Потерянный рай - Ронда Гарднер

Когда темп музыки ускорился, она потеряла из виду мужа и подругу и танцевала, пока не запросила пощады у своего неутомимого партнёра.

— Ох уж эти замужние женщины! Они все слабосильные, — поддразнил ее Дэвид, братски чмокнул в щечку и отпустил руку. — Если ты ищешь своего счастливчика-мужа, свинтуса этакого, то я только что видел, как он отправился на кухню.

Несомненно, чтобы наполнить пустой бокал. Клеменси пошла к двери и усмехнулась, увидев, что Дэвид целеустремленно зашагал к одинокой привлекательной блондинке. Клеменси провела первую часть вечера, танцуя и разговаривая с друзьями. Оставшуюся часть старого года, сосредоточенно подумала она по дороге, следовало бы провести с Саймоном.

Потом, вспоминая этот вечер, она не могла объяснить, почему остановилась на пороге, а не вошла сразу, увидев в пустой комнате Саймона и Лайзу. Наверно, ее остановило несчастное выражение лица, с которым Саймон смотрел на темноволосую девушку, стоявшую к нему спиной и вглядывавшуюся в темноту за окном.

— Лиззи, пожалуйста, не уезжай в Нью-Йорк.

Клеменси застыла на месте, боль, звучавшая в голосе Саймона, заставила ее окаменеть.

— Саймон, я должна уехать. Сам знаешь. — Голос Лайзы был тихим и сдавленным, спина напряглась. — Если я останусь… Я не хочу дешевой интрижки… Это будет предательством по отношению к Клемми.

— Лиззи, я тоже не хочу дешевой интрижки. Я люблю тебя…

Наверно, ей послышалось. Сейчас она проснется и поймет, что ей снился дурной сон. Оцепенение прошло, и Клеменси начинала ощущать мучительную боль. Это невозможно. Почему это случилось именно с ней? Клеменси хотела закричать, громко запротестовать, но горло перехватило, и она молча следила за тем, как муж подошел к ее лучшей подруге и обнял за плечи.

— Лиззи, пожалуйста…

— Нет, Саймон… — Лайза оттолкнула его и снова повернулась к окну. — Я люблю тебя, но и Клемми люблю тоже. Я знаю ее с пяти лет, дольше, чем ты. Она мне как сестра. — Ее голос был таким тихим, что Клеменси едва разбирала слова. — Я не могу разрушить ее жизнь. И ты, Саймон, тоже.

Но они ее уже разрушили…

Снова открыв глаза, Клеменси вытянула затекшие ноги и прислонилась спиной к дереву. Возможно, если бы она тогда же поговорила бы с Саймоном и Лайзой, все произошло бы проще и не так болезненно. Но она этого не сделала. Она повернулась, съежилась, как раненое животное, схватила пальто и молча вышла из квартиры в декабрьскую ночь.

Не обратив внимания на заскрежетавшее тормозами такси, двигаясь как сомнамбула, Клеменси перешла дорогу и двинулась к набережной. Она на мгновение уставилась в темную, холодную воду, а затем пошла вдоль реки, все быстрее и быстрее, пока не перешла почти на бег. Наклонив голову, ничего не видя перед собой от выступивших на глазах слез, она заметила нескольких шедших навстречу молодых людей только тогда, когда чуть не врезалась в них.

— С Новым годом, красавица!

— Почему такая девушка сегодня вечером одна?

— Красотка, не хочешь с нами на вечеринку?

В их дружелюбных, если не ребяческих заигрываниях не было ничего угрожающего, и в обычных условиях Клеменси легко нашла бы общий язык с подвыпившими, но безвредными молодыми людьми. Но сегодня она лишь ошеломленно смотрела на ребят, окруживших ее полукругом.

— Пошли вон!

За ее спиной прозвучал низкий, уверенный в себе голос. Он был спокойным, негромким, но таким властным, что сразу же возымел действие. Мужская бравада тут же испарилась, молодые люди превратились в пристыженных школьников, извинились перед Клеменси и быстро пошли своей дорогой.

— Как вы?

Клеменси подняла голову и посмотрела на высокого, спокойного мужчину.

— Все в порядке, — машинально ответила она. Свет уличных фонарей озарял крупные, мужественные черты его лица.

— Куда вы идете? Вам следовало бы взять такси.

Его темные глаза были участливыми, а бархатный голос — таким мягким, что Клеменси захотелось раскрыть душу этому человеку.

— Я… не знаю, куда иду, — срывающимся голосом пробормотала она и ударилась в слезы.

Клеменси смутно ощутила, как к ее предплечью прикоснулась сильная рука и увлекла к скамейке. Он не делал попыток успокоить ее, не бормотал слов утешения, просто молча сидел рядом, не вмешиваясь и давая ей выплакаться. Однако само его присутствие, аура спокойной силы успокаивала лучше, чем миллион банальных фраз.

Когда слезы утихли, Клеменси вытерла их и повернулась к незнакомцу. Она, никогда в жизни не распускавшаяся в чьем-либо присутствии, должна была чувствовать смущение и неловкость, но не чувствовала ни того ни другого. Может быть, потому что он сам не проявлял признаков смущения или нетерпения. Уголки его мужественного рта приподнялись в подбадривающей улыбке, синие глаза предлагали, но не принуждали рассказать о причине ее расстройства.

Смешливые морщинки, окружавшие рот и глаза, свидетельствовали о сильном чувстве юмора. Судя по проницательному взгляду, этот человек обладал острой наблюдательностью и слов на ветер не бросал. Его худые щеки были чисто выбриты, упрямый квадратный подбородок говорил о решительности. Лет тридцати с небольшим, он казался спокойным, рассудительным человеком, которого трудно сбить с толку, особенно плачущей женщине.

Она снова провела по лицу платком и бледно улыбнулась. Набережная была пустынной, но Клеменси не ощущала из-за этого ни неловкости, ни беспокойства.

— Теперь все нормально, — не слишком убежденно заверила она. — Пожалуйста, не тратьте на меня свое время, — вежливо добавила Клеменси.

Он не ответил. Не сделал ни малейшего движения. Просто сидел и ждал.

— Я только что узнала, что мой муж влюблен в мою лучшую подругу! — выпалила Клеменси и увидела в его глазах вспышку сочувствия. Она проглотила комок в горле и продолжила: — Мы были в гостях у брата, и я подслушала их разговор на кухне… — Она снова пережила самые болезненные мгновения в жизни. — И тут же убежала, — в заключение пробормотала Клеменси.

— Вы не догадывались об этом? — мягко спросил мужчина, сидевший рядом.

— Нет. Понятия не имела, — мрачно ответила она. — Я знала Саймона с первого класса. Когда мне исполнилось шестнадцать, он стал моим первым мальчиком. — Клеменси сделала паузу, ее огромные глаза наполнились болью и недоумением. — Как можно столько времени знать человека, жить с ним, спать в одной постели и понятия не иметь о том, что он собой представляет? Не представлять себе его чувств, его мыслей…

— Не знаю.

Его голос был ровным, но подлинные чувства выдавали проступившие на челюсти желваки. Клеменси почувствовала это сразу. Этот человек сказал не первое, что пришло ему в голову: он действительно понимал — нет, разделял — ее боль и недоумение.