Жена изменника - Кэтлин Кент

Позабыв про теплую шаль, она быстро пересекла двор и подошла к Томасу, присевшему у хлева и разглядывавшему старый посеревший сугроб, комья грязи и мокрого снега, покрытые глубокими вмятинами и холмиками. Когда перед ним легла ее тень, Томас выпрямился, весь настороже, и перевел взгляд на талые поля и окружающий лес. Марта посмотрела в ту же сторону, но за голыми деревьями ничего не заметила.

Томас показал ей отчетливую вмятину в грязи. Там, точно выдавленные специальной формой в тающем снегу, виднелись три кружка поменьше и один, чуть ниже, побольше. Марта наклонилась и вложила в след свой кулак, который сразу же сделался совсем маленьким.

— Волки, — сказал Томас, глядя на нее с искренним уважением. — Двое. Похоже, сегодня мы с Джоном будем оба ночевать в хлеву.

Марта крепко обхватила себя руками, немного дрожа на прохладном воздухе в тени хлева. В ее лице не было удовлетворения. Между бровями пролегла глубокая морщинка, а влажные губы полуоткрылись, словно у изумленного ребенка.

Уже затемно Марта сидела у окна и настороженно прислушивалась к вою и повизгиванию, которые издавали явно не лисы и не барсуки. Она вздохнула, вспомнив свой последний разговор с кузиной. Пейшенс, больная и раздраженная, хотела лишь забраться в постель. Она очень устала, а потому сразу же заплакала, едва Марта попыталась уговорить ее принять особые меры предосторожности касательно остающихся сторожить мужчин, особенно теперь, когда волки пытались найти поживу у них в хлеву. Заткнув уши, Пейшенс заплакала:

— Делай что хочешь, только оставь меня в покое!

Бросившись к своей уютной постели, она споткнулась о табурет, но лишь только Марта вскочила, чтобы ее поддержать, Пейшенс замахала на нее руками и убежала к себе, пуская из носа пузыри, как малое дитя. Позже Марта принесла ей процеженный бульон, и Пейшенс, схватив и прижав ее руку к своему животу, запричитала:

— Я боюсь этих родов, боюсь!

Она плакала с таким жалким видом, что Марта решила ненадолго остаться с ней. Она гладила кузину по голове, шептала какие-то утешительные слова, в смысл которых едва ли верила, пока та наконец не заснула тяжелым и тревожным сном.

Пройдет год, думала Марта, вновь подавшись вперед, к окну, у Пейшенс родится еще один ребенок, у нее есть муж и свой дом. Даже у Томаса и Джона Левистоуна следующей весной будет земля, на которой они начнут строиться. Этим вечером Пейшенс сообщила Марте, что оба работника не наняты по контракту, как та ошибочно полагала. Томас и Джон по договоренности с Даниэлем должны работать на него три года, чтобы получить хороший участок земли на реке Конкорд, находящийся в собственности у Тейлоров. Им осталось всего лишь год батрачить на хозяина, а там и у них будет своя земля. А что получит она за свои труды? Даже комната, в которой она спит, будет разделена между ею и Джоанной с Уиллом, когда родится малыш. Когда же Пейшенс окрепнет и вернется Даниэль, Марту, скорее всего, вообще отправят домой. Незамужняя женщина, слишком долго пребывающая в чужом доме, где живут мужчины, — это испытание для добродетели, искушение плоти, которого допускать не следует. Ну что ж, думала она, весной по дорогам уже можно будет ездить, и если она не найдет себе мужа в Андовере, то, чем черт не шутит, вдруг ей больше повезет на рынке или в молитвенном доме в Биллерике. Завтра первое апреля, и она вплотную займется уборкой: распахнет двери и вымоет их с песком и золой, подметет вокруг березовым веником. Грязь и уныние будут изгнаны вместе с уходящей зимой как знак надежды и обновления. Быть может, думала она, скривив в невеселой улыбке рот, какой-нибудь поденщик, только-только пересекший океан, набредет на их порог и, глядя на ее покрытое пылью и потом лицо и испачканный корсаж, увидит что-то, что привлечет его к ней, и он скажет себе: «Вот на этой женщине я женюсь».

Тогда и решится ее судьба, ибо, Господь свидетель, человек, который задумает жениться на ней, не станет рассиживаться и петь соловьем. Он будет знать, что в ее летах, если бы у нее была возможность найти себе мужа, она бы уже давно разделила с ним супружеское ложе. Никто не усомнится, что ее несгибаемая спина и нахмуренный лоб свидетельствуют о работе, проделанной Временем. И само собой разумеется, всякий решит, что ей уже нечего желать для себя, кроме как носить семя мужчины в своей утробе.

