Конец Дороги - Дмитрий Глуховский

Судя по качеству Дороги, по тому, сколько лет она простояла, выдержав такие испытания, по ту сторону сотен, а может, тысяч километров асфальтового полотна находилось что-то чрезвычайно важное. Тайник с сокровищами? С лекарствами? С оружием? Ванька представил себе, какие почести ему будут в родной деревне, случись ему обнаружить, скажем, огромные подземные склады с автоматами и ружьями… У них на всю деревню было два ружья, и те без патронов. Одно висело на стене у председателя сельсовета, другое принадлежало Вепрю — самому сильному и умелому из охотников. Тот выходил с ним на деревенские праздники, вызывая уважительный шёпот в гуляющей толпе. Ни одно, ни другое не стреляли уже лет восемь. Ванька вроде бы помнил из детства, как звучал ружейный выстрел, но детские воспоминания зыбки и неверны, вполне могло быть и так, что он путал его с раскатом грома…

Прямой как древко отцовского копья, путь уходил в затянутый белёсым маревом горизонт. Спустившись с пригорка, Ванька ещё добрых три часа вышагивал по разогретому асфальту; последний холм за спиной уже растаял в болотной испарине, а впереди было всё то же: Дорога, Дорога… До наступления темноты обязательно надо было найти пристанище, иначе всему его походу грозил скорый и нелепый конец. Чем дальше он уходил по Дороге, чем больше думал о её предназначении, тем более обидным казалось ему погибнуть, так и не узнав, что же там — с того края, и тем более позорным виделось ему возвращение домой с пустыми руками из такой многообещающей экспедиции.

Самодельные сандалии натёрли ноги, и Ванька стащил их, как только солнце оставило асфальт в покое и тот начал постепенно остывать. В некоторых из болотец вода казалась вполне пригодной для питья; короткий привал, кусок вяленого мяса и пригоршня сухарей — и снова в путь. Погружающееся в трясину багровое светило ещё переплетало своими лучами стебли камышей, но тьма становилась всё гуще, и вместе с ней на топи приходила новая, сумеречная жизнь.

Вдалеке кто-то жалобно закричал, почти по-человечьи; потом шагах в ста в воде всплеснулось что-то тяжёлое, подняв такой фонтан брызг, словно за обочинами дороги начинались не мелкие болотца, которые можно было перейти в любом направлении при помощи крепкой длинной палки, а бездонная пропасть, заполненная тёмными мёртвыми водами, скрытыми предательски невинными кувшинками, лениво плавающими на поверхности. Доверься им, поддайся искушению прошлёпать усталыми ступнями по прохладной водице — и трясина заглотит тебя и утянет вниз, удовлетворённо отрыгнув пузырями воздуха из твоих лёгких — единственным, что она отпустит назад, наверх.

Как бы он ни устал, устраиваться на ночлег прямо посреди Дороги, на виду у волков и прочих хищных тварей, было ни в коем случае нельзя. Свернуть и спрятаться в камышах? Чёрт знает, что обитает в этих зарослях: Ванькин отец никогда так далеко от деревни не отлучался, во всяком случае, по Дороге до болот не доходил, охотился всё больше в лесах. Болота — место гиблое, не будь по ним проложен старый надёжный путь, Ванька сюда нипочём бы не сунулся. Оставалось только идти вперёд, в расчёте выбрести всё-таки к поселению или хотя бы мало-мальски укромному и защищённому пятаку твёрдой земли.

Ночь, как назло, выдалась облачная. Если накануне Луна своим оловянным блеском обозначала очертания находящихся даже на приличном расстоянии предметов, то теперь Дорогу удавалось разглядеть только десятка на два шагов вперёд; болота же и вовсе канули во тьму.

Хуже, казалось, с ним уже ничего приключиться не могло.

И тут далеко за спиной послышался странный, нехороший звук — сначала робкий, незаметный, он усиливался, пока не закрепился на одной постоянной громкости, словно преследовавшее Ваньку существо догоняло его, а потом, пристроившись на удобном расстоянии, кралось за ним, не выпуская из виду.

Мерное, зловещее поскрипывание. Услышав его ночью на построенной мертвецами, заброшенной Дороге Ванька сразу подумал о призраках, может быть, душах строителей, сгинувших в окрестных топях… Вспомнилась и детская сказка о медведе, которого хитрый мужик поймал в капкан, а тот отгрыз себе лапу и ночами ходил вокруг его одинокой избушки, поскрипывая деревянной ногой и требуя отдать настоящую, повешенную мужиком дома… Ерунда, в общем, всякая, убеждал себя Ванька.

Обернулся назад — ничего не видно. Крикнул, потребовал назваться — не отвечает. Сделал пару шагов навстречу, надеясь спугнуть — нет, преследователь не отступил; значит, он сильнее. Бросаться на него с отцовским ножом — глупость: кто знает, что там такое. Не нападает — и ладно…

Успокоиться не получилось: сердце колотилось о рёбра, в горле встал ком. Ванька пытался держать себя в руках, говорил себе, что бежать нельзя: если это зверь — почует страх, бегство может подтолкнуть его к нападению. Да и человеку станет ясно, что Ванька слаб и станет лёгкой добычей. Мало ли в чьи владения он забрёл, в чьей паутине запутался? Неосторожными странниками, соблазнившимися зовущим в путь надёжным покрытием Дороги, могли кормиться и дикари, и работорговцы, и шаманы-телепаты — как знать, может дед Марат на этот раз не брехал?

Перепуганный собственными мыслями не меньше, чем загадочным звуком за своей спиной, Ванька не выдержал и бросился бежать, отбивая ступни, заглушая захлёбывающимся дыханием и оглушительным стуком крови в ушах чёртово поскрипывание… Пробежав минут двадцать, он решил, что оторвался и перешёл на шаг. Рано: через несколько минут из темноты за спиной, сначала убыстренный, словно ему тоже пришлось пойти на некоторые усилия, а потом уже привычно-размеренный, выплыл холодный, бездушный скрип… Деревянной ноги? Или всё же иссохших коленных и тазовых суставов, с которых могильное вороньё обглодало всё мясо?

Спасение было поистине чудесным. Так и не набравшись достаточно храбрости, чтобы остановиться и встретиться с преследователем лицом к лицу, Ванька загнанно шагал вперёд, как беспомощная скотина, идущая на убой, готовый в любой момент спиной, затылком принять удар, который положит конец его глупой авантюре.

И тут расстилавшийся перед ним сплошной мрак выплюнул предмет, который он меньше всего ожидал увидеть, хотя, если задуматься, тут, на Дороге, он и был уместен более, чем где-либо.

Всего в десяти метрах от него серел остов рейсового автобуса. Ванька узнал его сразу: у них в деревне был похожий, его притащили туда ещё в самом начале, вместе с другими машинами. Колёса и оси сняли и переставили на телеги, а сам автобус ещё долго использовался как казарма для дозорных, пока крыша не проржавела и самые деятельные из дружинников не растащили стёкла и резиновые уплотнители по домам.