Морские КОТики. Крысобои не писают в тапки! - Роман Матроскин

Фотини вывозила мусор на старом «Фиате». Полная коробка всякой дряни – это всё, что осталось от подонка, который бросил её и ушёл к своей секретарше, крепкой и наглой девчонке из Восточной Европы. Счета за рестораны и цветы, пустые бутылки от дорогого виски, нераспакованные подарки, пепельница из макарон с кривыми, неправильно написанными буквами «папачке». Истерика затаилась где-то внутри этой тонкой, нежной, хрупкой «двуногой».

Молодая женщина скомкала рубашки, галстуки, ежедневники в одну кучу и пыталась облить её бензином из флакона для заправки зажигалок. Её колотила мелкая дрожь. Повезло девушке из Восточной Европы. Бойкая, смелая, но в то же время податливая, Фотини понимала своего бывшего мужа – легко ужиться с согласной на всё девчонкой, которая не видела жизни и следует любым установленным правилам.

Вдруг Фотини почувствовала, как через тонкую ткань дешёвых кед её словно ударило током – но так легко, так слабо, так беззащитно. Она опустила глаза и увидела крошечную Афину. Опустилась на колени и протянула к ней руки:

– Милая! Я считала себя самой слабой – но я достаточно сильна, чтобы помочь тебе. Ты хочешь пойти со мной и разделить огонь наших сердец? Наш кров и наши простые житейские трудности?

Афина мало что понимала. Других «двуногих» она прежде не видела, но сразу почувствовала любовь и отчаяние, исходящие от Фотини. Она просто упала к ней в протянутые ладони и ткнулась носом в подушечку большого пальца правой руки. Сил почти не оставалось.

Фотини сразу же забыла о том, что хотела делать. Девушка крепко прижала к груди крошечную, измождённую, исстрадавшуюся кошечку и побежала к машине. Уже дома она заливала в малышку тёплое детское питание через пипетку. Молочные кашки, овощные и мясные пюрешки.

Когда Фотини поняла, что дальше жить ей придётся одной, она долго не могла найти себе работу по душе. Внучке великого археолога Константиноса Христополуса, который оставил ей какой-никакой капитал, увы, пришлось становиться на биржу труда.

Эффектная молодая «двуногая» повсюду сталкивалась с недвусмысленными намёками «двуногих» самцов, пока наконец не наткнулась на интересное предложение – в детский театр требовался младший педагог. Туда и устроилась – работать с юными дарованиями. Ставить пьесы, постановки, разучивать песни с детьми было и интересно, и весело. Афину она брала с собой. Поначалу маленькая кошка побаивалась всех подряд, но вскоре привыкла к вечно визжащим «двуногим» детёнышам и даже полюбила их. А с ними и театр.

Однажды, перебирая груду всякой рухляди в одной из многочисленных кладовых, Фотини нашла дудочку дедушки – простую деревянную свирель – одноствольную сирингу, которая потерялась после его смерти. Старый Константинос очень дорожил этой находкой, которую обнаружил на раскопках одного древнего театра.

– Она такая древняя, – хохотал старик, – будто на ней играл старый бог Пан! Похоже, он её и настраивал: строй ни на что не похож!

Фотини играла и играла на свирели часами, но всё что-то никак не выходило создать что-то по-настоящему волшебное.

Афина следила за своей «двуногой» с любопытством и сочувствием. А потом начала дурачиться. Она комично изображала рождение мира в древнегреческой космогонии. Сначала Фотини не могла понять – импровизирует ли Афина, и сможет ли она повторить смешные кувырки, потягивания, закатывания глаз и энергичные прыжки – но оказалось, что Афина не просто может их повторить, но с каждым разом получается всё отточеннее, вывереннее, изящнее. Так у них родился номер, в котором красивая «двуногая» нежно играла на свирели, а восхитительная Афина показывала хронос, хаос, Зевса и тому подобное.

Дети в театре заливисто хохотали и неподдельно расстраивались на драматических моментах. А кто может быть искреннее?

Как-то «двуногой» позвонил её старый приятель Панайотис. Он однажды увидел репетицию и понял – есть что-то мистическое в постановке. Может быть, виной тому была трогательная коалиция женщины и кошки, а может – и дедушкина свирель.

Панайотис предложил Фотини выступить на Кипрском фестивале нестандартного театра, и она растерялась:

– Что ты! Никогда у нас выше нашей детской сцены подняться не получится!

– Послушай! Там всё, всё словно для вас приготовлено! – горячился Панайотис. – Фестиваль называется «Греция и Вселенная». Со всего мира съезжаются любительские коллективы самых разных жанров! Это же настоящий шанс засветиться вашему детскому театру! И главный приз – сертификат на открытие собственного театра! Полная субсидия от министерства! Полная!

