Игорь Грабарь - Наталья Мамонтова

Еще одна из картин этого великолепного периода - Снежные сугробы - тоже была написана в один сеанс. Зрелище снежных сугробов на высоком берегу Пахры, освещенных последними косыми лучами солнца, линия старых низких изб деревни Комкино, подчеркивающая высоту горизонта. Сложная пластика берега, подтаявший снег на реке. Художник, рискуя жизнью, въехал на весенний лед в санях,чтобы уловить гамму тончайших нюансов, - голубые тени, изумрудные полыньи, слепящие лучи солнца на закате.

Как в Мартовском снеге и Февральской лазури, художник старается взять снег или небо широкой плоскостью, чтобы развернуть во всю возможную силу живописные эффекты, пастозную фактуру. Как считал Грабарь, от картины к картине возрастала степень цветового «разложения», и в Снежных сугробах дивизионизм сказался наиболее отчетливо.

Очень показательная для работы Грабаря быстрота создания этюдов и картин была обусловлена скоростью изменений, происходящих в природе на границе зимы и ранней весны. Уловить миг жизни солнечного света в окружающей среде, в массе снега, принимающего на себя все световые и цветовые изменения, - это вызывало сильнейший художественный азарт в Грабаре,заставляло «швырять» краски на холст в увлечении красотой мотива.

Банка с вареньем и яблоки. 1904

Закарпатская картинная галерея, Ужгород

Утренний чай. Подснежники. 1939-1954

Музей искусств Узбекистана, Ташкент

Этот зимний живописный сезон в Дугине Грабарь завершил этюдом Вешний поток. «Когда в конце марта снег почти всюду сошел, в Дугине начинали искать его остатков в оврагах - обычай, ведущий свое начало еще от последних снегов К. Коровина и Левитана 1880-х годов и укоренившийся с тех пор в Москве»[1 И.Э. Грабарь. Моя жизнь, с. 204.]. Найденный Грабарем «очаровательный овраг» поразительным образом соединил в себе осеннюю высохшую листву, остатки зимнего снега и весеннюю синеву ручья. Цвета трех времен года художник объединил в активную красочную гамму, создав взволнованное, трепетное и правдивое ощущение наступающей весны.

Все созданные им в это время работы были показаны в конце 1904 года на выставке Союза русских художников и пользовались огромным успехом и среди коллекционеров, и среди художников. Импрессионизм в интерпретации Грабаря увлек многих московских художников. По его ярким, эффектным, жизнеутверждающим картинам можно было судить о возможностях этого еще малоизведанного художественного пути.

Любовь к зиме стала для Грабаря большим стимулом в живописи. Он сам признавал, что с окончанием зимы пейзаж становился менее привлекательным для него и картины природы успешно заменял собою натюрморт.

В 1905-1908 годах зимняя тема приобрела некую устойчивую линию - ведущим ее мотивом стало изображение инея. «Под знаком» инея прошли январи 1906 и 1907 года.

Хризантемы. 1905

Государственная Третьяковская галерея, Москва

Почему этот очень локальный зимний мотив приобрел в творчестве Грабаря такое значение? По его собственным словам, работа над инеем будила его «живописный задор». «Немного на свете таких потрясающих по красочной полифоничности моментов, как солнечный день инея, где цветовая гамма, ежеминутно меняясь, окрашивается в самые фантастические оттенки, для которых на палитре не хватает красок»[1 И.Э. Грабарь. Моя жизнь, с. 219.]. Одной из главных задач в разработке этого мотива было соединение графического и живописного эффекта, выражение одного через другое - именно это создает самую впечатляющую особенность инея, трудно передаваемую в искусстве.

Грабарь писал иней «на всякие лады» - разнообразные его виды, в утренние и вечерние часы, при солнце и в бессолнечный день. Делалось это в виде маленьких цветных набросков, так как на морозе быстро застывала краска. Таких набросков накопилось у Грабаря около сотни - «не было эффекта инея в течение дня, которого бы я не зафиксировал в этой коллекции»[1 И.Э. Грабарь. Моя жизнь, с. 223.]. В мастерской наброски стали превращаться в композиции, составившие сюиту картин День инея (1907-1908). Она, по замыслу художника, должна была обобщить его импрессионистический опыт и перевести его в план декоративного синтеза, он намеревался вывести некую формулу цветового и светового видения.

