Уйти или остаться? - Владимир Алексеевич Колганов

В тот год Полина предложила отдохнуть вдвоём в Мисхоре.

— Ах, как чудесно было бы! — воскликнула она, пытаясь при этом повиснуть у меня на шее. Видимо, запамятовала, что я этого не люблю, и уж совсем не переносит таких нагрузок моя поясница.

Впрочем, против поездки я не возражал. Пришло то самое время, когда надо расставаться с прежними привычками, с раздольной жизнью где-нибудь на диких пляжах под Судаком или недалеко от Коктебеля. И шампанское впору уже научиться пить только из бокалов, а консервированным сосискам made in Denmark следует предпочесть более солидное меню. Вот именно так мы тогда и порешили.

После нескольких попыток нам удалось снять приличную квартирку — не очень близко к морю, но зато уж в относительной тишине. Помнится, как-то в Гагре мы с ребятами жили в доме, неподалёку от которого вниз по склону горы располагался ресторан, весьма популярная, особенно по вечерам, достопримечательность местного курорта. «…За жизнь нашу цыганскую, за жизнь нашу армянскую…» — вот эта знаменитая, бессчётное число раз, на самые разные лады повторяемая фраза из известного романса возникала в моих ушах каждый раз, стоило увидеть где-нибудь на черноморском берегу даже самое захудалое кафе. Возможно, именно поэтому я с тех пор и предпочитал отдыхать преимущественно дикарём, вдали от мест скопления курортников и кочующих по городам оркестров. Но это был особый случай.

Надеюсь, все согласятся с утверждением, что свобода лишней не бывает. Свободой надо пользоваться, пока она есть, пока дают. Поэтому стоит ли удивляться тому, что, наскоро подкрепившись после утомительной дороги, мы первым делом, не дожидаясь ночи, решили опробовать кровать. Двуспальная, деревянная, она на первый взгляд производила весьма благопристойное впечатление, обещая много приятных дней, часов, ну или хотя бы несколько минут…

Скрип несмазанных колёс телеги и даже скрежет рессор изрядно перегруженного тягача, слейся они в унисон и воедино, не смогли бы сравниться с тем, что огласило ближайшую округу и вершины окрестных гор. Стаи чаек поднялись над гаванью и скрылись в отдалении, ласточки и стрижи попрятались на чердаках. Местные жители и тихо-мирно отдыхающие квартиранты высыпали из домов и из курятников на улицы, ожидая катастрофы — что поделаешь, если у всех одновременно возникла мысль, будто эти звуки издавала нависшая над побережьем огромная гора, которая совсем некстати, то есть по какой-то кошмарной, никем не предусмотренной причине вдруг пришла в движение.

На самом же деле, это не земля разверзлась, и крымские горы тут были явно ни при чём, и незачем было возводить на них напраслину. Эти неприличные звуки издавала наша великая труженица, наша производительница, наша заботливая попечительница — деревянная кровать.

Самое время было это безобразие прекратить, но что-то не вполне понятное творилось в эти мгновения с Полиной, я даже подумал, уж не потеряла ли она на время слух. Трудно было поверить, чтобы в её сознании, а может быть, где-то глубоко в подкорке именно эти звуки ассоциировались с таким понятием, как «секс». О тонких и возвышенных чувствах я вообще не вспоминаю.

И тут Полина прокричала:

— Это же чудо какое-то!..

В этот момент словно бы что-то стукнуло меня, причём самым непозволительным образом — так, наверное, бьют исподтишка. Э, нет! А вот об этом мы не договаривались. Так ведь, чего доброго, ляжешь в постель совсем свободным, а наутро проснешься закованным в стальные кандалы в полном соответствии с разработанным ею планом. И тогда всё — пиши пропало!

Но видимо, оголтелый скрип кровати способен напрочь заглушить те робкие сомнения, которые время от времени рождаются в нашей голове. Тем более что голове при этом деле положено быть в довольно длительном невразумлении. А может, всё гораздо проще, то есть я был пьян, вот только не вполне уверен — от любви или от вина местного разлива. Ещё менее вероятно, чтобы в тот вечер стрелы Амура по нелепой или кем-то подстроенной случайности все до единой пронзили только Полину и меня.

А наутро она меня спрашивает:

— Вовчик, ты помнишь, что говорил вчера? — и делает такие проницательные, такие умные и такие наивные глаза.

И что я мог ответить? Если честно — я был просто ошарашен! Нет, ну в чём бы я ни признавался накануне, какие бы романтические предложения ни высказывал, нельзя же словно бы нож к горлу приставлять — скажи да скажи, ты правду говорил или же опять… Ну как так можно? То есть, может быть, я что-то и говорил ещё вчера, но вот сейчас именно — ничего, ну просто абсолютно ничего не в состоянии припомнить. И вообще, в чём собственно дело и почему я обязан что-то вспоминать?

Ах, эти нежные, милые создания! Уж так они любят красивые и ласковые слова. Их хлебом не корми, дай только послушать. Я ещё могу понять, когда дело происходит в колумбийской мыльной опере. Но если мужчина изрядно подшофе, да ещё оба находятся в известных обстоятельствах, когда ни она, ни он не имеют возможности оценить реальность беспристрастно, можно ли доверять сгоряча высказанному мнению? Приятно слышать — тут я с вами соглашусь. И верить в искренность намерений тоже можно. Даже нужно! Но ведь и то необходимо понимать, что всё, что при этом было сказано — это же не для протокола!

После всех описанных здесь перипетий вывод стал предельно ясен. Поэтому и Полина осталась в далёком прошлом, по крайне мере для меня.

На следующий год я снова приехал в Крым, но уже один — как раз накануне мы с Полиной решили поставить крест на наших отношениях. В небольшом посёлке под Судаком меня поджидала весёлая компания — однокурсники, ну и конечно несколько девиц. Да с Полиной ни одна из этих не сравнится! Так что извините, милые, ничего вам здесь не светит, даже не надейтесь. Это если кто-то положил глаз на меня. Ведь всё предельно ясно — я в тоске, страдаю от разлуки, поэтому не приставайте, а не то… Тут даже объяснять не нужно, каждая поймёт. Но оказалось, всё не так.

Как-то незаметно, потихоньку одна из них словно бы приклеилась ко мне, не отходила ни на шаг, а на пляже как бы невзначай усаживалась рядом. Стоило мне войти в воду, как она тут как тут — плавает ничуть не хуже меня, так что от такого соседства не избавиться. А вечером, когда пели под гитару, прижалась к моему плечу — я грубости по отношению