Жестокий наезд - Вячеслав Денисов

– Пожалуйста. У меня как раз сегодня часы приема. До шестнадцати. Позже я не могу, у меня работа.

– Антон Павлович, я бы хотел поговорить во внеслужебной обстановке. В спокойной, так сказать...

– Вы полагаете, что я в кабинете корчу рожи и бью в бубен?

«Ха-ха» в трубке – это вынужденная реакция на мою реплику. Однако не только я в городе знаю, что у Алексея Петровича большая проблема с чувством юмора. Тем не менее проблема у него не только с этим. Читая документы отдельных своих подчиненных и встречая в протоколах фразы наподобие – «пнул пинком под зад» или – «трахнул поллитрой о калган», Алексей Петрович воспринимает их как естественные и подчиненных не журит. Многого стоит и его уличное интервью телевизионщикам после убийства одного из местных бизнесменов. Кто-то из столичных репортеров, кто знать Алексея Петровича в лицо вовсе не обязан, попросил Смышляева представиться. И на всю Россию-матушку Алексей Петрович, наш первый в области милиционер, выдал:

– А ты меня что, не знаешь?! Едрена мать!!

Поэтому судьи в райсудах, получая материалы о мелком хулиганстве граждан, уже не удивляются, когда подчиненные начальнику ГУВД милиционеры приносят в суд документы, в которых говорится, что «гражданин Фунтиков стоял выпимши и ссал на угол здания Биржи труда, оскорбляя тем самым человеческое достоинство».

Кое-как распрощавшись, понимая, что этот звонок Смышляева далеко не последний, я положил трубку и поспешил на работу. Интересно, а в каком таком «тихом» месте предлагал встретиться Смышляев? И не хотел ли он, как бы между прочим, судью к себе в кабинет вызвать? А что, такой случай на моей памяти есть. Один из представителей «Единства» мне так и сказал: «Ладно, это не телефонный разговор. Давайте подъезжайте ко мне, на месте и определимся». Я и определился. На месте. В соответствии с ныне действующим законодательством.

Когда в Тернове метро построят? Наверное, начнут тогда, когда население перевалит за миллион.

Поэтому все девять лет – только автобусом. Коммерческим, где тариф за проезд пять рублей. В тот момент, когда передо мной распахиваются его двери, мое служебное удостоверение теряет последнюю ценность. Я уже даже не помню, когда, кому и по какому случаю я предъявлял сей мандат. Кажется, это было в Москве, в тот день, когда я прибыл в командировку. Удостоверение понадобилось, чтобы получить забронированный на меня номер в гостинице «Комета». А в целом это совершенно бессмысленный и ненужный документ. Ни для меня, ни для окружающих.

Транспортный прокурор Вадим Пащенко последние два года журит меня за то, что я не покупаю себе машину, а езжу и толкаюсь с теми, кто приходит ко мне на процессы. В чем-то он, конечно, прав. С одной стороны, это мало приемлемо по той причине, что в представлении большинства граждан судьи – неприкосновенная элита общества. И трудно к судье относиться как к человеку, способному свысока решить твою проблему, если в автобусе одни и те же ноги топчут обувь тебе и судье. Как может правильно рассудить человек, ущемленный в том же самом месте, что и ты? Однако эти посылы Пащенко следует направлять не в мою сторону, а в сторону тех, кто заставляет судей ездить в автобусах. Хотя я в этом ничего предосудительного не вижу. Вместе с тем, едва представлю себе судью из штата Вашингтон, следующего на работу в подземке, становится смешно. Я могу позволить себе купить сносную по качеству «шестерку» и правами на ее вождение обладаю. Однако едва подумаю о проблемах, которые свалятся на мою голову, как сразу же отбрасываю эту идею в сторону. Видно, мой час еще не пробил.

Эту дорогу до суда я знаю до мелочей. Сейчас появится плакат с уверениями в том, что «Орифлэйм» – это кратчайший путь к красоте. Сразу за ним откроется широкая панорама остановки «ДК имени Свердлова». Широкая в том смысле, что не хватает взгляда, без поворота головы, чтобы охватить всю массу людей, ожидающую транспорт. Потом, едва автобус оторвется от этого грибка, наступит пора продвигаться к выходу. Ровно через три минуты двери откроются и знакомая кондукторша голосом известной эстрадной дивы нараспев пропоет – «А-астановка «Районный суд»! Ра-асплачиваемся на выходе!»

Утро нашего судейского коллектива расписано по минутам. Мы прибываем в суд в одно и то же время. Сейчас я выйду и тотчас увижу спину Марии Антоновны Розановой – главного специалиста нашей канцелярии. Она с ног до головы покрыта какой-то тайной. Мало этого, она и жизнь других пытается обволочь пеленой загадки. Причем там, где это совершенно не нужно. Перед нашим ежемесячным денежным вознаграждением за труды она подходит к каждому судье и говорит:

– Завтра после обеда будет зарплата. Вы только никому не говорите.

