Сын цирка - Джон Уинслоу Ирвинг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В Канаде доктору часто казалось, что его ортопедическая практика включает в себя столько же спортивных травм, сколько и врожденных дефектов или спастических контрактур. В Торонто доктор занимался и детской ортопедией, но он чувствовал себя гораздо более востребованным, а значит, более живым в Бомбее. В Индии было привычно видеть пациентов, у которых ноги были обвязаны маленькими носовыми платками; платки прикрывали свищ, через который вытекало небольшое количество гноя, – и так годами. В Бомбее также пациенты и хирурги охотнее шли на ампутацию и быстрый подбор простых протезов; такие решения были неприемлемы в Торонто, где доктор Дарувалла был известен как хороший микрососудистый хирург.
В Индии не лечили без удаления мертвых фрагментов кости; подчас приходилось удалять слишком много мертвой кости – изъятие ее ставило под сомнение возможность конечности поддерживать вес тела. Но в Канаде с помощью длительных инъекций антибиотиков в вену Фаррух мог комбинировать удаление мертвой кости с восстановительной процедурой – переносом кусочка мышцы с кровеносными сосудами на зараженный участок. Доктор Дарувалла не мог проводить такие процедуры в Бомбее, разве что применять подобную практику на очень богатых людях в госпиталях типа Джаслок[2]. В госпитале детей-калек доктор прибегал к быстрому восстановлению функций конечности; это часто достигалось благодаря ампутации и протезированию. Для доктора Даруваллы нагноение свища было не самым худшим делом; в Индии он смотрел на это сквозь пальцы.
И, разделяя общий энтузиазм обращенных в христианство – доктор был конфирмованным англиканцем, полным страха и трепета перед католицизмом, – он также испытывал душевный подъем в канун Рождества, которое в Бомбее выглядит не столь броским коммерческим предприятием, как в христианских странах. Это конкретное Рождество доктор встречал с осторожной радостью; накануне он побывал на католической мессе, а в самый день Рождества – на англиканской службе. Он посещал церкви по воскресеньям, хотя едва ли постоянно; однако двойная доза такой ничем не объяснимой богомольности настораживала жену Фарруха.
Жена доктора Фарруха была из Вены, в девичестве Джулия Зилк – никакого отношения к мэру города, носящего данное имя. Бывшая фройляйн Зилк была родом из аристократической и надменной семьи, принадлежащей к Римско-католической церкви. Во время коротких и нечастых визитов семьи Дарувалла в Бомбей дети Даруваллы посещали иезуитскую школу; однако не потому, что они воспитывались католиками, – это было лишь результатом усилий Фарруха поддерживать «семейные связи» с этими школами, в которые иначе было бы трудно попасть. Дети Даруваллы исповедовали англиканство; в Торонто они посещали англиканскую школу.
Но несмотря на то что Фаррух предпочитал протестантство, ему было приятно развлечь нескольких своих знакомых-иезуитов в День подарков – они были более непосредственными собеседниками, чем знакомые по Бомбею англиканцы. Само по себе Рождество было, без сомнения, радостным событием, этот отрезок времени пробуждал в докторе доброе начало. В веянии Рождества доктор мог почти забыть, что результаты его двадцатилетнего обращения в христианство чуть ли не плачевны.
И доктор Дарувалла больше не обращал внимания на стервятника, что кружил высоко над полем для гольфа в клубе «Дакворт». Единственным облачком на горизонте было то, как подать Инспектору Дхару огорчительные новости. Для Дхара это было отнюдь не приятным событием. Но до этих непредвиденных новостей у доктора выдалась совсем неплохая неделя.
Это была неделя между Рождеством и Новым годом. В Бомбее стояла непривычно прохладная и сухая погода. Число активных членов спортивного клуба «Дакворт» достигло шести тысяч; учитывая наличие двадцатидвухлетнего листа ожидания для новых членов, это число было достигнуто весьма неторопливо. В то утро состоялось заседание комитета по членству, на которое уважаемый доктор Дарувалла был приглашен председателем, чтобы решить, должен ли член номер 6000 (шесть тысяч) быть как-то особо отмечен в связи с его экстраординарным статусом. Среди поступивших предложений рассматривались почетная металлическая пластина с фамилией в бильярдной (там, где между трофеями зияли значительные пустые пространства), небольшой прием в честь гостя в Дамском саду (где из-за какой-то непонятной болезни обычное цветение бугенвиллей почти сошло на нет) и просто занесение фамилии, набранной на пишущей машинке, в имеющийся список членов, «временно избранных в руководство».
Фаррух уже не раз выступал с возражением против названия этого списка, который был заключен в глухой стеклянный футляр в фойе клуба «Дакворт». Он сетовал, что выражение «временно избранные» означает, что их просто выдвигали, а вовсе не избирали, – но это название было в употреблении со дня основания клуба сто тридцать лет назад. Возле короткой колонки с именами ползал паук – он ползал там так давно, что считался мертвым, – или, возможно, паук тоже искал для себя постоянное членство. Это была шутка доктора Даруваллы, но шутка старая – говорили, что ее повторяли все шесть тысяч членов.
Был полдень, и члены комитета пили колу «Тамс Ап» и апельсиновый газированный напиток «Голд Спот» в карточном зале, когда доктор Дарувалла предложил этот вопрос закрыть.
– Забыть? – сказал мистер Дуа, глухой на одно ухо после теннисной травмы, о которой он никогда не забывал: его партнер в парной игре сделал двойную ошибку на подаче и швырнул свою ракетку, попав в него. Поскольку партнер был лишь «временно избранным» на определенный срок, эта шокирующая демонстрация скверного нрава положила конец его притязаниям на постоянное членство.
– Вношу предложение, – теперь уже громко объявил доктор Дарувалла, – что члена номер шесть тысяч не следует чествовать!
Данное предложение быстро поддержали и приняли, оставив втуне тему машинописной памятки об этом событии. Доктор Сорабджи, коллега Фарруха по госпиталю для детей-калек, пошутил, что это решение было одним из самых мудрых, принятых комитетом по членству. По правде сказать, доктор Дарувалла подумал, что просто никто не захотел брать на себя риск беспокоить паука.
В карточном зале члены комитета сидели в тишине, удовлетворенные завершением своего дела; потолочные вентиляторы чуть веяли на подровненные колоды карт, которые занимали подобающие им места на соответствующих столах, плотно обтянутых зеленым сукном. Официант, убрав пустую бутылку из-под «Тамс Ап» со стола, за которым сидели члены комитета, прежде чем покинуть комнату, задержался, чтобы поправить одну расползшуюся колоду карт, хотя только две верхние карты колоды нарушили строгий порядок, потревоженные ближайшим потолочным вентилятором.
В этот момент в карточный зал и вошел мистер Баннерджи – он искал своего партнера по игре в гольф мистера Лала. Старый мистер Лал опаздывал на их постоянные девять лунок, и мистер Баннерджи рассказал комитету о забавном итоге их вчерашнего поединка. Мистер Лал совершил грубую ошибку при первом ударе на
