Ученик убийцы - Йон Колфер

И Шеви поклялась себе, что, как только агент Оранж появится, она будет держать его на мушке до тех пор, пока он не выложит начистоту, какое отношение проклятая железяка в стиле эпохи зарождения космонавтики имеет к защите свидетелей.

Обычно этот потускневший аппарат с дизайном а-ля ретро напоминал Шеви экспонат с научно-технической выставки, но сегодня машина выглядела живой и абсолютно работоспособной… в чем бы эта работа ни заключалась. Подведенные к ее основанию мощные силовые кабели гудели и потрескивали, как электрические угри, а десятки огоньков на панелях корпуса энергично мерцали, слаженно выписывая замысловатые узоры.

Значит, сегодня как раз тот день, когда некий важный человек должен выйти из аппарата. Но ведь такого не бывает.

– Эй вы, там… э-э… в модуле, – позвала она, чувствуя себя полной идиоткой. – Выходите с поднятыми руками.

Из металлической пирамиды никто не появился, однако люк с шипением стравил газ и тут же отвалился, тяжело грохнув об пол. Над отверстием заколыхались призрачные облачка пара.

«Что ж, это что-то новенькое», – подумала Шеви, проверяя большим пальцем спущенный предохранитель «глока».

Внутри аппарата блеснул оранжевый свет, по стенам заметались неровные тени.

«Там, внутри, есть кто-то живой», – поняла Шеви.

Райли почувствовал, что молекулы его тела постепенно слипаются вместе, становятся плотнее… и вскоре осознал, что чувства вернулись к нему.

«Я жив», – успел обрадоваться он, но тут на него нахлынул такой холод, что зубы едва не крошились, выбивая лютую дробь.

Его рука по-прежнему крепко стискивала рукоять кинжала, который до сих пор торчал из груди убитого старика.

«Я не могу отпустить его», – осознал мальчик. – Не могу разжать пальцы».

Райли попробовал осмотреться, как учил его Гаррик.

Он находился внутри чего-то вроде большой железной бочки, на холодных стенах которой мерцали загадочные огоньки.

«Я вернул этого волшебника обратно к его народу с клинком в груди и моей собственной рукой на рукояти. Они меня вздернут».

«Беги, – сказал ему инстинкт. – Беги, пока тебя не бросили в камеру смертников или, что еще хуже, пока Гаррик не нашел тебя».

Но холод давил на плечи тяжелой глыбой, и Райли уже понимал, что скоро он заснет и не проснется, как еще один из тысяч уличных бродяжек, гибнущих в Лондоне каждой зимой.

Шеви привстала и, крадучись, перебежала ближе к аппарату, не сводя прицела с раскрытого люка.

– Выходи с поднятыми руками, – приказала она снова, но из модуля опять никто не появился.

Чтобы подобраться вплотную к люку, Шеви понадобилось секунды три, но ей они показались годами. Мир вокруг словно замедлился. Адреналин кипел в ее крови, ускоряя работу сердца и легких. Искры плавно осыпались с оборванных кабелей, облака пара, казалось, и вовсе замерли в воздухе.

«Соберись, специальный агент, – велела она себе. – В модуле кто-то есть».

До нее донесся тихий звук: внутри что-то заскреблось.

Может, там собака? Или другое животное?

И что ей с ним делать?

Внезапно время снова побежало быстрее, и Шеви оказалась прямо перед люком. Из отверстия веяло холодом, и яркие оранжевые искры сверхъестественным образом стягивались друг к другу, пытаясь объединиться в нечто вещественное.

Может, она целится в привидение?

Но в тесном нутре аппарата было что-то еще – скрюченное и дрожащее.

– Не двигаться! – рявкнула Шеви своим самым грозным фэбээровским голосом. – Замри, или я выстрелю.

Из глубины оранжевого облака послышался слабый голосок:

– Я и так не могу двинуться, мисс. Клянусь.

И прежде чем Шеви успела понять, почему странный акцент говорившего напомнил ей о романах Диккенса, облако рассеялось, явив взгляду фигуру мальчика, склонившегося над стариком.

Мальчик был жив, а старик – совсем наоборот. Очевидно, по той причине, что из груди у него торчал загнанный по рукоятку нож. Это прискорбное состояние оказалось не единственной странностью покойного: застывшие на груди потеки крови были желтого цвета, а одна из рук выглядела так, словно досталась ему от гориллы.

«Не думай об этом. Делай свою работу!»

– Ладно, малыш. Отойди от него… от этой штуки.

Мальчик сморгнул, пытаясь разглядеть, кто отдает ему приказы.

– Я не делал этого, мисс. Нам нужно уходить отсюда. Он скоро придет за мной.

Приняв решение за долю секунды, Шеви метнулась внутрь аппарата, ухватила парнишку за воротник, выволокла его наружу и прижала к полу свободной рукой, не выпуская оружия.

