Пророчество Луны - Фредерик Ленуар

После вечерни брат Ансельмо отправился на кухню рядом с трапезной. Там, должно быть, он выпил кубок горячего вина, настоянного на лечебных травах. Питье, которое предназначалось незнакомцу, брат Гаспаро готовил каждый вечер после службы. Тем вечером брата Гаспаро неожиданно позвали к монаху, у которого начались сильные желудочные колики, и лекарь оставил поднос с горячим вином на кухне. По какой-то неизвестной причине брат Ансельмо, увидев кубок, выпил его. Но еще до этого кто-то добавил в вино сильный яд. Очевидно, брат Ансельмо понял, что его отравили, и побежал в лазарет за противоядием… Увы, слишком поздно. Незнакомец, который вернулся в лазарет из мастерской, стал свидетелем смерти, и именно его крик привлек внимание приора.

Эта гипотеза подтверждалась доказательствами и довольно точно воспроизводила цепочку событий, однако не давала ответа на один очень важный вопрос: кто подмешал яд в вино? Кроме того, она подразумевала, что некто все еще пытается убить незнакомца, а несчастный брат Ансельмо пал жертвой собственной жадности.

Тем не менее приведенное объяснение не смогло убедить большинство монахов. Одни увидели в смерти брата Ансельмо происки дьявола, другие винили незнакомца, который казался им самой подходящей кандидатурой на роль убийцы. К тому же у гипотезы приора был один серьезный недостаток — она предполагала наличие третьего участника, добавившего яд в кубок. Так как после первого убийства все входы и выходы в монастырь охранялись, напрашивался весьма неприятный вывод: убийца — один из них.

Глава 8

Вот в такую отравленную подозрениями атмосферу попал отец Теодоро, вернувшись из путешествия. У порога монастыря один из монахов, вышедший навстречу, без ведома приора рассказал о недавних происшествиях. В компании пятерых братьев, которые сопровождали его в поездке, аббат добрался до монастыря на ночь глядя, как раз во время вечернего богослужения. Перед тем как покинуть базилику, отец-настоятель шепнул приору, что ждет его в своей келье через час, после того как подкрепится легкой трапезой.

В назначенное время дон Сальваторе трижды постучал в слегка приоткрытую дверь.

— Хвала Всевышнему, — усталым голосом произнес дон Теодоро по-латыни.

Приор вошел. Келью освещали две свечи, зажженные по сторонам внушительных размеров стола. Аббат склонился над страницами огромной книги и даже не поднял головы, чтобы приветствовать гостя.

— Я вернулся, измученный долгим путешествием, — со вздохом сказал старик, — только для того, чтобы увидеть, что здесь, как ни прискорбно, больше не соблюдают устав.

Дон Сальваторе понял, что его преподобию известно все; отец-настоятель позвал его в столь поздний час не для того, чтобы выслушать, а чтобы обвинять.

Приор почтительно коснулся губами наплечника аббата в знак смирения и проговорил:

— Да простит меня Господь, если я пренебрег своими обязанностями. Увы, мне не удалось предотвратить ужасные преступления…

— Давай не будем пока говорить об этих убийствах, — оборвал его настоятель. — Они не что иное, как следствие твоей нерадивости.

Слова аббата застали дона Сальваторе врасплох.

— Я узнал, — продолжил дон Теодоро тем же усталым голосом, не отрывая взгляда от книги, — что человек, который, очевидно, потерял память, находится здесь уже несколько недель. Разве ты не помнишь, что наш устав запрещает лежачим больным оставаться в монастыре, даже если они ранены?

— Если вам угодно, могу рассказать все, что про него знаю, и вы сами решите, правильно ли я поступил.

— Говори, — со вздохом разрешил аббат, по-прежнему не поднимая глаз.

Дон Сальваторе подробно изложил все обстоятельства появления незнакомца, не забыв упомянуть о таинственном убийстве брата Модесто.

— Достаточно, — сказал аббат, заметно сердясь, — я знаю, что произошло после. Но ты так и не объяснил, почему раненый до сих пор здесь! Насколько мне известно, это монастырь, а не дом призрения!

— Конечно, дон Теодоро, вы правы, но… в юноше есть нечто исключительное…

Аббат взглянул на приора впервые за все время разговора. В холодном взгляде его маленьких, глубоко запавших глаз отразилось удивление.

