Вечный комендант - Сергей Дигол

   Поставив поднос на стол и, по-офицерски четко кивнув улыбающейся Оле (еще бы каблуками щелкнул) комендант быстро уходит, скрипнув хлопнувшей дверью.

   Я поочередно смотрю на шампанское, на фрукты, на икру и на Олю и до меня, наконец, доходит, что все это не телешоу. Как и то, что мы два часа занимались сексом, из которых первые минут сорок я провел лежа, с закованными за спиной руками. Олю я узнал с закрытыми глазами - в буквальном, разумеется, смысле, о чем, конечно, догадалась и она и потому не торопилась снять, вслед за трусами, колючую повязку с моих глаз. Тряпку эту я нетерпеливо сорвал лишь после того, как с моих посиневших запястей спали эти чертовы железки.

   - Зачем все это? - тихо спрашиваю я и обвожу глазами обшарпанную комнату.

   Нет, гнева я не испытываю. Я вообще не испытываю ничего, кроме внезапно, словно лавиной, накрывшей меня усталости. И, как трясущийся в ожидании ареста мятежник, которого вдруг поднимают на руки, чтобы отнести во дворец - на место свергнутого узурпатора, я размякаю, оставив в прошлом пик напряжения.

   Усмехаюсь, вспомнив, как по привычке испугался коменданта, но дело, ей-богу, не в нем. Не думаю, что кого-то потянуло бы на танцы после вечера, вместившего в себя мучительное ожидание смерти и звериный секс с подругой юности.

   - Тебе не понравилось? - спрашивает Оля, но в ее голосе, так же как и на лице - ни тени обиды или даже смущения.

   Я делаю несколько тяжелых шагов и присаживаюсь к столу.

   - Да нет... Все прекрасно... Но почему здесь и... так?

   - А как? - по-прежнему улыбается Ольга. Похоже, мне придется изрядно постараться, чтобы испортить ей настроение.

   - Знаешь, мне ведь шифроваться, как минимум, не легче, чем тебе. Ну кому придет в голову искать меня здесь? И потом, - она встала с кровати и положила руки мне на плечи, - я хотела, чтобы все было как тогда. До мелочей, понимаешь? Та же общага, та же комната, все то же самое, кроме разве что этого, - кивнула на поднос с деликатесами.

   - И тот же комендант? - оборачиваюсь к ней я.

   - Я же не виновата, что он все еще комендант - наклоняется Оля и целует меня в макушку.

   - А как же твои эти? - киваю я на дверь, за которой, уверен я, прогуливаются трое молодчиков.

   Оля выпрямляется и чуть слышно вздыхает.

   - Не все слуги верны господам, - с грустной иронией говорит она, - в особенности те, кто верны госпожам.

   Я вспыхиваю - неужели это ревность - но тут же успокаиваю себя тем, что Оле виднее. Да и в конце концов, мы свободные люди: не станет же она в самом деле требовать от меня лебединой верности?

   - А кстати, что будет, если господин все же узнает? - задаю я риторический и, признаюсь, глупый вопрос.

   - Ты и сам знаешь что будет, - спокойно, будто только и ждала вопроса, чтобы испытать меня, отвечает Оля.

   - Только ведь, знаешь, - добавляет она, - узнать ему будет ой как непросто. Он по восемь месяцев в год катается по заграничным командировкам.

   Я заглядываю Оле прямо в глаза и вижу в них невероятное сочетание: спокойствие айсберга и страсть вулкана. Математический расчет и животное желание. Мне наверное, стоило бы запаниковать, схватить первые попавшиеся вещи и бежать прочь, чтобы сегодня, сейчас же уехать из города и в какой-нибудь богом забытой деревне - а таких, к моему счастью, в Молдавии большинство - затаиться от этого умиротворенного, этого бешеного взгляда.

   Но я слишком устал и поэтому в одной моей руке - фужер с шампанским, которое слегка выдохлось, но еще вполне сойдет, а в другой - ложка с черной икрой. Я выпиваю шампанского, закусываю икрой и, чувствуя на плечах тепло нежных ладоней, думаю о том, что так, наверное, выглядит счастье.

   ***

   Я - самый сильный человек на свете, хотя, как вы уже знаете, не атлет.

   И, безусловно, лучший продавец телевизоров. За последнюю неделю я продал семь плазменных моделей диагональю от пятидесяти до шестидесяти пяти дюймов общей стоимостью четыреста тридцать семь тысяч леев. Впервые в жизни заработав восемьсот долларов в месяц, я могу смело повести девушку в дорогой японский ресторан, открывшийся в самом центре города.

