Салыуй - Дмитрий Александров

— Вот и я гляжу: сухо и тихо.

— Ага. У нас всегда тихо. Разве что дальнобойщики, бывает, учудят. Тебе «Брынцаловки»?

— Что? — переспросил задумавшийся Иван.

— Ну, ты за водкой?

— Нет. Я вообще позвонить от вас приехал: у меня провода сорвало все. В грозу.

— Монетки нужны? У меня целая гора. Я здесь, знаешь, как дракон, как дракониха! — продавщица облокотилась на прилавок, глядя на Ивана хитро и желая, чтобы он этот взгляд перехватил. Затем она увидела руку в окровавленных бинтах и, охнув, распрямилась: — Это что же? Ванюш, у тебя что же с рукой-то? Ну-ка давай я полечу. Сейчас сбегаю за аптечкой. У нас всё есть! Всё как полагается по надзору, по закону то есть.

— Не суетись, дай позвоню.

Иван, не обращая внимания на продолжающиеся оханья и аханья, вышел к телефону-автомату, стоявшему у стены магазина. Когда он снял трубку и собирался отправить в погнутый приёмник монету, сзади раздался хриплый возглас:

— Наӈ ювле минэн11!

Иван повернулся: позади него стояла сгорбленная старуха. Она опиралась на лыжную палку и хмуро смотрела на него глубоко посаженными маленькими глазами.

— Кай? Поди назад! Воротись к себе, не зови никого.

Иван махнул рукой и хотел было продолжить, но старуха больно ткнула его палкой.

— Мать, ты что?! Дай позвоню: человек пропал.

— Кого потерял, тот дома ждёт. Воротись к больному!

— Какому ещё больному? Чего вы привязались, — прошипел Иван. — Человек пропал. Я со станции…

— Иди домой. Иди! — она снова ткнула его в ногу. Бывший водолаз растерялся, не зная, что делать. В растерянности Старорук выглядел неуклюжим и вместе свирепым, так что мало знающий его человек мог подумать: злится.

Из магазина, не утерпев, выбежала продавщица:

— Он ранен! Ульга Миковна, не сердитесь на него. Ванюш! Пошли скорее. Налью выпить, перевяжем тебя, — она схватила было Ивана, но тот сбросил её пышную, похожую на детскую, руку.

— Маз-зута береговая… Всё, баста!

Не слушая ставшего каким-то плаксивым голоса продавщицы и неразборчивого ворчания старухи, он быстрым шагом вернулся к машине, завёл двигатель, резко развернулся и поехал по грунтовке назад, к станции. «Надо провода посмотреть. Не посмотрел. Пожар может быть, как включат», — оправдывал он своё возвращение. Лицо старухи мерещилось ему среди бликов на лобовом стекле.

* * *

Егор обрубал своим коротким топориком ветви с упавшей возле его домика сосны. Иван, загнав на место машину, подошёл к нему:

— Ты где же был?

— На озере.

Иван резко обернулся, глянул на бухту: Егорова лодка стояла у пирса.

— А что гроза? Попал в грозу?

Юноша кивнул, перешёл к следующей ветке и ударил топором наискось, сначала с одной стороны, затем с другой. Толстая сырая ветка легла подле ствола.

— Видишь, что здесь было? Ветер — ураган. Теперь много чинить. Забор повалился. Ну, ладно. А это ты бросай: бензопилой разделаем. Пила же есть. Пойдём со мной, провода глянем. На крышу ещё надо будет слазить, а ты полегче.

Глава 7. Затишье

До вечера Иван и Егор разбирали территорию станции. Повреждённый тяжёлым стволом сруб оказалось возможно поправить, и Иван, разгорячённый работой и совершенно забывший про раненую руку, с любовью похлопывал ещё не серые, плотные брёвна:

— Если бы на дачный какой дом упало — до пола проломило бы. А тут только крышу сделать.

Перед закатом на станцию прикатил Шарза. В этот раз Егора спрятать от глаз начальника не получилось — пришлось объясняться. Иван назвал Егора знакомым из деревни, вызвавшимся помочь привести станцию в порядок, и въедливый обычно до таких дел Шарза принял это без расспросов: слишком большое впечатление произвёл на него случившийся ураган.

— Лодки надо бы поискать, — затягиваясь «Магной»12, произнёс Шарза.

— Завтра на катере пройду. Ветер сначала набегал, затем отсюда шёл. Унести могло к дальнему. Не пойму, как их сорвало: нормально закреплял.

— Вот будешь ещё нормальнее. Или вытаскивай лучше на берег. На кой чёрт они мокнут у тебя? Что, людей много бывает?

— Почти никого не бывает.

Вид лодок у пирса придавал станции жизни — только для этого, для создания того порядка, который требовала душа, Старорук ухаживал за пирсами, красил и чинил лодки и в навигацию спускал на воду. Всего этого Иван не смог бы объяснить даже самому себе, а тем более Степану Шарзе, человеку, в котором отсутствовало всякое романтическое начало.

— Деревяшки спишем, — махнул Шарза в сторону ещё не выловленных синих и белых обломков несчастных «Фофанов». — Даже неплохо выходит: много чего под это дело спишем. Так сказать, из всего извлечь можно прибыль… Электриков завтра днём пришлю. Через них бумаги передам. Нормально?

— Нормально. Еды у нас навалом, горючки тоже. По забору что решим?

— Что-нибудь решим. Напиши смету.

Он сходил к своему «Пассату»13, вернулся с камерой и сделал несколько снимков. Шарза выбирал ракурсы, с которых масштабы бедствия выглядели преувеличенными, а станция — полностью разгромленной силой стихии. Фотография была его давним увлечением, но как и всё прочее в своей жизни, увлечение это он заставлял работать на себя, помогать в добыче денег.

Начальник ГИМС уехал. Смеркалось. Иван, глядя на Егора, удаляющегося к себе от уютно потрескивающего костерка, вздохнул. Логика, или лучше сказать, дух событий просил их посидеть у костра вдвоём, открыть по банке гречневой каши с говядиной, заварить чая «по-таёжному»14, поговорить о чём-нибудь незначительном. Иван зашёл в тёмный дом, достал было водку, но, подержав в руке, поставил бутылку на прежнее место.

Чавач, успокоившийся и сытый, уже лежал возле конуры, водя то и дело ушами. Плескалась вода. Всё возвращалось к порядку.

Старорук заснул крепким, чистым сном. Луна прокладывала свой путь через летнее небо, звёзды прятались за редкими длинными облаками, затем снова показывали себя притихшему уральскому озеру. Поверхность его разгладилась; вода будто стала сонной, густой, и нехотя гнала рябь к берегу…

Утром Иван нашёл руку.

Глава 8. Рука

Длинные тени, протянувшиеся от двух фонарных столбов, сосен на мысе, кустов, лавки, одинокого весла (выловленного и вставленного Иваном в основание упавшего третьего столба) сулили ясное, тёплое утро. Старорук открыл окна «спасовки», умылся, перевязал руку, пошёл за водой для завтрака. Поставив чайник на огонь, он взял пачку овсянки, чтобы сделать Чавачу еды. Тот, растянув цепь дугой, что-то грыз за кустами и не обращал внимания ни на оклик Ивана, ни на звук пересыпающихся в пачке хлопьев, которые, заваренные с мясом, страстно любил. Иван, следуя цепи, подошёл к кустам и увидел