Колумб Востока - Вадим Каргалов

Однако и торчиканское скучное сидение не было совсем бесполезным. В городе оказалось немало людей, которые или сами встречались с монголами, или слышали о них от очевидцев. Юлиан по крохам собирал слухи о завоевателях, и из этих крупиц постепенно складывалось з н а н и е.

…Большие события произошли за последние десятилетия в глубинах Азии. Монголы, которых также называли татарами, объединились в могучее государство и, предводительствуемые великим кааном Чингисом, обрушились на соседние народы. Сначала монгольское войско пошло на восток и, разорив провинции Северного Китая, достигло берегов Великого океана.[13] Затем конные орды устремились на юго-запад, разграбили богатые города Хорезма и Персии и угрожали даже Индии, сказочной стране алмазов. Страшен был натиск монголов, в прах рассыпались великие царства, исчезали с лица земли многолюдные города, на месте плодоносящих полей вырастали дикие травы, и только заунывные песни монгольских табунщиков нарушали мертвое молчание. Почти вся Азия оказалась под пятой завоевателей. А ныне каан Угедей, ставший после смерти Чингиса предводителем монголов, готовится к походу на запад и мечтает дойти до самого Моря франков.[14]

Продвижение завоевателей уже началось. Шесть лет назад первые отряды монголов появились возле Хвалынского моря.[15] Конные тумены[16] молодого Батухана, предводителя улуса Джучи,[17] внезапно перешли реку Яик, разгромили стоявшие там болгарские сторожевые заставы и железным гребнем прочесали степи до самой реки Итиль. Местные жители, половцы и саксины,[18] частью покорились завоевателям, частью откочевали в соседние страны. Пенистая волна нашествия докатилась до Волжской Болгарии и разбилась об укрепленные линии, которые болгары поспешно возвели на границе леса и степи. Несколько месяцев продолжались сражения на земляных валах и частоколах из заостренных дубовых бревен, а потом война сама собой затихла. Монгольские кочевья уползли куда-то в степи, и только конные разъезды завоевателей появляются время от времени у болгарской границы и на реке Итиль, устрашая караванщиков и жителей соседних земель. Однако, по слухам, из Азии уже подходят новые орды, накапливаются в степях между Яиком и Итилем, как дождевая вода в резервуаре, чтобы выплеснуться новым нашествием. Когда это произойдет — можно только гадать!

…Люди в Торчикане еще не знали, что совсем недавно великий каан Угедей собрал подвластных ему ханов на большой совет-курултай и что на курултае было принято решение завладеть странами Болгара, Алании и Руси, которые находились по соседству со становищами Батухана, не были еще покорены и гордились своей многочисленностью. Для участия в походе был срочно вызван из Китая прославленный полководец Субудай, которого монголы называли одним из четырех свирепых псов Чингисхана. Огромное монгольское войско двинулось на запад, и повели его высокородные ханы Гуюк, Менгу, Кадан, Кулькан, Монкэ, Байдар, Тангут, Шибан, Бури и другие, а всего великих ханов было четырнадцать. Задрожала земля под ударами миллиона копыт, дикие звери в страхе разбегались от звона оружия и конского ржания…

Тревожными, угрожающими были слухи о монголах, и Юлиан чувствовал себя воином передовой заставы, выдвинутой к самому неприятельскому лагерю.

Монголы представлялись Юлиану огромной стаей прожорливой саранчи, которая со зловещим шорохом ползет по зеленому лугу, оставляя позади черную, безжизненную землю. Ночами Юлиану снилось, что он убегает прочь, задыхаясь и путаясь в цепкой траве, а зловещий шелест позади все ближе, ближе…

Юлиан просыпался в холодном поту, подолгу лежал с открытыми глазами, прислушивался к вою ветра, и ему чудился неясный топот, лязг оружия, стоны и свист. Жуткие сновидения повторялись с удручающим постоянством.

