Право вернуться - Игорь Негатин

Параллельные миры... Если верить некоторым рассказанным мне фактам, то 'призраки' скорее 'перпендикулярные'. Они подчинялись каким-то непонятным законам, вторгались в соседние и затем пропадали на очень долгое время. В общем - настоящие хищники.

Прошло несколько дней. Прибыла инструкторша со своими лошадьми, и теперь мой день начинался не с пробежки, а с тряски. Не скажу, что это сильно радовало. Сёдла, которые мне удалось попробовать, были различных типов: английские, казацкие и даже ковбойские. Каждое из них определяло манеру езды и посадку.

Может, я покажусь не патриотичным, но самое удобное из этих седёл - ковбойское. В нём можно совершать долгие переходы и не жаловаться, что задница отваливается. При желании и определённой сноровке даже поспать можно. Английское... Я бы назвал его 'пижонским', но боюсь, что меня заклюют наездники-профессионалы. Не буду с вами спорить - наездник я слабый и неопытный. Казацкое седло искренне удивило. Даже не могу описать впечатления.

Инструкторша, молодая женщина, немного похожая на актрису Инну Чурикову, долго морщилась, наблюдая как я трясусь на лошади. Неделю убил на обучение, но научился сидеть в седле. Сидеть, а не болтаться как плохо привязанный мешок картошки.

Через три недели после начала занятий, у меня забрали одежду и выдали новую, в которой я и отправлюсь 'на тот свет'. Старомодное нательное белье с завязками, бежевая рубашка из толстой байки и тёмно-серые штаны из парусины, похожие на классические джинсы. Портянки, кожаные сапоги и широкополая, светло-коричневая шляпа из фетра. Так и ходил, разнашивая обувь и привыкая к новому наряду. Вы знаете - было удобно.

Примерно в это же время мы начали подбирать мне экипировку. Михалыч привёл меня на склад, зажёг свет и ткнул пальцем в большой стол, на котором лежали вещи, укрытые куском брезента. Светильник, похожий на литровую банку, висел на сводчатом потолке и освещал небольшой пятачок у входа. В глубине склада виднелись ряды стеллажей, забитых разномастными ящиками, бочонками и тюками. Пахло кожей, оружейной смазкой и ещё чем-то неуловимо приятным.

- Если ты, шельмец эдакий, пообещаешь хорошо себя вести на том свете, - сказал он и прицелился в меня пальцем, - то разрешу взять несколько пачек сигарет и фляжку коньяку.

- Лучше табаку и трубку.

- Посмотрим... - хмыкнул Михалыч и откинул ткань в сторону. - Владей, бездельник.

- Богато... - присвистнул я.

(2) Requiem æternam, - цитата из католической заупокойной службы (лат.)

5

- Револьвер, ружьё и два ножа, - неторопливо перечислял Михалыч, наблюдая за моей реакцией. - Это из железок, не считая разной мелочёвки.

Винтовка, которой меня вооружили, оказалась классическим Винчестером, модели 1894 года. Полагаю, что вы такие видели, и не один раз, в фильмах о Диком западе. Да, тот самый, с рычажным взводом, под американский винтовочный патрон, калибра семь шестьдесят два или, если вам так будет угодно, 30-30 Winchester.

- Хорошее ружьишко, - хмыкнул я. - Древнее, как дерьмо мамонта.

- Хочешь, взамен капсульное выдам, чтобы оценил? - пробурчал Михалыч. - То самое...

- Нет, спасибо! Пробовал уже.

Ружьё, которым меня стращал инструктор, было дульнозарядным. Тем не менее ствол нарезной, сорок четвёртого калибра, и надо заметить, довольно точный. Только тяжёлый, как лом. Нет, нам такого добра не надо.

- Вот и радуйся, - подал голос Михалыч, словно прочитав мои оружейные мысли.

- Радуюсь, - вздохнул я и взял в руки револьвер.

Слава богу, что не капсульный. Модель 1873 года, больше известная как 'Миротворец'. Одинарного действия, шестизарядный, сорок пятого калибра. К этому арсеналу было выдано по сотне патронов на ствол, упакованных в четыре холщовых мешочка.

Рядом лёг увесистый нож, похожий на классический боуи, и небольшая финка в глубоких ножнах. Из вещей достался лёгкий шерстяной свитер и анорак с капюшоном и карманом на груди. Куртка была пошита из тонкой кожи и пропитана какой-то водонепроницаемой дрянью. Три пары нижнего белья, отрез ткани на портянки и рюкзак из толстой парусины с кожаными накладками.

Разная мелочёвка вроде иголок и суровых ниток, опасная бритва, гребешок, зубная щётка и два куска хозяйственного мыла. Аптечка, карманные часы в серебряном корпусе, соль, спички и небольшой запас продуктов: cушёное мясо и мешочек с крупой. Пачка чая, немного кофе, котелок и формованная кожаная фляга, проваренная в пчелином воске. Два ремня, патронташ с кобурой для револьвера и моток верёвки. Как мрачно пошутил Михалыч: чтобы повеситься, когда совсем плохо станет.