   Хотя девушка моя, надо сказать, предпочитает куда более экзотичные виды отдыха. Например, секс с парнем юности в комнате общежития - в той самой, где они упивались друг другом двенадцать лет назад. С этой целью она заплатила коменданту пять тысяч евро и теперь может целый год наслаждаться моим обществом, словно и не было этих лет, и мы все те же беззаботные студенты - точно такие же, как те два парня, которыми, освобождая для нас территорию любви, Дмитрий Иваныч уплотнил и без того перенаселенную угловую комнату.

   Любовь определенно творит со мной чудеса - я словно летаю. Не уверен, что млекопитающие и птицы произошли от общих предков, но одно могу сказать с определенностью: на моей спине будто выросли крылья. На работу прибегаю гладковыбритый, чистый, пахнущий дезодорантом, не знаю усталости и неудач, так что директор, помимо материального поощрения, не скупиться и на словесные, каждое собрание начиная с воспевания моей персоны - этакая молитва за здравие.

   Зато после работы, не заезжая - привести себя в порядок - домой, помятый и потный, я спешу в общагу, где она, не говоря ни слова, раздевает меня прямо на пороге. Оля - само воплощение животной страсти, а мой запах для нее - как приманка для хищника. Я точно знаю: ей, как первоклассной собаке-ищейке, не составит труда найти свою жертву, даже если я ослепну и потеряюсь - а заблудиться в нашей маленькой столице можно, разве что потеряв зрение.

   Возможно, Олю я немного перехваливаю, но я ведь и вправду ничего не видел, что, впрочем не удивительно - от окружающего мира я вновь отгородился повязкой для глаз. На этот раз - по собственной воли и без принуждения. И конечно же не на заднем сиденье автомобиля, а на входе в общагу, путь от которого до комнаты с ожидающей меня Олей я и вправду могу пройти с завязанными глазами.

   Что я, собственно, и сделал.

   В коридоре - звенящая тишина. Неудивительно: начались зимние каникулы и иногородние - а других тут и нет - разъехались по домам, чтобы вернуться через две недели поправившимися и с горящими, жаждущими продолжения дикого студенчества глазами.

   Держась за перила, поднимаюсь на второй этаж, где, отсчитав ровно девять шагов, останавливаюсь и поворачиваюсь направо - лицом к двери, за которой меня ждет очередная бессонная ночь. Немного постояв, улыбаюсь неожиданной мысли и вот уже с моих плеч падает пуховик, а вслед за ним в разные стороны, как от объятого пламенем бедолаги, летит вся остальная одежда. Кроме повязки на глазах. Толкаю всегда открытую к условленному часу дверь и делаю шаг вовнутрь, чувствуя, как от комнатного тепла гусиная кожа на моей, успевшей-таки замерзнуть в коридоре заднице снова обращается в человеческую.

   Сюрприз явно удался, сужу я по гробовой тишине в комнате. Я жду, когда схлынет волна Олиного удивления, и, по достоинству оценив великодушие господина, избавившего свою нежную рабыню от нетерпения - вечного спутника ритуала раздевания, она сразу пустит в ход весь арсенал ласок, отчего я, как кэролловский кролик, буду безумно долго падать в пропасть, пока, устав от полета, не плюхнусь на заботливо подложенный матрац.

   Вместо этого в море удивления погружаюсь я сам, когда слышу: "Ничего не скажешь, красавец!" - насмешливый мужской голос.

   ***

   Боже, как она очаровательна в своей беспомощности!

   Теперь, хотя бы отчасти, мне понятны чувства маньяка, возбуждающегося от одного вида связанной женщины. Занятно, но стул, к которому привязана Оля, кажется естественным продолжением ее самой, и я покрываюсь потом от одной мысли, что погладить Олино бедро не более сладостно, чем потертую деревянную ножку, а вцепиться пальцами в стягивающую ее запястье веревку - не менее волнительно, чем в переливающиеся блеском волосы.

   - Ну и как он? - слышу я голос, тот самый, что окатил меня на входе и понимаю, что это он.

   Муж. Суженый. Ее, будь он проклят, судьба.

   - Как он в постели, спрашиваю? - уточняет, видимо считая ее тугодумкой, он.

   - О, прекрасно! - смотрит прямо в глаза мужу Оля. - И, кстати, у него огромный член, не то что у некоторых, - насмешливо бросает она. - Не член, а какая-то генно-модифицированная кукуруза. Да что кукуруза - торпеда! Останкинская телебашня, слышишь, мать твою!

   Продолжать Оля могла бы, кажется, еще долго, точь-в-точь как та сексапильная брюнетка в "Четырех комнатах" - этой безумной комедии, которую мы частенько крутим на работе. Если бы не одно "но": все эти комплименты она произносит лишь в моей голове. Потому что реальная Оля, хотя и привязана, подобно воображаемой, к стулу, но у нее, у реальной, изо рта торчит здоровенный кляп.