Даже невозмутимый Герард забеспокоился: изменяя своему обычному немногословию, стал делиться с Юлианом слухами о монголах, которые удавалось собрать во время скитаний по улицам Торчикана. Оба старших брата сходились на том, что подлинные вести о страшных завоевателях можно найти только у единокровных венгров, которые жили по соседству с монголами, и что нужно идти дальше на восток. Однако до весны было еще далеко…

Как-то сразу, с леденящими северными ветрами, нагрянула зима. Степи вокруг Торчикана побелели, только курганы черными могильниками торчали среди снежной равнины. Жутко выли по ночам волки. Злые ветры бились в саманные стены домов, стучали обледеневшими пологами юрт. Колючий снег — пополам с песком — больно сек лицо, бурыми сугробами ложился поперек улицы. Дни тянулись медленно, будто окоченели от стужи, как неподвижная отара прижавшихся друг к другу овец. От холода не было спасения: ветер задувал в оконные щели, шевелил солому на полу. Скоро к холоду прибавились муки голода — королевское серебро подошло к концу. Грек Никифор стал ворчливым, сердитым. Заводил скучные разговоры о скудости запасов: «Самому бы только до весны дотянуть, хлеб-то в Торчикане дорог…»

Юлиан отмалчивался, будто не понимал намеков хозяина. Обижаться было бессмысленно. Кто они Никифору — родичи, компаньоны в торговле, старинные друзья? Так нет же, чужие люди… Нужно самим искать пропитание…

Кое-как кормились.

Герард целыми днями сидел, согнувшись, у тусклого окошка, вырезал из дерева ложки. Юлиан ходил с ложками на торговую площадь, приносил немного проса. Младшие братья Иоанн и Яков, закутанные в тряпье, собирали на улицах навоз для очага. За топливо Никифор иногда тоже давал чашку проса или бараньи потроха. А впереди были длинные месяцы зимы. Как жить?

Монахи оголодались до того, что Юлиан решил продать Иоанна и Якова сарацинским купцам. Герард одобрил это намерение, присовокупив, что жертва младших братьев будет угодна богу, ибо приносится ради святого дела, а страдания Иоанна и Якова в земной жизни обернутся вечным блаженством на небе…

Однако сделка не состоялась, несмотря на все старания Юлиана и весьма недорогую цену, которую он просил за младших братьев. Сарацинские купцы ждали весны, когда снова может разгореться война и рабы станут совсем дешевыми. К тому же Иоанн и Яков ослабли от голода и едва держались на ногах. Они не умели ни пахать землю, ни ухаживать за скотом, а иное здесь не ценилось. Кому такие нужны? Неудивительно, что покупателей не нашлось.

Тогда по праву старшего Юлиан велел Иоанну и Якову возвращаться обратно в Венгрию. Младшие братья смиренно склонили головы, прошептали бескровными губами: «Да будет на все воля божья…» Постояли у порога, будто надеялись, что Юлиан передумает, оставит хотя бы на один день у желанного очага, в котором весело потрескивал огонь и, не дождавшись сочувственного слова, тихо вышли, дрожащие и бесплотные, как тени.

Больше Юлиан о них ничего не слышал.

Двоим прокормиться было легче, чем четверым, к тому же Герард достиг в своем ремесле немалого искусства и вырезанные им деревянные ложки расходились на торгу бойко. В иные удачные дни монахам даже удавалось отложить кое-что из пищи про запас. Небольшие хлебцы, испеченные в золе, они сушили и складывали в деревянный короб. Если в какой-нибудь день не удавалось добыть пищи, монахи голодали, но хлебцы не трогали. В этих хлебцах заключалась надежда на продолжение пути.

Юлиан и Герард считали дни до весны, вспоминали благодатную венгерскую землю, уютные кельи доминиканского монастыря, вкусную еду в братской трапезной. Какой щедрой была тогда жизнь и каким жалким казалось нынешнее полуголодное существование!

Прислушиваясь к вою ветра, монахи перебрасывались незначительными словами, а больше молчали, думали каждый о своем. О чем думал его последний спутник, Юлиан не знал, да и собственные мысли навряд ли смог бы потом припомнить — туманными они были, непонятными. Одно неотступно занимало голову: «Дойти до Великой Венгрии… Только бы дойти…»

Глава 6. СТЕПЬ

Весна в степях проходит скоротечно, с обилием ясных солнечных дней. В середине марта снег везде сошел, только в низинах еще белели сугробы, из-под которых струилась мутная вода. С первым же попутным караваном Юлиан и Герард покинули опостылевший Торчикан.

Караванщики взяли с собой монахов неохотно, смотрели на них презрительно, как на прах земной. Ни товаров у них не было, ни лошадей, ни серебра, чтобы заплатить за место в повозке. Одним не обделены были Юлиан и Герард — смирением, готовностью услужить. Только за это и не прогнали их караванщики, позволили идти рядом с телегами, а иногда даже кормили вареной бараниной, если в котле после общей трапезы оставался лишний кусок.

Своей провизии у монахов было совсем мало, двадцать два хлебца, таких маленьких, что их можно было бы съесть за пять дней, а путь предстоял долгий. Хорошо хоть воды в степи по весеннему времени оказалось в изобилии!