тоже вернулся сюда. Сначала мастером был, потом начальником литейного цеха стал. Это ты знаешь. В Советское время комбинат крепко на ногах стоял, а как началась перестройка, так и пошла свистопляска. Генеральный директор был мужиком старой закалки, растерялся в новых рыночных условиях, привык ведь, что производство и сбыт налажены, все работает, как часы, а тут вдруг — бац! Все поломалось. Да и не мог он ничего сделать — все в стране летело в тартарары. А он еще и в пенсионном возрасте был, кондовый такой производственник. Руки опустил, стал на пенсию проситься. На его место хотели из Москвы директора сунуть, да никто не шел сюда — в тех условиях в кресло директора садиться — что голову на плаху класть.

— А ты не испугался? — спросил Белов.

— А чего мне было терять? — ответил Рыков. — Ниже, чем я был, я бы в любом случае не упал, а народ честным путем меня выбрал генеральным директором. Знаешь, это я потом уже, гораздо позже узнал, что Зорин с компанией крест на комбинате поставили, решили своего старого директора, который комбинат не смог на плаву удержать, спасли от позора, а мне дать повластвовать пару лет, списать на меня все грехи и смыть, в унитаз. Устроили якобы демократические выборы, дали народу почувствовать либеральность руководства. Зоринской компании все равно было кого выберут — они были стопроцентно уверены, что комбинат не вырулит уже, сдохнет и развалится. Я знал это, потому из кожи вон лез, чтобы комбинат на ноги поднять. Вот этим кулаком самолично прикладывался в морду, если саботировали или воровали. Но все равно дело было гиблое — будущего я не видел, комбинат медленно умирал. Акции ничего не стоили вообще, но я их скупал сколько мог и у кого мог. И знаешь, что мне помогло?

— «Черный» четверг августа девяносто восьмого, ты говорил, — ответил Белов.

— Да, — кивнул Рыков, — «четверг» тоже помог, но я тебе скажу, что никакой «четверг» не спас бы комбинат, не будь я сам цепким, как клещ! Продукция нашего комбината в основном шла за рубеж за доллары, а доллар вдруг стал стоить в пять раз дороже. А зарплаты-то остались в рублях, налоги в рублях, все в рублях, кроме нашей продукции, которая уходила теперь в пять раз дороже. Дышать стало легче, акции подскочили в цене, мне в карман деньги стали течь рекой. Зорин и компания зашевелились, стали проявлять интерес.

— И ты стал олигархом, — подсказал Белов, — вошел в их круг.

— Да, я вошел в их круг, — ответил Рыков, — но все равно остался для них чужим, непонятным со своими «дурацкими», на их взгляд, идеями. Я-то думал — раз мне Бог дает деньги, то я должен помогать тем, кто в них нуждается, стал заниматься благотворительностью, но мне в Москве намекнули, что «общепринято» более одного процента прибыли на благотворительность не давать, а я, как в Библии написано, делился десятиной. Пришлось урезать финансирование «благих дел» под давлением сверху. Потом я хотел зарплату рабочим поднять раза в два, прибыль это позволяла, так Зорин мне сказал, что это «ударит по карманам акционеров», а Красносибирское «быдло», мол, и за миску супа работать будет, ему деваться некуда, так что нечего рабочих баловать. Мои экологические программы совет директоров не утвердил, мне прямым текстом сказали, что безработных в Красносибирске много, если часть народа от плохой экологии подохнет, проблем будет меньше. Но я не сдавался, продолжал город обустраивать, в-спорт, в культуру деньги вкладывал. Я здесь родился, я пацаном здесь бегал, я каждому новому зданию радовался и фонтаны все в городе, которые в моем детстве били, восстановил. Хотел в Красносибирске создать оазис благополучия.