Тринити - Яков Арсенов

Нинкин сидел и прикидывался человеком в противогазе. Все эти мальчиковые девочки и девочковые мальчики на самом деле трогали его. Он молчал и откашливался, словно пробуя голос, пытаясь привести его к знаменателю колокольчивости, приличествующему мальчикам с темой. После рассказа он смотрел на Пунктуса как-то очень уж внимательно. Сначала он отодвинулся от него подальше, а потом пообвыкся и вернулся на место.

— Есть в твоем рассказе некий солипсизм, не к ночи будь сказано, устало произнес Рудик, отрецензировав выступление Пунктуса.

Мурат, отодвинув полусонного Мата, крепко спал, смело выбросив вперед руку и колено. Он и во сне оставался открытым к общению кандидатом в мастера спорта по фехтованию. Кто знает, какие истории рассказал бы о себе он, не наберись до полного одухотворения. Может, в одной с ним комнате и жить бы никто не стал, случись ему поведать, как его земляки сдают госэкзамен на зрелость. Ведь они ведут себя как последние интенданты! Пристраиваются в тыл молодой ослице, которая кокетничает и отступает вперед, пока не упрется лбом в стену. И, приперев ослицу к забору, они срывают с нее маску невинности!

Расскажи это Мурат, и мирный мальчишник мог бы закончиться побоями не в его пользу.

— А давайте посмотрим, как с этим обстоит у Мурата! — предложил Нинкин на прощание.

Мурата вскрыли и увидели, что он нетронут. Его спортивные трусы были с сожалением воодружены на место, но не до конца — мешали слишком накаченные ягодицы.

Когда шкурный вопрос был урегулирован, выяснилось, что на повестке дня он был последним.

— Ладно, свои ложатся спать, а гости сваливают, — скомандовал Рудик. Уже светает. От ваших историй у меня что-то среднее между отрыжкой и позывами к рвоте. И ладно бы закуси было полно! А то пить бренди под ваши бредни, меня аж трусит! — Приподнявшись, он густо и метко плюнул в форточку и следом отправил туда же дотянутый до упора окурок бесфильтровой сигареты «Прима» погарского производства.

Гости засобирались прочь.

Вот так легко и без обид в 535-й комнате завершилось братание на Эльбе.

Прибалт Пунктус, осетин Мурат, парочка из евролиги и горсть русичей устроили такое словесно-историческое кровосмещение в сторону ультрафиолетовой части спектра, что наутро должны были обязательно возникнуть серьезные проблемы с подъемом к первой паре.

«Хорошо, что за мной не увязалась Татьяна, — подумал Артамонов, засыпая. — Была бы полная стыдоба!»

Глава 3

ОКРЕСТНОСТИ И ПЕРСПЕКТИВЫ

Институт располагался в историческом центре города, почти на берегу реки.

Главный корпус представлял собой казарменного вида особняк из жженого кирпича. Опоясанный растительностью, он казался вечно сырым и затравленным. У парадного входа висели две мемориальные доски. На одной был высечен анекдот, будто здание охраняется государством, другая сообщала, как Надежда Константиновна Крупская проездом на воды в Баден-Баден учинила здесь такую сходку работяг с паровозостроительного завода, что это капиталистическое предприятие больше так и не смогло выпустить ни одной серийной машины.

Слева от институтского квартала сутулил стены кинотеатр «Победа», построенный пленными немцами. Справа зияли выщербленные витрины магазина «Наука» с обширным винным отделом.

Тут же начинался Студенческий бульвар со стрелками-указателями «в пойму» на заборах, чтобы первокурсники, убегая с занятий, не плутали подолгу в поисках укромного ландшафта для отдохновения от учебной муштры. В конце бульвара, считай круглосуточно, работали два заведения — «Закусочная» и «Сосисочная». Общепит за убыточностью объединил их. Место стало называться «Засисочной». Единственный пункт в городе, где при продаже напитков не навынос взималась плата за посуду.

Все это, вместе взятое, лежало как бы на опушке одичалого Майского парка. Чтобы хоть как-то опоэтизировать глушь, в центре парка в свое время был установлен памятник Пушкину. Под постамент вырубили участок, но осокорь быстро затянул плешь. Теперь поэту, читая томик, приходилось сдвигать со страниц неуемные ветки. На бесконечных субботниках студенты подновляли фигуру гения, замазывая ее известкой и гипсом. Арапские кудряшки поэта слиплись в плоскую челку, нос вырос, ботинки распухли. Вскоре Пушкин стал походить на Гоголя, потом на Крылова и, наконец, на Ваську Евнухова, который за двенадцать лет обучения дошел только до третьего курса. Василия отчисляли, забирали в армию, сажали на пятнадцать суток или просто в вытрезвитель, он брал академки по семейным обстоятельствам, по болезни, в связи с поездкой в активную пермскую зону, потом восстанавливался и опять пытался сдать сопромат.

Первокурсницы, совершая пробные любовные вылазки в Майский парк, шарахались от памятника Пушкину, как от привидения.

Майский парк славился деревянными скульптурами, которые ваялись из засохших на корню деревьев. Дубы там умирали десятками, и в парк, как на падаль, слетались все резчики страны. Материала катастрофически не хватало. Стволы пришлось завозить из соседнего леса. Их распиливали, зарывали в землю и вырубали то ли князя Романа, то ли дурака Ивана.

За каких-то пару лет парк превратился в языческое кладбище.

Из реализма там был только гранитный бюст дважды Героя Социалистического Труда Бутасова. У подножия зачастую сидел сам герой с бутылкой. Он целовал себя, частично каменного, частично бронзового, бил себя, живого, в грудь и кричал на прохожих. По жизни он бы предпочел бронзовую родинку на чьем-нибудь бюсте, но страна наградила его наоборот бюстом на родине.

Майский парк считался кровным массивом студентов-машиностроителей. Над ним постоянно брались социалистические обязательства — то вырубить под корень всю дичь, то снова засадить пустоты бересклетом да можжевельником. Может быть, поэтому парк сильно смахивал на студентов — был таким же бесхозно заросшим и с Пушкиным внутри.

Окрестности находились как бы в одной компании с институтским комплексом. Только два пуританизированных общежития — женское и мужское заговорщицки стояли в стороне. Они не могли соперничать с кремлевской кладкой старинных построек, а простым силикатным кирпичом нынче не каждого и прошибешь, как любил говаривать Бирюк.

Архитектурным довеском к общагам служила столовая № 19, попросту «девятнарик». Студенты питались в ней большей частью в дни стипендий. Столовая была удобна тем, что любое мясо, принятое в ее мушиной утробе, могло перевариваться и неделю, и две. В зависимости от количества пива, залитого поверх.

За углом бульвара высилась длиннющая девятиэтажка. В обиходе «китайская стена». Ее молоденькие и не очень обитательницы, в основном дочки городских голов разного калибра, безвылазно паслись в мужском общежитии. Но жениться на них студенты почему-то не желали, за что родители и секли дочек по партийной линии.

После ознакомительной попойки обитатели 535-й комнаты сообща готовили ужины, вместе ходили в кинотеатр «Победа» и кучно держались в аудиториях.

Это не ускользнуло от зоркого глаза Татьяны. Заметив, что Артамонов постоянно выступает в компании довольно презентабельных парней, она быстро сориентировалась в изменившейся обстановке. Используя канал дружеской связи с Артамоновым, она немедленно втерлась в пятерку 535-й комнаты и завела перспективные разговоры. От Татьяны все узнали, что стройную одногруппницу с губами бантиком зовут Людой, а куклу с неморгающими голубыми глазами Мариной. И еще от Татьяны узнали, что студентку Алешину зовут Наташей.

Вначале Татьяна по-честному делила внимание между жильцами 535-й, относилась ко всем одинаково горячо и участливо, но вскоре все они зафиксировали, что большую часть себя она предлагает Рудику, который уступает ей в росте всего каких-то пару дюймов. К концу второй недели занятий она полностью переключилась на него, бросив остальных жильцов 535-й комнаты на произвол судьбы. Через пару недель Татьяна настолько приблизилась к Рудику, что за бесконечные разговоры их удалили с лекции по введению в специальность, и они были вынуждены дожидаться физкультуры на Студенческом бульваре, занимая себя мороженым и газировкой.

Физкультура, как и в прошлую субботу, была отменена ввиду ремонта спортзала, поэтому основные события дня развернулись на практическом занятии по физике.

На группу 76-Т3 наконец-то завели классный журнал. Секретарь декана вручила его входившему в кабинет Ярославцеву. Физик поблагодарил девушку, уселся за стол и начал просматривать фамилии.

— Ну-с, пройдемся по материалу, — запел он высоким голоском. — Не будем особо мудрить, к доске пойдет… кто у нас тут первый по списку?.. Пожалуйста, Алешина, за ней — Артамонов. Не стесняйтесь, оценки я ставить не буду.

За Бибиловым наступила очередь Гриншпона. Физик прочитал его фамилию верно только с четвертого раза. Миша терпеливо не вставал с места.