Столицы Запада - Борис Кушнер

К северу от этих знаменательных мест скромное русло реки Шпрее неожиданно вспухает пузырем-разливом, образуя широкое водное пространство. На разливе этом устроена Восточная гавань. Она состоит из гранитной набережной, полутора десятка вращающихся кранов, длинного ряда аккуратных одинаковых и занумерованных каменных складов, высокого безоконного хлебного элеватора, нескольких мельниц, нескольких фабричных корпусов, к гавани никакого отношения не имеющих, двухэтажного моста с надземной дорогой на втором этаже и с суровой панорамой на север. На севере вблизи, поодаль и совсем вдалеке толпятся прокопченные, почерневшие от тяжкой работы фабричные трубы. Пускают серый дым высоко в небо или спускают его на спины окружающих домов ветхим прожженным и расползающимся покрывалом.

За трубами бельевых фабрик и фабрик готового платья лежат тихие, недоедающие, никем незнаемые ремесленные районы, где до сих пор еще процветает система домашнего производства. Там живут семьи портных. Берут у предпринимателей-раздатчиков одежду в пошивку на дом и шьют всей семьей.

На северо-западе производственная стихия берлинских окраин достигает наибольшего своего индустриального напряжения.

Беспокойство начинается уже от Высшего технического училища. Его обширные светлые корпуса и машинные лаборатории, носящие имена Сименса и Круппа, полны взволнованных обещаний. Здесь же, едва переступить через площадь Кни и спуститься по маленькой Мархштрассе, беспокойство вырастает и принимает вещественные формы.

Рядом с желтым государственным Физико-техническим институтом, утонувшим в зелени деревьев, поместился газовый завод. На мосту через Ландвер-канал обязательно замешкаешься и заглядишься. Обязательно задержишься на нем дольше, чем нужно. Вспомнишь трудолюбивые, тяжело нагруженные каналы Фландрии, реку Лису, вдоль которой фабрики стоят плотным, сомкнутым рядом, подпирая друг друга плечами, вспомнишь Малую Неву с темно-красными корпусами бывшего Кенига и серым железобетонным имени Карла Маркса. Отсюда, от этих мечтательных берегов аккуратного берлинского канала, где улицы названы именами великих физиков и естествоиспытателей — Фрауэнгофера, Франклина, Гельмгольца — начинаются производственные места.

Против толстой трубы завода Сименса и Гальске, снабженной наверху необычайным утолщением в виде набалдашника, торчат разнокалиберные трубы машиностроительного завода Фройнд и красильного предприятия Гебауэр. Оба последних срослись так плотно, что не понять, где кончается один, где начинается другой и которому из двух принадлежат трубы, возвышающиеся далеко в глубине двора. Зайдешь справа по улице, кажется, что трубы гебауэровские, слева обойдешь — ясно видно, что они фройндовы. Из всех труб особо примечательны две. Светложелтые, яркие, перехваченные железными обручами. Одна высокая, другая пониже. Обе сильно заострены вверх. На самой вершине становятся совсем тонкими, как корабельные мачты. Пожалуй, нигде в другом месте не увидишь неба над фабрикой, проколотого такими острыми, гвоздеобразными трубами.

Шпрее в этих местах, как и большинство других фабричных рек в индустриальных районах Западной Европы, почти не имеет набережных. Семи— и восьмиэтажные корпуса выходят непосредственно из темной речной воды, кой где окружив свое основание деревянными щитами и сваями.

Отсюда близко проходит главная, горячо пульсирующая артерия, становой хребет, основная золотоносная жила района, улица Старый Моабит.

И весь район — Моабит.

Асфальтовый завод, фабрика военной амуниции, оружейная фабрика, машиностроительный завод с обширным двором, обнесенным кирпичной стеной. Из-за стены и в раствор ворот видно сооружение для переноски по двору тяжести. Вместо обычных подвижных, так называемых катучих кранов и неподвижных лебедок, на четырех углах двора утверждены четыре тонкие железные плетеные мачты. Между ними стоят наклонные фермы, управляемые тросами. Фермы волокут в своих хоботах, тряся головами, нужный груз.

Все это устройство издали похоже на радиостанцию или на оборудование угольной шахты. Вернее не похоже ни на что.

Против ворот машиностроительного завода с необычным грузоподъемным сооружением начинаются заводы Всеобщей Электрической Компании, занимающие целую улицу.

На углу стоит большой корпус турбинной фабрики.

Сравнить его ни с чем нельзя. Но более всего он похож на огромную оранжерею в Лондонском Ботаническом саду Кью-Гарденс.

Под стеклянной крышей, за стеклянными стенами лондонской оранжереи стоят, во весь рост вытянувшись, тропические пальмы. Широколиственные вершины неподвижны во влажной и душной темноте. С прямого ствола на ствол перекинулись толстые лианы, словно провода электропередач, помятые чьей-то вредительской рукой и сильно провисающие в пролетах. Очень зелено в оранжерее, очень приторно от большой, но непонятной в хмуром Лондоне и чужой ему красоте. Хорошо, выйдя наружу, смотреть издали, узнавая сквозь зеленую толщу стекла теневые тропические силуэты.

Турбинный завод Всеобщей Компании солиднее, больше и выше кью-гарденской оранжереи, но очень похож на нее. Между узкими железными полосами, идущими снизу от самого цоколя над фундаментом до карниза крыши, чернеет тонкой сеткой едва заметный железный переплет. В переплете волнистые зеленоватые стекла. Крыша вся сплошь стеклянная. В капитальных стенах торцовой стороны прорезано по такому большому сплошному окну, что сама стена кажется всего лишь только оконной рамой. Так и высится безэтажная стеклянная громада, ростом не менее чем в семь этажей. Зеленоватые стекла обманывают — расплываются машинные тени за ними, и кажется, будто это-силуэты удивительных тропических растений. Вспоминается пряный воздух оранжереи, напоенная испарениями духота и волнующая привлекательность чужой красоты. Сквозь волнистые стекла не видна внутренность фабрики. Только смутно просвечивают, как на рентгеновском снимке, теневые громады сооружений и могучие формы исполинских металлобрабатывающих станов. Равномерный низкий скрежещущий гул слышен далеко по улице.

Странно думать, что паровым турбинам для рождения нужно столько же света и солнца, сколько тропическим пальмам, заброшенным в туманно-дымную низину лондонского предместья.

Высоко над темной и таинственной водой канала нависли загребающие хоботы железной прозрачно-кружевной эстакады центральной электростанции Моабит. Она предназначена для разгрузки и передачи в бункера угля, пожираемого станционными топками в несметном количестве, доставляемого к станции водным путем по каналу. Эстакада занимает площадь в несколько десятин. Хоботы ее выпускают над каналом большие черпаки, являющиеся одновременно и подвесными вагонетками. Захвативши черный уголь с баржи, черпаки бегут по рельсам конвейера, сходятся, расходятся, уплывают вдаль и исчезают в отверстиях углехранилищ или котельного помещения. До постройки Дворца электроэнергии в предместьи Руммельсбург. Моабит был самой мощной берлинской станцией с установкой на 72 тысячи киловатт. Над ее котельными топками возвышаются девять труб толщины сверхъестественной. В новом станционном здании трубы врезаны в крышу котельного корпуса и торчат над ним наэлектризованные, как-будто на облысевшем черепе гиганта исполинские волосы стали дыбом от ужаса перед противоречиями капиталистической столицы.

В противоположном конце города, на самой окраине, в Руммельсбурге, недавно построена городская электрическая станция. Таких станций никто никогда не видал. Она раскинулась по берегу канала и по обе, стороны широкой улицы — красивая, строгая, стройная. Свободно и широко развернутые фасады, ребристые стены, плоские крыши превращают эту фабрику электрического тока в прекраснейший дворец энергии, ничем, конечно, не уступающий королевским и императорским дворцам в Версале, в Потсдаме или у нас в Ленинграде на площади имени товарища Урицкого. Чистота и безлюдность просторных, залитых светом причудливых зал, стены, крытые линолеумом, и красная кожаная мебель в рабочих кабинетах, отделение душей, комната умывальников. Удобство и комфорт внутреннего устройства почти переходят в изнеженность. Станция выстроена с рекордной быстротой, является самой совершенной в Европе и оборудована гигантскими, рекордными в Европе, турбогенераторами на восемьдесят тысяч киловатт каждый. Называют руммельсбургскую станцию по имени строителя станцией Клингенберг. Такой чести не удостоились даже создатели Миланского собора и собора св. Петра.

Трубы станции Моабит в упор глядят на высокую четырехугольную башню из темно-фиолетового блестящего кирпича. Башня выросла на хребте большого корпуса. Это — управление берлинской Западной гавани. Все здания, постройки и службы на территории гавани сделаны из того же кирпича, что и башня над управлением. Это придает всему в целом характер строгой организованности и своеобразной красивости. Грандиозным сооружениям к лицу строиться из одноцветного и однородного материала — это придает строгость и четкость, выделяет детали, облегчает быструю ориентировку.