– Кто придет, малыш? Кто придет за тобой?

Мальчик таращился на нее расширенными от ужаса глазами.

– Он придет. Гаррик. Маг. Он сама смерть.

«Отлично, – подумала Шеви. – Сначала этот обезьяноподобный покойник, а теперь Смерть собственной персоной. Да еще и волшебник к тому же».

Почувствовав спиной чье-то присутствие, Шеви подняла голову и увидела агента Оранжа во всем его сером великолепии, который появился из коридора и теперь торопился к аппарату.

– Отличный способ нарваться на пулю, Оранж. Что вы вообще здесь делаете? Я не нажимала кнопку тревоги.

Оранж сдернул свои серебристые очки и обозрел разгром.

– Что ж, агент Савано, когда пол-Лондона осталось без электричества, я догадался, что, возможно, модуль ПАУКСа активировался.

В шести футах от люка Оранж помедлил.

– Вы заглядывали внутрь, Шеви?

– Да. Заглядывала. И что, теперь я умру от лучевой болезни?

– Нет, разумеется, нет. Там… там кто-нибудь есть? Мой отец там?

Отец Оранжа? Все интереснее и интереснее.

Шеви снова глянула на распростертого на полу мальчика.

– В модуле были два человека. Этот мальчик и пожилой мужчина. И я очень надеюсь, что он не ваш отец.

Но, судя по тому, как складывался сегодняшний денек, готова поспорить, что тот старик-обезьяна и в самом деле приходится Оранжу папашей.

И тут Шеви осознала, что, хотя агент Оранж никогда не внушал ей особого доверия, в эту минуту ей стало его по-настоящему жаль.

3. Боевые ботаники

Бэдфорд-сквер. Блумсбери. Лондон. 1898

Альберт Гаррик сидел, сгорбившись, на холодном полу и жмурился, чтобы не потревожить запечатлевшуюся в его глазах картину: тающий призрак, сотканный из оранжевых искр.

Магия существует.

Поистине революционная мысль в просвещенный индустриальный век логики и разума. Трудно поддерживать в себе веру в только что увиденное чудо, если единственное его доказательство тут же исчезло. Было бы куда проще списать все эти фантастические события на галлюцинацию… но он не станет этого делать.

«Это было испытание, – решил он. – Сегодня наступила моя ночь возможностей, и я должен найти в себе силы не упустить шанс».

Гаррик всегда верил только в кости, плоть и кровь – одним словом, в материю, которая не вызывает сомнений, которую можно потрогать руками. Но сегодня в его жизни появилось нечто иное… нечто небывалое.

Магия.

Сколько Гаррик себя помнил, магия манила и зачаровывала его. Еще мальчишкой он часто таскался за своим отцом в лондонский театр «Адельфи» и из-за кулис смотрел, как отец стирает пыль с декораций или метет сцену, подобострастно лебезя перед актерами. Даже тогда раболепное преклонение отца вызывало у юного Альберта Гаррика злость. Да кто они такие, эти люди, которые смеют обращаться с ним с таким пренебрежением? Жалкие ремесленники, поденщики от искусства, бездари…

Среди актеров существовала своя иерархия. Самую вершину ее занимали оперные солисты, за ними следовали комики, затем – красотки из хора, фокусники и дрессировщики. Маленький Альберт увлеченно наблюдал за мелкими драмами закулисного мирка, которые разыгрывались на его глазах чуть ли не каждый вечер: дивы бились в истериках из-за того, что отведенное им место в гримерке оказывалось не таким удобным, как они ожидали, или букет в день премьеры оказывался не таким огромным, как у соперницы. Звенели пощечины, хлопали двери, вдребезги разлетались разбитые вазы.

Один особенно чванливый тенор, итальянец по имени Галло, счел, что фокусник из их труппы не выказывает ему должного почтения, и решил выставить его на посмешище во время празднования собственного дня рождения в пивной «Угольная яма» на Стрэнде. Гаррик наблюдал за их стычкой, притулившись возле камина, и она врезалась ему в память так ярко, что он мог припомнить все до последней мелочи даже сейчас, почти сорок лет спустя.

Фокусник, носивший имя Великий Ломбарди, имел сложение жокея: невысокий и жилистый, с чуть великоватой для такого тщедушного тела головой. Тонкие, ниточкой, усы придавали ему несколько суровый и строгий вид, а гладко причесанные напомаженные волосы еще больше усиливали это впечатление. Ломбарди тоже был итальянцем, только родом с юга, из Апулии, которую римлянин Галло считал краем простоватых селян, и очень любил делиться этим своим мнением по поводу и без. А поскольку Галло был одним из ведущих актеров, Ломбарди оставалось безропотно терпеть постоянные насмешки и издевательства. Вот только Галло следовало бы помнить, что все итальянцы – люди гордые, и проглоченные обиды разъедают их изнутри, точно желчь.