Дитя божье - Кормак Маккарти

Я сказал, потом отдам, — сказал Баллард, краснея.

Мужчина на бочке хлопнул себя по колену. Погоди-ка, сказал он, а что у тебя есть такого, что Лестер сможет увидеть за десять центов?

Он уже насмотрел на полдоллара.

Херня. Я ничего не видел.

Тебе и не нужно ничего видеть, — сказала она, нагибаясь и поднимая из тазика мокрый кусок ткани и встряхивая его. Баллард попытался заглянуть в вырез ее платья. Она поднялась. Приласкай своего петушка сам, — сказала она, поворачиваясь спиной и снова смеясь своим внезапным полусумасшедшим смехом.

Что, выкусил, Лестер?

У меня нет времени возиться с вами, — сказала девушка, с ухмылкой повернувшись и подняв таз. Она вскинула бедро, поставила на него таз и посмотрела на них. За небольшим трейлером на фоне неба старик катил шину и от горящей кучи старой резины поднимался тягучий столб вонючего черного дыма. Дерьмо, сказала она. Вам только дай, вы потом не отвяжетесь.

Они смотрели, как она неторопливо поднимается по холму к дому. Я бы рискнул, сказал мужчина. А ты, Лестер?

Баллард сказал, что тоже.

ПРИХОЖАНЕ церкви Сиксмайлс повернулись все разом, как марионетки, когда после начала службы за их спинами открылась дверь. Когда Баллард вошел со шляпой в руке, закрыл дверь и сел в одиночестве на заднюю скамью, они медленно повернулись обратно. Среди них пошел шепот. Проповедник остановился. Чтобы оправдать молчание, он налил себе стакан воды из кувшина на кафедре, выпил, поставил стакан на место и вытер рот.

Братья, — продолжал он, обращаясь с библейским лепетом к Балларду, который читал объявления на доске в задней части церкви. Предложение этой недели. Предложение прошлой недели. Шесть долларов и семьдесят четыре цента. Число прихожан. Снаружи в водосточную трубу забарабанил дятел и эти вздернутые головы завертелись и повернулись к птице, требуя тишины. Баллард простудился и громко сопел во время службы, но никто и не ждал, что он перестанет, если только сам Бог косо посмотрит, поэтому никто не смотрел.

РАССКАЖУ ЕЩЁ ОБ ОДНОЙ ВЕЩИ, которую он однажды сделал. У него была эта старая корова, которая мешала ему, и он не мог заставить ее что-то делать. Он толкал, тянул и бил ее, пока она не измотала его вконец. Он пошел и одолжил трактор сквайра Хелтона, вернулся туда, накинул веревку на голову старой коровы и рванул на тракторе изо всех сил. Когда веревка натянулась, она так дернула за коровью голову, что сломала ей шею и убила на месте. Спросите Флойда, если не верите.

Я не знаю, что у него было на Уолдропа, но Уолдроп никогда бы его не прогнал. Даже после того, как он сжег свой старый дом, он ничего ему не сказал, насколько я знаю.

Это мне напоминает историю парня из Трэнтхема, который год или два назад привозил на ярмарку старых волов. Они пялились на него и не трогались с места, пока он, наконец, не взял и не разжег огонь под ними. Старые быки посмотрели вниз, увидели огонь, сделали шагов пять и снова остановились. Парень из Трентхема посмотрел на это и запалил огонь прямо под своей повозкой. Он заорал, залез под нее и начал бить шляпой по огню, и примерно в это время старые волы снова сдвинулись с места. Повозка переехала его и сломала ему обе ноги. Клянусь, вы никогда не видели более противоречивых тварей, чем они.

ПОДНИМАЙСЯ, ЛЕСТЕР, — сказал владелец свалки.

Баллард подошёл, его не нужно было упрашивать. Привет, Ральф, — сказал он.

Они сидели на диване и смотрели в землю. Старик постукивал палкой, а Баллард держал вертикально зажатую между колен винтовку.

Когда мы настреляем еще крыс? — спросил старик.

Баллард сплюнул. В любое время, когда захочешь, — сказал он.

Они собираются увезти нас отсюда.

Баллард бросил взгляд на дом, где во мраке он увидел полуголую девушку. Ребенок плакал.

Ты ведь не видал их?

Кого?

Херни и ту, которая младше всех.

А где они?

Не знаю, — сказал старик. Они сбежали, думаю. Пропали уж как три дня.

Та блондинка?

Ага. Она и Херни. Думаю, что они сбежали с кем-то из местных парней.

Ну, — сказал Баллард.

Не знаю, что заставляет этих девчонок так дико себя вести. Их бабушка была самой верующей женщиной, которую ты когда-либо видел. Ты куда, Лестер?

Мне нужно идти.

Лучше не спешить в такую жару.

Да, — сказал Баллард. Пойду потихоньку.

Если увидишь крыс, сразу стреляй.

Если увижу.

Кого-то да увидишь.

Собака шла за ним по карьерной дороге. Баллард отрывисто свистнул и щелкнул пальцами, а собака понюхала его манжету. Они пошли дальше.

Баллард спустился по гигантской каменной лестнице на высохшее дно карьера. Огромные каменные стены с каннелированными[3] гранями и просверленными отверстиями образовывали вокруг него огромный амфитеатр. Обломки старого грузовика ржавели в зарослях жимолости. Он прошел по рифленому каменному полу, покрытому крошевом. Грузовик выглядел так, будто его обстреляли из пулемета. В дальнем конце карьера была свалка и Баллард остановился, чтобы поискать что-то полезное, наклоняя старые печи и водонагреватели, осматривая детали велосипедов и ржавые ведра. Его трофеем стал изношенный кухонный нож с погрызенной ручкой. Он позвал собаку и его голос передавался от камня к камню и обратно.

Когда он снова вышел на дорогу, поднялся ветер. Где-то хлопнула дверь, жуткий звук в пустом лесу. Баллард пошел по дороге. Он миновал ржавый жестяной сарай и деревянную башню, стоящую за ним. Он посмотрел вверх. Высоко на башне дверь со скрипом открылась и захлопнулась. Баллард огляделся. Листы кровельной жести стучали и хлопали и белая пыль веяла с пустынного двора, окружавшего сарай. Баллард прищурился от пыли, поднимавшейся на дороге. К тому времени как он добрался до окружной дороги, полил дождь. Он еще раз позвал собаку, подождал и пошел дальше.

ПОГОДА ИЗМЕНИЛАСЬ в одночасье. Надвинувшееся небо стало голубее, чем он когда-либо видел или мог вспомнить. Он часами сидел в колышущейся от ветра осоке с бьющим в спину солнцем. Словно он собирался сохранить его тепло на случай грядущей зимы. Он смотрел, как по полям рычит собирающий кукурузу трактор, а вечером вместе с голубями он копался посреди изжеванных и поломанных стеблей, набрал несколько мешков кукурузы и до наступления темноты отнес их в хижину.

Лиственные деревья на горе застыли в желтом и пламенном и полной наготе. Наступила ранняя зима, холодный ветер обсасывал черные голые ветви. В одиночестве, в пустой оболочке дома, сидя на корточках он наблюдал сквозь засиженное мотыльками стекло,