«ИНОЕ ЦАРСТВО» И ЕГО ИСКАТЕЛИ В РУССКОЙ НАРОДНОЙ СКАЗКЕ - Евгений Трубецкой

Недаром дается человеку содействие этих волшебных сил. Оно покупается тяжелыми жертвами — своего рода аскетическими подвигами. Чтобы вырастить крылья, которые поднимают его над землею, или приобрести нужную для этого помощь, человек должен быть готов отдать не только любимого коня, как в сказке о Иване–Царевиче, но и все свое достояние, последнее, что он имеет. А иногда и этого мало: чтобы долететь до цели, он должен собственным телом подкармливать несущую его вещую птицу.

Относящиеся сюда образы выражают собою одну из самых глубоких интуиций народной сказки. Есть, например, удивительный рассказ о том, как мужик (а подругой версии царь) хотел пристрелить раненого орла, но, вняв его просьбе, сжалился, взял в дом и кормил три года, скормил ему всю свою скотину, занимал у других и для этого проживался, на что и жаловалась его многочисленная семья. Три года (а по другой версии три дня) подряд пробовал орел подняться над землей и был не в силах. Наконец, по окончании срока кормления поднялся, опустился и молвил мужику: «Пора нам с тобой рассчитаться, садись на меня.

Сел мужик на орла, «орел взвился и полетел на сине море. Отлетел от берега и спрашивает у мужика: “Погляди да скажи, что за нами и что перед нами, что над нами и что под нами?”. За нами, — отвечает мужик, — земля, перед нами море, над нами небо, под нами вода». Орел встрепенулся, мужик свалился; только орел не допустил ему упасть в воду, налету поймал. Три раза мужик падал, на третий раз совсем было потонул, но каждый раз орел его поднимал и спрашивал: «Что за нами, что перед нами, что над нами, а что под нами». «И за нами море, и перед нами море, над нами небо, под нами вода». Вытащил орел мужика, посадил на себя и спрашивает: «Хорошо тебе тонуть было? Таково‑то и мне было сидеть на дереве, как ты в меня из ружья целился. Теперь за зло мы рассчитались; давай добром считаться».

С житейской точки зрения все это кормление орла для неизвестной цели — чистейшее безумие; но слушатель сказки чувствует, что мужик вознагражден за свои тяжкие жертвы уже самой высотой своего полета, самым фактом этого могучего творческого подъема.

О человеке, погрязшем в своекорыстные будничные заботы, мелочи и дрязги, говорит пословица: «и не далось свинье на небо поглядеть». Но тому, кто вырастил и подчинил себе орлиные крылья, открылась безбрежная синева неба и моря, открылась и бездна падения, стал понятен смертный страх» [57].

Заметим, что мы имеем здесь один из любимых образов русской сказки. Повесть о выращивании и выкармливании вещей птицы для полета повторяется в ней великое множество раз: то это орел, то это сокол, то кол–птица, то Моголь–птица. Сказания об этом полете весьма разнообразны, но основная интуиция в них всегда одна и та же: всегда этот взлет над действительностью приобретается великими, тяжкими жертвами и всегда он оправдывает эти жертвы, ибо он уносит человека в синюю лазурь от суеты, от бедности и скудности жизни.

Есть замечательный рассказ о том, как ездил на край света Иван–Царевич на Моголь–птице добывать невесту, «Ненаглядную Красоту». Кроме этой птицы никто в мире не знает туда дороги, а птица заявляет, что может туда доставить, рада услужить, да «много пропитания надоть». Иван–Царевич накупил быков, набил, наклал три сороковки говядины, да чан воды налил, сел на Моголь–птицу и полетел; скормил две бочки, за третью принялся, наконец «всю говядину скормил и бочки спихал, а моголь–птица все летит, оборачивается. Что делать, думает Царевич: вырезал из ног своих икры и дал птице; она проглотила, вылетела на луга зеленые, травы шелковые, цвети лазоревые и пала наземь. Видя, что охромел Царевич, выхаркнула птица икры, приложила к ногам его, дунула, плюнула, икры приросли, пошел Царевич и крепко и бодро добывать Ненаглядную Красоту» [58].

