Стилист (СИ) - Лось Наталья

Бухгалтерша сидела с пылающим лицом и медленно раскачивала на стуле своё мягкое большое тело, будто отдаляясь от неприятных слов и режущих вопросов, а Нюська делала круглые глаза и больно тыкала в Марусину грудь указательным пальцем:

— Ну, что разнюнилась? Ехала бы с мамашей в санаторий!

Бухгалтерша нервно барабанила пальцами по столу, а советчица выкладывала перед ней новые аргументы:

— Ну и нашла себе утешение! Вдруг его дырявая голова перестанет соображать? Что же, всю оставшуюся жизнь менять ему подгузники и кормить из ложечки?

— Ладно, не напрягайся, а то родишь раньше времени, — хмуро подвела черту Маруся и встала из-за стола, показывая, что разговор по душам закончился.

А Нюська, уходя, ещё трындела и не давала закрыть за собою дверь:

— Вот ты грубо выпираешь меня и не хочешь взглянуть правде в глаза!

Маруся не без труда осторожно выжала Нюську в коридор и прислонилась к закрытой двери затылком. «Советчица хренова!»

Та всё ещё стояла за дверью и что-то бубнила. Два раза звонила и стучала ногой в дверь. Ей очень хотелось спасти подругу от необдуманных решений. Но чем настойчивей старалась Нюська, тем стройнее вырисовывался план в Марусиной голове по опеке несчастного амнезиста.

5. Новые впечатления. Визит к психологу

Операция у Юрика была не из самых сложных. Он уже открыл глаза, но ощущал себя в совсем другом теле. Голову обрили, больничная одежда не в размер — отвратительные клетчатые брюки на резинке и совсем не в комплекте мерзкая полосатая пижама с одной пуговицей. Язык во рту не хотел слушаться. Юрик слышал, но не мог говорить.

В обед сообщили, что к нему пришёл посетитель. В дверь боком протиснулась толстая тётка с огромным пластиковым мешком.

— Ну, вось нехта і пра цябе ўспомніў, — вздохнула санитарка Матвеевна, шаркая по полу то шваброй, то огромными тапочками, — Я ж тут адна на ўсіх. Хоць разарвацца. Зараз памыем цябе.

Маруся не знала, как подступиться к забинтованному Стилисту, который как-то странно причмокивал пересохшими губами и пучил на неё удивлённые глаза. Матвеевна принесла тазик с тёплой водой, кусок марли и хозяйственное мыло.

Юрик не понимал, зачем его трут вонючей тряпкой, надевают пахнущие нафталином очень некрасивые чужие вещи. Из большой фланелевой рубахи торчала его тонкая, почти детская шея, на которой держалась удивительно круглая, белая от бинтов голова.

— Глянь-ка, — штурхнула посетительницу нянька, — які прыгажун стаў! На, яму твар пачысці трохі. А то вунь, вочы замурзаныя.

Потом Маруся кормила Юрика, а он послушно открывал рот, как маленький ребёнок. Санитарка показала ей, красной от смущения, способы подсовывания под больного утку, учила правильно перестилать простыню. Маруся уже собиралась уходить, как в палате появился дежурный врач с обходом.

— Это кто у нас тут? Может, родственница? Документы принесли?

Маруся замялась, ей вдруг стало стыдно:

— Нет документов.

— Волонтёр, значит. Жаль. Парня на следующей неделе подготовим к выписке. Будут какие-то остаточные явления, но в целом он здоров, восстановится, организм молодой, справится. То, что у него амнезия, — это может пройти. Ну, и с речью тоже. Надо надеяться на лучшее.

— А он не станет идиотом?

— Да нет, мы ведь не в мозгах копались. У него от удара по голове сгусток крови образовался. Мы эту гематому аккуратненько удалили. Теперь нужно время для восстановления. Он вспомнит себя.

Жаль, что никто из родных пока не отыскался. Ну, это уже дело милиции.

— Так куда же вы его выпишете, на улицу, в бомжи? — решилась спросить Маруся

— Зачем на улицу? В психдиспансер, в Новинки отправим, там такими занимаются, с потерянной памятью, — успокоил её доктор.

— В дурку, значит, — подвела итог бухгалтерша.

Дальнейшие свои действия Маруся не представляла. Ясность планов затуманилась. Придя домой, она села за компьютер и до глубокой ночи задавала вопросы на форумах медиков, засидевшихся невест и психоаналитиков, пока не решила для себя, что схему поведения ей должен подсказать психолог.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Для встречи с психологом пришлось сочинять объяснительную. Маруся придумала, что в этот день ей надо пройти медобследование. Главбух пристально вглядывалась в ясные Марусины глаза:

— Шиян, много отсутствуешь на рабочем месте. А я замену себе присматривала, хотела на тебя положиться. А ты какая-то мутная оказалась. Ничего не рассказываешь, будто не товарищи мы тебе.