Дон Сальваторе, вдохновленный проявлением интереса, с жаром продолжил:

— Меня поразило выражение его лица. В израненном теле, за обезумевшим взглядом я разглядел поразительную душу. Мне показалось, что история жизни молодого человека заслуживает того, чтобы ее выслушали. И потому я решил подождать, пока он достаточно окрепнет, чтобы расспросить его. К сожалению, незнакомец выздоровел, но по-прежнему молчит, рассудок к нему так и не вернулся.

— Хорошо, завтра же отошлем его в богадельню Святого Дамиана, — сурово проронил аббат. — Уход за умалишенными — не наша забота.

— Я бы и сам так поступил, если бы несколько недель назад не произошло событие, которое подтвердило мое изначальное предположение.

Отец-настоятель нахмурился. Дон Сальваторе сообщил об иконе и о том, что, по мнению брата Анжело, незнакомец, возможно, монах с Афона.

Тут приор прервал рассказ, ожидая, что на это скажет настоятель, однако тот промолчал, только смерил дона Сальваторе цепким холодным взглядом хищной птицы.

— Чтобы знать наверняка, — продолжил приор, — я попросил нашего друга, купца Адриано Тоскани, который как раз собирался отправиться в Грецию за пряностями, сделать небольшую остановку у полуострова Афон. Две недели назад торговец с портретом незнакомца, нарисованным братом Анжело, отплыл из Пескары. Если все благополучно, он вернется завтра.

— Какая замечательная мысль! — произнес дон Теодоро насмешливо. — Вне сомнения, мы узнаем, что наш странник не кто иной, как православный монах, который сбежал из монастыря, получив при этом удар копьем, переплыл море и нашел приют у колдуньи-лекарки неподалеку отсюда!

— А может, юноша покинул Афон довольно давно и перенес другие испытания, — возразил дон Сальваторе, нисколько не смущенный привычным сарказмом аббата. — Я жду, что Тоскани, вернувшись, сумеет пролить свет на историю этого человека или привезет ключ, который поможет ему вновь обрести память: имя, живое воспоминание — что угодно, лишь бы вытащить несчастного из внутренней тюрьмы.

Последовало тяжелое молчание.

— Значит, ты считаешь, что действуешь во имя милосердия? — спросил наконец настоятель, не отводя глаз от приора.

— Да…

В ответе приора прозвучало некоторое замешательство.

— А я уверен, что в заботе о несчастном тобой движет вовсе не милосердие.

— Что же тогда?

— Любопытство.

— Любопытство?

— Совершенно верно. Чистое и неприкрытое желание разузнать побольше, — с неким удовлетворением произнес дон Теодоро, роняя каждое слово, словно молот. — Ты думал, тобой движет сострадание, а на самом деле ты поддался соблазну тщетных знаний. Если на то пошло, желание узнать имя этого человека и его прошлое для тебя важнее, чем его судьба!

— Возможно, в моем стремлении помочь несчастному человеческое любопытство смешалось с Божественным милосердием, — смиренно согласился приор, — но разве Иисус не наказывал нам не отделять плевелы от пшеницы?

— Как легко обратиться к Священному Писанию, дабы оправдать собственные низменные склонности! — воскликнул аббат; от нахлынувшего гнева у него на висках вздулись вены.

— Может, любопытство и присуще человеку, но разве философы не считали его скорее добродетелью, нежели пороком? — Приор не желал сдавать позиции в интеллектуальном поединке, в который его втянул настоятель. — Сам великий Аристотель утверждает, что в основе философии лежит удивление. А Фома Аквинский указывает, что величайшие мыслители древности, ведомые собственным разумом, пришли к осознанию единичности и уникальности Создателя, задаваясь философскими вопросами.

— Меня совершенно не волнует, что думали Платон или Аристотель! — воскликнул дон Теодоро. — Ты прекрасно знаешь, что некоторые богословы слишком много внимания уделяют ученым-язычникам! Я предпочитаю цитировать Священное Писание, которое учит, что любопытство — мать всех пороков, первое из всех зол, приведшее человека к грехопадению. Причиной первородного греха стало желание Евы попробовать запретный плод. Именно любопытство, желание узнать, невзирая на запрет Бога, заставило ее вкусить от древа познания добра и зла. Только притягательное могущество знания, знание ради самого знания, привело к тому, что Адам последовал за женой в ее падении. Хотя ты, дон Сальваторе, и думаешь, что тобой движет милосердие, но ты нарушил устав и помог этому человеку только ради того, чтобы удовлетворить собственное любопытство. Поступив так, ты заставил других братьев стать пособниками в твоем заблуждении. Известно, что в отсутствие отца дьявол сеет смуту среди его сыновей. Завтра все вернется в норму, сразу же после псалмопения юношу отправят в странноприимный дом Святого Дамиана.