Я ей обещаю не говорить и никому не говорю. Потому что не вижу в этом смысла. Зарплату нам выдают каждый месяц пятого и двадцатого числа. Об этом знает каждый судья, и я выглядел бы полным идиотом, если бы кому-то из них об этом сказал.

Когда я подойду к крыльцу, то обязательно услышу за спиной голос – «Здравствуйте, Антон Павлович!». Это Алла. Я ей в очередной раз напомню о том, что прибывать на работу после судьи – признак невоспитанности и наследия дурных генов. А она в очередной раз поклянется больше этого не делать.

Однако сегодня никого из упомянутых лиц я на улице не увижу. Я опоздал к действу, но не опоздал на работу. Стрелки моих часов указывают на то, что до начала моего рабочего дня еще десять минут. В девять начнется самый нелюбимый день недели. Вторник. Прием граждан и выслушивание жалоб.

Алла уже закончила ежедневный церемониал покраски и вполне служебным голосом сообщила мне, что за дверями кабинета «толпа» жаждущих встречи со мной граждан. Складывается впечатление, что я не вошел через эти самые двери, а проник в кабинет через наше окно третьего этажа. «Толпу» я различил очень хорошо. Более того, она сама о себе напомнила, двинув свою массу в мою сторону. Но больше всего меня интересовали не шесть первых граждан, которые хотели пообщаться со мной с утра пораньше, а две фигуры, «отсвечивающие» в коридоре всем своим великолепием. Эти фигуры считали невозможным для себя тусоваться среди обычных граждан, но и стоять рядом друг с другом также не могли. Поэтому, что свойственно антагонистам, находились в противоположных концах коридора. У окна, подавляя унижение и скорбь от того, что ему приходится быть со всеми в очереди, стоял Семен Матвеевич Малыгин. Не заметить его громоздкую фигуру на фоне начинающего голубеть неба было просто невозможно. А с другой стороны коридора мерил шагами пространство полковник милиции Владимир Сергеевич, первый заместитель Смышляева.

Эти двое посетят мой кабинет первыми. В этом сомнений нет. Оставалось лишь гадать на гуще приготовленного Аллой кофе – кто первым из них. Я поставил на Семена Матвеевича и проиграл. Ровно без трех минут девять в кабинет вошел полковник. Мне интересно, как Владимир Сергеевич Пермитин, первый заместитель начальника ГУВД Смышляева, умудряется сдавать ежегодно принимаемые зачеты по физической подготовке среди руководящего состава? И как ему удается подтянуться на перекладине положенные десять раз и пробежать километр асфальтовой дороги за четыре минуты? Я как-то раз попал на эти зачеты и проводимые параллельно с ними соревнования по рукопашному бою. Оказался я там совершенно случайно. Меня затащил туда Пащенко. Затащил и попросил посмотреть у ринга на бои, пока он выясняет у председателя ДСО «Динамо», как в малокалиберной винтовке отморозка, расстрелявшего локомотив электрички, оказались патроны этого милицейского добровольного спортивного общества.

А мне эти старательные попытки искалечить коллег по работе никогда наслаждения не доставляли. Боксеру с десятилетним стажем, мне всегда претило участие в соревнованиях подобного рода дилетантов, вытолканных на ринг силой приказа. В таких соревнованиях грамоты достаются всегда одним и тем же. И одни и те же, в свою очередь, отправляются лечить свои покалеченные организмы на «больничные». Ничего хорошего, кроме разочарования, эти соревнования не приносят.

На третьем по счету бое я вяло махнул рукой и пошел к выходу, искать Пащенко. Оказавшийся свидетелем моего откровенного жеста Пермитин Владимир Сергеевич, которого я, собственно, сейчас и вижу в своем кабинете, воспринял мое движение по-своему.

– А что, районным судьям слабо сразиться? Или мы для вас недостаточно подготовлены? Вне конкурса, Антон Павлович, а?

Я просто ответил, что не хочу участвовать в избиении младенцев. И это вызвало среди милиционеров такую бурю негодования и свиста, что я остановился. Милиционеры не любят судей. Они их считают по меньшей мере предателями. Милиционеры всю свою жизнь и здоровье вкладывают в поиск бандитов, а судьи потом тех отпускают. С данным заявлением я согласен лишь отчасти. Да, продажные судьи есть, и отрицать это бессмысленно. Точно так же, как есть и продажные милиционеры. Но в основном ответственность за такие казусы лежит на самих стражах порядка. Поймать могут. Доказать вину – не всегда.