Отдельно от вещей лежали три золотых пластинки, похожие на плитки шоколада. При необходимости можно было легко отломать один маленький квадратик, который весил ровно один грамм. В общей сложности - сто пятьдесят граммов.

- Доволен?

- А где табак?

- Хм... Ладно, посмотрю, - кивнул Михалыч.

Он открыл один из ящиков и достал бумажный свёрток. Трубка из вишни, две пачки табаку и три десятка сигарет, правда без фильтра и упаковки. Судя по упаковке - всё было собрано заранее, а Михалыч просто ждал подходящего момента, чтобы меня порадовать.

- Ну что, бездельник, теперь твоя душенька довольна?

- Хм... - ухмыльнулся я. - А где обещанная бутылка коньяку?

- Вот нахал! Держи, - он полез в набедренный карман и вытащил плоскую фляжку.

- Теперь доволен.

- Ну и славно. Пошли к медикам, маячки ставить.

Маячки, о которых упомянул инструктор, это два чипа, которые вживляют в предплечья. Почему именно два? Понятия не имею. Видимо, есть шанс остаться без руки. Если без одной вы ещё сможете работать, то без двух, сами понимаете, будете начальству не интересны. Разве что какой-нибудь зубастой твари пригодитесь, которая решит поужинать вашим ливером.

Незаметно прошла ещё одна неделя. Закончился месяц, отведённый для моей подготовки. Закончился как-то серо и очень буднично. Никаких экзаменов и торжественных речей не было. Никто не хлопал меня по плечам, выражая надежду, что я не подведу и буду достоин этого большого доверия, которое мне оказывают. Всё произошло очень просто: под конец занятий к нам заглянул Владимир Семёнович и сказал, что подготовка закончена. Меня ждал ещё один медицинский осмотр и... И всё.

Вечером, после всех медицинских процедур, я сидел во дворе и пил чай. Предплечья, замотанные бинтами, противно зудели. Немного погодя пришёл Михалыч. Он покосился на меня, покряхтел и уселся рядом.

- Послезавтра начинается 'дорожка'.

- Ну и слава богу, - кивнул я и выбил из пачки сигарету. Неторопливо прикурил, погасил спичку и поморщился. - Хоть что-то изменится. Надоело уже здесь сиднем сидеть.

- Это у тебя предстартовый мандраж начинается.

- Может и так.

- Ты меньше думай и быстрее соображай. Это, говорят, полезнее для организма.

- Чувство такое...

- Какое?

- Странное. Будто не со мной происходит, а с каким-нибудь персонажем из книжки.

- Сказал бы я тебе Саша... матом. И вообще... - он замялся и потёр рукой подбородок.

- Что?

- Не нарывайся там. Знаю я вашу породу. Твоё дело Владьку найти и передать посылку. Приключений на свою задницу не ищи, глядишь и выпутаешься...

- Они меня и сами найдут, приключения эти.

- Вот этого я и опасаюсь, - вздохнул Михалыч.

'Дорожкой' в этом богоугодном заведении называется пятидневный карантин, в течение которого я буду жить в изолированном боксе, похожем на барокамеру. Кстати, он рассчитан на двух постояльцев. Понятия не имею зачем, но моё дело исполнять, а не спрашивать. Тем более что всё равно не ответят. Покосятся удивлённо, как на несмышлёныша неразумного, да и только.

Последний вечер, который я провёл 'на свободе', прошёл как-то совершенно незаметно, несмотря на отвальную, которую мне всё же устроили. На заднем дворе накрыли стол и принесли тяжёлый мангал. Пришёл Михалыч, Владимир Семёнович, Катерина - инструктор по верховой езде и даже Семён Моисеевич. Старый психолог заглянул на пару минут, выпил рюмку водки, повздыхал для порядка и ушёл не прощаясь. Мы тоже не стали засиживаться. Шашлычков поели, выпили немного и разошлись. Чем не поминки?

В карантине было тоскливо.

Курить нельзя, вместо нормальной еды выдавали какую-то консервированную гадость, похожую на детское питание. Раз в день приходил Михалыч, чтобы поболтать и подбодрить. Общались через стекло, по телефону. Пару раз приходил психолог, чтобы убедиться в моём предстартовом мандраже. Горестно вздыхал, что-то чёркал в толстом, засаленном блокноте и тихо удалялся.

Из бокса было два выхода. Один для меня уже закрыт, а второй должен был открыться через пять дней - круглый люк, похожий на переходы в подводной лодке. Одежда и вещи, которые отправятся вместе со мной, были упакованы и лежали у порога.