Мысль и в этой сказке — все та же, как и в предыдущей. Ненаглядная Красота отделена от будней нашей жизни бесконечным расстоянием и непреодолимыми преградами. Взлететь к ней, добыть ее может лишь тот, кто не останавливается для этого ни перед какими жертвами, кто готов ради нее самого себя отдать на растерзание. Образ Царевича, который скармливает птице собственное тело, чтоб достигнуть цели своего полета, опять‑таки принадлежит к числу любимых в русской сказке и повторяется в ней не раз. Только цель полета не всегда одна и та же: в одних случаях это добывание вещей невесты, в других это возвращение из подземной глубины, «с того света», на свет Божий, но сущность подъема от тьмы к свету, от смерти к жизни и от беспросветной тоски к светлой радости во всех случаях одна и та же. И из всех жертв, приносимые человеком для этой цели, вещей птице дороже именно та, которая ему всего труднее и больнее. Съевши всю говядину в дороге, птица–колпалица, несущая на хребте своем Царевича и Царевну, получает на съедение кусок ляхи Царевны; и молвит она в ответ: «Ну, всю дорогу вы меня хорошо кормили, но слаще последнего кусочка отродясь не ядала». И в этом ответе слышится не алчность, потому что съеденная икра по окончании пути неизменно возвращается ее обладателю и прирастает к его ноге: цена подъема в небеса — не человеческое мясо, а человеческая жертва. Пока эта жертва не принесена, птица всякий раз грозится опуститься, не долетев до цели, на землю, под землю, а иногда в леса или в непроходимые болота [59].

Уже в этих образах, готовящих человека к восприятию чудесного «нового царства», мы имеем некоторое предварительное его откровение: царство это познается в самом стремлении к нему, в самом факте подъема над жизнью, ибо этот подъем невозможен без некоторого внутреннего озарения.

Человека окрыляет та цель, к которой он испытывает таинственное влечение. Неудивительно, что крыльям, побеждающим расстояние и тяжесть, отводится видное место как в мифологии, так и в сказочной символике всех народов. На крыльях поднимаются не одни вещие птицы, но и вещие человеческие существа, в особенности жены; крыльями наделяются и чудесные животные, четвероногие или ползучие, содействующие человеку в его влечении к свету и лазури, или, напротив, ему враждебные крылатые кони, крылатые волки и крылатые змеи. Победа над тяжестью есть тем самым и победа над материей. Вот почему и в религиозной и сказочной символике всех веков и народов крылья служат образом одухотворения.

В общении с крылатым и вещим сам человек одухотворяется, и это одухотворение выражается в чудесном расширении его горизонта. Когда мужик подъемлется на орлиных крыльях на ту высоту, откуда море кажется колесом, это значит, что он приобрел бесценный дар, тот мирообъемлющий взгляд, о котором говорит поэт:

И внял я неба содроганье,И горний ангелов полет,И гад Морских подводных ход,И дольней лозы прозябанье [60].

Тут есть коренное изменение в самом облике человека, и прежде всего — чудесное превращение в его мирочувствии. Сопоставьте видение синей лазури полет к Ненаглядной Красоте с жирной утопией солдата–дезертира. Там высота подъема и легкость духа; здесь — волчий аппетит и земная тяжесть. Обе сказки — создание простонародного мужицкого творчества. И однако в той и другой мы найдем не только иной взгляд на жизнь, но вместе с тем и иную душу.

IV. Тайна солидарности всей живой твари и ее откровение в сказке

Одно из величайших откровений этого сказочного полета тайна всеобщей солидарности, связующей человека со всей тварью поднебесною, общение с ней в страдании и в радости.

Человек обыденный, житейский, стоит на точке зрения борьбы за существование по отношению к низшей природе. Для него животные — либо вкусная пища, которую нужно съесть, либо орудия хозяйства, либо, наконец, враги, подлежащие истреблению.

Иное испытывает тот, кому стала доступна великая радость духовного подъема над житейским. Ему понятны страдания раненого орла, смертный страх вещей птицы и ее привязанность к жизни; он ощутил ее переживания как свои собственные, и оттого он может участвовать в ее полете.

Орел хочет, чтобы его любили, и за любовь расплачивается добром: горе тому, кто отказывает ему в любви. От собственных сестер орла требуется, чтобы они, в награду за его лечение и кормление, отдали мужику самое дорогое свое сокровище. Меньшая и средняя сестры отказываются и тотчас подвергаются за то жестокому наказанию. Поднявшись с мужиком в поднебесье, орел показывает ему с высоты два красных зарева: то горят дома этих двух сестер. Наоборот, старшая сестра являет в своем лице манию совершенной любви; по требованию орла она дарит мужику самое ценное, что у нее есть, — ларчик с золотыми ключами; коли его отворять, из него выходит золотой волшебный город. И говорит орлу сестра: «Хоть дорог мне ларчик, а брат дороже» [61].