«Да, уж вам только расскажи», — усмехнулась Маруся.

Она считала себя смелой девушкой, но, переступив порог кабинета психолога, ощутила ни с чем не сравнимый мандраж и вместо традиционного «здравствуйте», вдруг выпалила: — «Всего хорошего!».

Психолог, жилистая тётка с запахом табака и неровно накрашенными губами, выпытывала у Маруси самые сокровенные желания, потом, откинувшись на спинку кресла, стала сверлить её немигающим взглядом.

— Деточка, да у тебя не одна проблема! Её перешевелить — одного месяца мало. Боишься, что он вернётся в прежнюю жизнь? А ты знаешь, что именно выдернет его из сегодняшнего состояния? Музыка, голос, знакомое место, любимая вещь, — да много чего может разбудить его разум. И он вспомнит себя, обязательно вспомнит. А ты до этого времени постарайся создать ему другой образ, и так, чтобы ему нравилось в нём быть. Чтобы новое состояние победило старую историю. Я понятно говорю?

— Да, — кивнула головой Маруся.

В голове у неё никакого плана конкретных действий не вырисовывалось, только злилась на тётку, которая гипнотизировала своим змеиным взглядом и ничего не подсказывала что надо делать, а только дразнила и распаляла Марусину неуверенность в себе.

«Денег хочет побольше вытянуть из меня, но — обломится. Не сдамся». Она поскрипела стулом и нашла в себе силы вернуться в образ прежней Маруси — непробиваемый, закрытый для всяких гипнозов и манипуляций по части денег.

— Свою ситуацию и проблемы я прекрасно вижу сама. Их не надо шевелить! Мне нужно руководство к действию. Именно за это я готова платить деньги. Я понятно говорю?

Психолог сузила глаза и перекинула ногу за ногу.

— Надо начать с себя! Чтобы нравиться мужчине, надо быть…

— Худой и стройной, — перебила с усмешкой Маруся.

— Глупости! Не обязательно худой, но чем-то надо же привлечь к себе — характером, поведением, умом. Скромность никого не украшает! Закомплексованные девушки с низкой самооценкой будут жить без секса и отношений не потому, что они не красавицы, а потому, что очень плохо относятся к себе. Так что начни с себя. И когда ты ощутишь свою значимость, он обратит на тебя внимание. Ну-ка, скажи, за что ты его полюбила?

— Да я не люблю его. Я его жалею. Он худой, бледный. Абсолютно беззащитный. Серёжка в ухе, как у девочки. Татушка на шее. Мне мама с такими запрещала знакомиться…

— Татушка? А что там у него было… Что?

— Да вроде ящерка пятнистая с закрученным хвостиком.

Психолог встала со своего кресла и подошла к окну. Мяла в руке сигарету, смотрела в никуда.

— А как зовут этого парня?

— Он своё имя забыл.

— Вот тебе совет: назови его как-то. Пусть привыкает к новому имени. Его жизнь должна начаться в других координатах. Придумай ему легенду о прошлом, и он в неё поверит если ты будешь с ним искренней. И у ящерки отрастёт новый хвост!

Она вернулась к столу, написала размашисто на листке свой номер телефона и подвинула его Марусе:

— Вот тебе пропуск на следующее занятие. Бесплатное.

Когда голова бухгалтера Марии Ивановны освобождалась от цифр, то мгновенно наполнялась мыслями о несчастном Юрике. Стилист для неё стал большим ребёнком, родным и любимым, которого надо спасать.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Каждый день Маруся мчалась в больницу. Как бы осторожно ни открывала дверь в палату, всегда натыкалась на его взгляд. Он и вправду не сводил глаз с двери, ожидая, что она вот-вот откроется и войдет его спасительница.

Маруся катала Стилиста в инвалидном кресле по маленькому скверику возле лечебного корпуса, совала ему в руки хлеб для голубей, заботливо укрывала ноги одеялом и без остановки говорила про погоду, дачу, птиц, которые слетались к нему на колени. Когда он улыбнулся — расплакалась от щемящего необъяснимого чувства, которое уничтожало её холодную расчетливость и грубость. На прощанье она неловко поцеловала его в небритую щеку. Уходила, часто оборачиваясь, чтобы увидеть, как он машет ей вслед рукой.