Ролевик: Хоккеист / "Лёд" - В. Кузнецов

Глава II

Child in Time

Вагон мерно покачивался в такт движению, ритмично стучали под колесами рельсы. "Варлокс" ехали с шиком — в поезде им выделили целых три вагона: первого класса для команды и тренеров, второго — для обслуги, плюс еще вагон-клуб с кухней, баром и кинопроектором. Сейчас кино не крутили — от скудной фильмотеки из пяти лент хоккеистов уже тошнило. Время было глубоко за полночь, большинство парней уже отправилось спать. В клубе остались всего пятеро: капитан Боб Кэйни, форвард Бобби Смит, Ларри Робинсон, которого в команде называли "Большая птица", вышибала Крис Нилан и Патрик, неведомо как оказавшийся в этой компании. Четверо агентов играли в покер, дымили сигарами и посасывали пиво. Патрик сидел за соседним столиком, молчаливо разглядывая полупустую бутылку в своей руке. За стойкой приглушенно бормотал радиоприемник: играли Grand Funk Railroad. Пиво в бутылке слегка светилось желто-зеленым, в пентакль на этикетке был вписан желто-черный треугольник радиоактивности. Дешевый трюк, попытка использовать модный после войны "мирный атом". Этого добра сейчас везде хватало — где надо и где не надо.

— Сдавай, — проворчал Кэйни. — Что получил Краудер за свою выходку?

— Ничего, — тасуя колоду, буркнул в тон капитану Робинсон.

— Ничего? Шутишь что ли?

— Без дураков, — карты с шелестом легли на стол. — Сказали, что его кто-то из анархов под контроль взял.

— Анархов? — переспросил Бобби Смит. — Это что еще за хрень?

— Местные радикалы-вудуисты. Что-то среднее между подпольной ячейкой комми и религиозной сектой, — пояснил Нилан, больше других знакомый с вопросом. У него отец был зеленым беретом, служил в Европе, когда ядерный пламень бушевал там. Вернувшись, Нилан-старший сынка пророчил в энфорсеры, натаскивал всячески. А Крис назло родителю, подался в хоккей. Правда на льду он занимался тем, чему отец и учил — надирал задницы всем, до кого дотягивался. Лениво скосив взгляд на карты в руке, он многозначительно пыхнул сигарой и продолжил:

— Я официалам верю. Мелкий терроризм очень в духе этих ребят: добавить зачарованных психотропов в водяной коллектор, сделать куклу заезжей звезды и заставить ее смешно подрыгаться при всем народе… Чертовы школьники.

— Что-то я не слышал, чтобы они раньше хоккеистов трогали, — недоверчиво заметил капитан. Нилан только плечами пожал:

— Я тоже. Но, как говорил мой папаша, все на свете когда-то случается в первый раз. Поднимаю.

— Чек, — Бобби Смит обернулся к Патрику, словно только что заметил его. — Эй, голли, а ты чего здесь сидишь? Поспал бы. Тебе завтра в рамку.

— А тебе — на лед. К Проберту и Кокуру.

Четверка за столом замолчала, удивленно уставившись на Патрика.

— Черт возьми, рекрут пошутил! — хлопнул себя по бедру Нилан. — Клянусь, я такого раньше никогда не видел. Эй, Руа, это ты только в поезде такой или и на земле можешь?

Патрик отхлебнул пива, поднялся и молча вышел из вагона. Голова опять разболелась, да так, что разогрелась под черепом титановая гильза с прахом тотемной крысы. Он все еще чувствовал недоуменные взгляды на своей спине, и взгляды эти были ему неприятны. Кажется, именно они заставляли голову болеть. Впрочем, в одном Смит был прав — пора в койку.

В свое купе Руа вошел, не особо заботясь о шуме. Сон рекрута крепкий, простым шумом его не разбудить, а трое соседей по купе, само собой, были рекрутами. Патрик присел к стоящему на полу ящику магнитофона-бобинника. Так и есть, пленка не смотана. Клацнул переключателями, прислушался к монотонному жужжанию бобин. Пока шла перемотка, нашел и подключил наушники. Через пару минут щелкнул стопор, Патрик привычно переключил тумблеры, слегка подкрутил резисторы тембра и громкости. После чего, не раздеваясь лег на свою полку.

В ушах зазвучало привычное, монотонное бормотание. Ежедневный курс молений и заклятий, вечерняя половина. Против отторжения колдовских имплантов, в защиту от враждебных духов, для восстановления плоти и обезболивания души. Душу худдуисты лечить не умеют. Могут только обезболить. Хвала прогрессу, что оператору не надо читать это каждому рекруту отдельно. Четырех кассетников обычно хватает. Правда запись с рассветом теряла силу — операторам приходилось начитывать ее каждый день заново. Но один раз, а не двадцать, к тому же дважды в день.