«А если я сама едва осмеливаюсь признаться себе в других мечтах, — прошептала она, — то как я могу поведать их кому-то другому?»

Еще минуту Марта смотрела, как угасает играющий на стенах свет, и, когда наконец свеча потухла, она на ощупь добралась до постели.

ГЛАВА ВТОРАЯ

В приемной перед королевскими покоями было холодно. От жаровен, зажженных, чтобы прогреть помещение, толку было немного. Они лишь чадили, испуская какой-то запах, похожий на мускусный и предназначенный для того, чтобы перебить зловоние, таящееся в темных углах. Генри Беннет, граф Арлингтон, потер наклеенный на переносицу черный пластырь и постарался дышать спокойнее, чтобы не выдать своего раздражения. Он точно знал, что несколько дней назад герцог Бекингем в пьяном отупении справил малую нужду прямо в углу приемной. Беннет лицезрел это собственными глазами. Пятно, напоминающее след от небольшого водопада, до сих пор красовалось на стене.

Уже битый час Беннет дожидался короля после того, как его срочно вызвали к его величеству, и с трудом удерживался от искушения сесть в одиноко стоящее кресло, некогда предназначенное для Кларендона. Впрочем, после постигшей старика опалы никто не осмеливался садиться в него, опасаясь, как бы обрушившееся на бывшего канцлера несчастье не перешло в зад сидящего и не застряло там, словно чирей.

Беннет наблюдал за Уильямом Чиффинчем, терпеливо, как верный пес, стоявшим у двери, и, когда Чиффинн посмотрел в его сторону, Беннет сделал вежливый жест рукой и любезно улыбнулся. «Да, я все еще здесь, старый сатир», — мысленно сказал ему Беннет, придав лицу учтивое выражение. Беннету было разрешено заходить в королевские покои с тайного хода, но английский монарх пребывал в состоянии редкостной ярости и дал понять, что единственным человеком, с которым он проведет сегодня время наедине, будет его двадцатичетырехлетняя французская любовница Луиза де Керуаль. Именно таким способом Карл Второй обычно избавлялся от лишнего напряжения, и по длительности свидания можно было судить о степени гнева, охватившего короля после утреннего посещения парламента.

Беннет вынул из кармана небольшую, украшенную драгоценными камнями табакерку и позволил себе насладиться маленькой понюшкой. Поднес к носу кружевной платок, подаренный его собственной любовницей, испанской сеньорой, уже немолодой, но очень покладистой и очень благодарной ему за эту связь. В свои пятьдесят пять граф знал, что благодарность в сочетании с опытом привносит в постель особую утонченную страстность. Это вам не исступленное чувство почтенной матери семейства средних лет, чья жизнь уже клонится к закату, а, скорее, пылкое желание зрелой женщины доставить мужчине удовольствие. Истинная страсть приходит с ощущением близкого увядания, думал он. И она всякий раз превосходит потребности, по праву принадлежащие молодости, равно как и юную неопытность в вопросах любовной науки.

Отрывистый смех женщины и мужчины, донесшийся из королевской спальни, заставил Беннета вздохнуть с облегчением. Теперь уж недолго. Он знал, что король любит посмеяться со своими дамами, но лишь после того, как более серьезное дело, творимое в монаршей постели, себя исчерпало.

Чиффинч, должно быть, понял по приглушенному хихиканью, что ему скоро предстоит провожать герцогиню Портсмутскую в ее апартаменты. Он выпрямился и протер рукавом сонные глаза. Старику было уже за семьдесят, и он, королевский кастелян, числился среди тех немногих, кто, как и Беннет, лично ходил с докладом к королю. Беннету всегда казалась подозрительной ситуация, когда он не мог силой, уговорами или звонкой монетой заставить того или иного придворного выдать дворцовые тайны. К несчастью для Беннета, благодаря неуемному распутству короля Уильям Чиффинч уже сколотил немалое состояние, беря взятки от каждой герцогини, актрисы или уличной девки, которая поднималась по тайной лестнице в монаршую спальню.

Легкое покашливание предупредило Чиффинча о появлении молодой дамы, и он быстро распахнул двери перед выходящей из спальни Луизой де Керуаль. Она выплыла в облаке из бледно-голубого шелка, в искусном беспорядке спадавшего с ее плеч. Полное детское личико выглядело довольным и самоуверенным. Чиффинч низко поклонился поклоном придворного, спрятав неожиданно появившуюся лукавую улыбку. С Луизой иногда путали Нелл Гвин, другую фаворитку короля. Беннет совсем недавно слышал, как Нелл резко одернула смущенного кавалера, воскликнув: «Будьте же вежливы, мой добрый сэр. Я шлюха протестантская».