За самоваром. 1905

Государственная Третьяковская галерея, Москва

Такая углубленность в технику передачи мотива в какой-то момент обернулась рассудочностью, механистичностью, которую сам Грабарь ощутил в своих работах, - это был пик его импрессионизма. Теперь он начал уделять все больше внимания цветовым, декоративным задачам, пытаясь отойти от сугубо импрессионистических. Декоративизм становился значительным направлением в московской живописи 1910-х годов, и работы Грабаря постепенно входили в это русло. И в более поздних работах содержится свидетельство о том, что эта живописная проблема продолжала его волновать. Пейзаж в картине На лазоревом небе (1923) обладает высокими декоративными качествами - выразительные линии контуров, прихотливая узорность листвы, вычерченная на фоне неба, плоскостность крон деревьев и кустов напоминает японское искусство.

Сирень и незабудки. 1905

Ярославский художественный музей

Утренний чай (В аллее). 1917

Национальный музей изобразительных искусств Республики Татарстан, Казань

Еще в школе Ашбе Грабарь начал ставить себе строгие натурные задачи, пытаясь достичь конечной объективности во взаимоотношениях художника с натурой. Одним из направлений в этой работе стали натюрморты, в которых изображение доводилось до иллюзорности. Начиная от простых ко все более сложным, эксперименты с натюрмортной иллюзорностью должны были обозначить границу живописного и реального.

В Дугине натюрморт стал для Грабаря важным упражнением для руки и глаза, подобно гаммам для пианиста. Среди первых удачных дугинских натюрмортов был этюд Банка с вареньем и яблоки (1904), в котором запечатлена своеобразная манера художника и его отношение к тому, что носит название «мертвая натура».

Прижавшись друг к другу, стоят и лежат на столе предметы. Их тесная группа при всей натюрмортной неподвижности словно несется в вихре однонаправленных мазков.

Послеобеденный чай. 1904

Ивановский художественный музей

Слитность предметов, отсутствие пространства между ними усиливают впечатление движения. Во главе этой семейки предметов - банка с вареньем; она концентрирует свет в картине благодаря прозрачности стекла и волшебному цвету ее содержимого. Живописные рефлексы, словно перебегающие с предмета на предмет тени, вихрящаяся вокруг яблок бумажная обертка, взлетающие как под дуновением ветерка края бумажных крышек - все подчинено идее и форме импрессионистического «потока жизни», еще более выигрывающего от контраста смыслов: «мертвая натура» предстает более живой, чем ее принято видеть и изображать.

Большинство натюрмортов Грабаря 1900-1910-х годов - цветочные. Это связано с тем, что цветы были в дугинском доме круглый год: либо полевые, либо оранжерейные. Красота цветовых сочетаний, разнообразная фактура растений давали чистую и радостную живописную задачу, увлеченно разрешаемую свободной кистью.

Как и в пейзажах этого времени, в натюрмортах Грабаря воплощен «чистокровный» импрессионизм - это Сирень и незабудки, Хризантемы (обе - 1905). О картине Сирень и незабудки Грабарь писал: «Я увидал на рояле корзину, ...плотно наполненную незабудками, походившими на какую-то плюшевую, дивного бирюзового цвета материю. Рядом стоял в белом кувшине букет белой и лиловой сирени. Я бросил подле на рояль еще ветку сирени и принялся писать...»[1 И.Э. Грабарь. Моя жизнь, с. 210.] Натюрморт имел огромный успех у всех, кто его видел. Но сам художник знал о нем больше, чем зрители, - ему самому картина «показалась скучной и суховатой по выполнению, а главное слишком механической в своем дивизионизме, лишенной того живописного нерва, который один вносит в художественное произведение подлинно животворящее начало. Правда, я отдавал себе отчет в том, что нельзя передать целую копну таких миниатюрных цветов, как незабудка, в которых переливаются голубые, синие, сиреневые, розовые, зеленые и желтые краски, одним обобщающим тоном; сама фактура цветка диктовала фактуру живописи, но все же в результате получилась иллюзорность не чисто живописного порядка, а порядка фотографического, мне всегда ненавистного»[2 Там же.]. Недовольный картиной, Грабарь дал себе слово написать еще множество натюрмортов, «чтобы выправить кривую этой натюрмортной эволюции»[3 Там же, с. 211.].