Сквозь монотонный напев почти не было слышно стука колес. "Атомик Хаски", знаменитый трансконтинентальный экспресс, выехал из Вашингтона в одиннадцать вечера и прибудет в Детройт в четыре утра, преодолев за это время без малого пятьсот миль по Северным Пустошам. Со времен первой Американо-Советской войны поезда занимают особое место в жизни Северной Америки. Это что-то вроде подвижных государств, живущих по своим правилам и законам. Работник поезда никогда не заговорит с пассажиром, не ступит на землю за пределами железнодорожной полосы. Эти люди рождаются, живут и умирают в поезде, всю жизнь проводя в бесконечном движении. Такова плата за право пересекать пустоши, полные враждебных духов и радиоактивного снега. Большая часть курсирующих ныне поездов была создана очень давно, при помощи передовых тогда технологий и могущественных пактов с духами дорог и лоа странствий, прежде всего — с Легбой. Теперь, укрепленные свинцом, химическими сорбентами и охранными чарами стены вагонов — это все, что отделяет людей, железнодорожников и пассажиров, от смертоносного дыхания ядерной зимы.

Зима… Fimbulvetr — так называют ее Далин и Нэслунд, рекруты-скандинавы. В их родной религии так называется великий холод перед Рагнареком, зима в которую духи умерших вырвутся из Хельхейма на горе живым. Точность этого предсказания заставила многих обратиться к скандинавскому язычеству.

Оба, и Далин, и Нэслунд — беженцы, искалеченные атомной войной. Оба добрались до Канады уже при смерти: лучевая болезнь, прогрессирующие раковые опухоли, нарушенный метаболизм, сожженные легкие. Но в отличие от сотен других беглецов, у них, профи, был шанс на спасение. Лучше жить рекрутом, чем долгие месяцы умирать, думая только, как протянуть от одной дозы морфина до другой.

Или нет?

Заклятья по очереди "будили" имплантаты в теле Патрика, заставляя их вибрировать, покалывать, остывать или нагреваться. Процедура не самая приятная, но он уже успел привыкнуть. Хуже, когда случалась задержка: собственное тело начинало тихий бунт, сводя с ума мелкими неконтролируемыми движениями, легкими галлюцинациями, фантомными болями. Говорят, что через три дня без заклятий, начинались вещи куда пострашнее, но сам Патрик до такого еще не доходил.

Завтра вечером — игра против "Рэд Когуарс". Некогда сильный клуб, ныне переживающий не лучшие времена. Завершающий пункт в коротком турне "Варлокс" по маршруту Квебек-Вашингтон-Детройт. Предыдущие два визита окончились поражением — после пяти побед подряд дома. Детройт — не самая сильная команда, форварды там так себе, зато тафгаи — лучшие в лиге. "Братья-мордобои" Кокур и Проберт в этом сезоне успели нокаутировать не один десяток противников, да и левый нападающий Жерар Галант, даром что низкорослый и худощавый, от них не слишком отстает.

Бормотание в наушниках утихло, через пару секунд щелкнула, смотавшись до конца, бобина. Патрик снял наушники, достал из сумки пузырек с таблетками, высыпал три штуки на ладонь, отправил в рот. Все, необходимые процедуры окончены. Можно спать — хотя спать осталось пару часов, не больше.

Сквозь мерный стук колес иногда слуха касался протяжный вой ветра за окном. Стремительно проносилась мимо Северная пустошь, погруженная в густой мрак. Города-призраки, по самые крыши заметенные снегом, иногда мигали навстречу поезду мертвенными, бледными огоньками. Никто толком не знал, что это за огни и кто их зажигает. Одни считали, что это духи умерших имитируют жизнь, которая давно закончилась в этих местах. Другие спорили, что это выжившие, неспособные покинуть эти проклятые места, влачащие жалкое существование, полное боли и лишений. Патрик не знал, кто из них прав. Если честно, его это совершенно не волновало.

Детройт встретил канадских хоккеистов мрачной, почти гробовой тишиной. Здание вокзала промерзло так, что даже изнутри стены его были покрыты наледью. Выстроенное в лучшие для США времена по всем канонам конструктивизма, теперь оно выглядело заброшенным. Множество стремящихся ввысь прямых линий, большие окна, высокие потолки, огромные пространства внутри — все это теперь стало неуместным, неоправданным. Не было никакой возможности поддерживать здание в порядке и даже отапливать его как следует. Немногочисленные пассажиры ютились возле массивных нагревателей, переделанных из старых крупнолитражных движков. Громкоговорители установленные на стенах, с хрипом и треском извергали из себя приветственные спитчи для гостей города: