Пляска - Роберт Силверберг

Том отталкивает ее.

– Не говори ерунды! Если бы ты имела представление о восстановительной терапии, то знала бы, что ни один стоящий врач не может быть так ограничен. При восстановлении нет полной корреляции. Не прикасайся ко мне.

Оставь меня. Оставь!

Он не даст им убедить себя, что у него наркотический бред. Это не фантазия, говорит он, и не курс лечения. Поднимается и уходит. За ним никого.

Он садится в коптер и летит искать своих братьев.

Я снова пляшу. Сегодня солнце намного жарче. Поедателей гораздо больше.

Сегодня я раскрашен и убран перьями. Мое тело блестит от пота. Поедатели пляшут вместе со мной, охваченные таким неистовством, какого я раньше не видел. Мы топчем ногами утрамбованную лужайку. Тянемся руками к солнцу.

Поем, кричим, вопим. Мы будем плясать, пока не свалимся.

Это не фантазия. Эти существа реальны, они разумны, они обречены. Я это знаю.

Мы пляшем. Пляшем, несмотря на обреченность.

Появляется мой прадед и пляшет с нами. Он тоже реален. Нос у него орлиный, а не плоский, как у меня, на голове большой убор из перьев, мышцы под смуглой кожей напоминают канаты. Он поет, кричит, вопит.

К нам присоединяются и другие мои предки.

Мы едим оксигенаторы. Обнимаем поедателей. Мы все знаем, что такое быть дичью.

Облака издают музыку, ветер обретает текстуру, а солнечное тепло цвет.

Мы пляшем. Пляшем. Наши руки и ноги не знают усталости.

Солнце разрастается, заполняет собой все небо, и я уже не вижу поедателей, вокруг только мои предки за много веков, тысячи блестящих тел, тысячи орлиных носов, мы едим оксигенаторы, находим острые шипы и вонзаем себе в плоть, нежно пахнущая кровь течет и засыхает под лучами солнца, а мы пляшем и пляшем, прерия представляет собой море качающихся головных уборов, океан перьев, мы пляшем, сердце мое грохочет, колени расслабляются, солнечный огонь заливает меня, я пляшу и падаю, пляшу и падаю, падаю, падаю.

Тебя снова находят и привозят обратно. Делают холодный укол в руку, чтобы изгнать из крови кислородное опьянение, а потом впрыскивают что-то успокаивающее. Ты неподвижен и очень спокоен. Эллен целует тебя, ты гладишь ее нежную кожу, потом и остальные подходят поговорить с тобой, утешить тебя, но ты не слушаешь, потому что ищешь реальности. Это нелегкий поиск. Словно бы проваливаешься через множество люков в поисках той единственной комнаты, где пол не на петлях. Все, что происходит на этой планете, – твое лечение, говоришь ты себе, оно предназначено примирить озлобленного аборигена с завоеваниями белого человека; в действительности здесь никого не уничтожают. Ты отрицаешь это, проваливаешься и понимаешь, что это, должно быть, лечение твоих друзей; они несут бремя многовековой вины и прилетели сюда избавиться от него, а твоя задача – взять на себя их грехи и даровать прощение. Снова проваливаешься и понимаешь, что поедатели просто животные, они угрожают экологическому равновесию и должны быть уничтожены; их культура вымышлена тобой, это просто галлюцинация, возбужденная давними воспоминаниями. Пытаешься отвергнуть свои возражения против этой необходимости, но проваливаешься снова, сознавая, что никакой ликвидации нет, она существует лишь в твоем мозгу, возбужденном и расстроенном преступлением против твоих предков, приподнимаешься и садишься, хочешь принести извинения своим друзьям – ведь ты назвал убийцами этих ни в чем не повинных ученых, и проваливаешься…