– Может, ты и прав, – улыбалась в ответ «двуногая». – Может, и правда пора делать большой театр, а не детский клуб для десяти малышей.

– Поговаривают, что в жюри будет великий греческий режиссёр Сократис Теодолос. Он дал путёвку в жизнь тысячам любительских театров! – продолжал Панайотис. – Главное – его зацепить. А мне передали, что старик Сократис обожает свирель, он сам родом из деревни и от свирели начинает рыдать. А ещё он обожает кошек! Ваш номер просто безукоризненный! Настоящий греческий! Кто ещё может победить на этом конкурсе, кроме нас, греков?

В любом случае Греция и Вселенная ждали этого номера. И Афина так старательно повторяла перед зеркалом отточенные па, что Фотини откинула последние сомнения и решилась – вперёд, навстречу Греции, навстречу Вселенной.

Так они и отправились на теплоход – Фотини, волшебная свирель в багаже и Афина в корзинке. На трапе Фотини застряла из-за дурацкого «двуногого», который с чемоданом и переноской с ошарашенным беспородным чёрным котом встал так, что загородил весь проход. Пришлось выслушать непонятные «сорри!», «икскюзми!» и «господибожекакаянеловкость!», с одной стороны, и ехидные смешки и издёвки от тощего рыжего, на плече у которого спал жирнющий рыжий котище, – с другой.

Наконец «пробка» рассосалась, Афина торжественно вплыла на борт в корзине не менее торжественно взошедшей на борт Фотини, которая получила от стюарда рекламные проспекты и приглашение на участие в корабельном конкурсе самодеятельности – празднике Посейдона. Впереди их ждала новая прекрасная жизнь.

Глава четвёртая,

в которой Ричи знакомится с Посейдоном

Столько воды сразу Ричи не видел никогда. Вода шумела солью, плескалась рыбьими хвостами, билась о берег волнами, шуршала морскими камушками, звенела брызгами, смеялась каплями, и всё это в маленькой кошачьей голове звучало неясной угрозой. И хотя прежде кот ненавидел переноску, в которой сидел, сейчас он испытывал к ней благодарность – за сухость и какие-никакие стены. Они закрывали его от невообразимой широты моря, в которое его «двуногий» сдуру решил забросить их обоих на каком-то малонадёжном судёнышке.

Сам Посейдон, огромный, могучий, бесконечный, словно уже схватил своей мокрой лапищей котектива за шкирку.

Тут Ричард, конечно, немного перегибал палку, занижая размеры старенького теплохода, на который «двуногий» волок переноску и свой чемодан. Теплоход был многопалубный, уж четыре-то яруса он точно успел заметить, даже не высовывая нос из переносной сумки, а лишь прижавшись янтарным глазом к сетке, через которую к нему поступал воздух. Несмотря на то, что изначально судно было грузовым, верхняя палуба была отдана пассажирам, там же находился небольшой бассейн – будь они неладны вместе с этим мокрым-премокрым морем! «Двуногие», верно, совсем обезумели, если в огромной луже им нужны ещё и лужи поменьше! Наверняка в каждой из сотни комфортабельных и не очень кают тоже были ванная, раковина и даже какое-нибудь джакузи!

Море пугало Ричарда таинственным древним страхом. Вроде ни одной конкретной истории о том, как его знакомого кота сгубила бы солёная стихия, он не помнил. А вот суеверий – хоть отбавляй. Правда, у суеверий всегда были вполне обоснованные истоки.

Взять, к примеру, отвратительное свойство воды влиять на запах. Если от Ричи будет нести как от половой тряпки, он вряд ли сможет затаиться за углом незамеченным и раскрыть какое-то мало-мальски важное дело! Ведь мокрый кот воняет не хуже блохастой псины, будь он хоть трижды чистюля и франт, каких свет не видывал, стоит слегка подмочить шерсть – пиши пропало!

А это мерзкое ощущение промозглости? Когда любой ветерок пронизывает до костей, будто ты рыбий скелет, а не уважающий себя пушистый царь природы! Вымывая воздушные подушки в шерсти, вода заставляет в любую жару зябнуть даже самого морозостойкого кота!

Ричи вспоминал рациональные объяснения водобоязни своих знакомых котософов, готовых часами за миской валерьянки раскладывать по мисочкам свои мяумудрости, лишь бы побороть навязчиво колотивший его страх упасть за борт прямо в переноске. «Двуногий», словно назло, не торопился и застрял на этом зыбком трапе, перекидываясь со случайными беднягами ничего не значащими фразами.