Сегодня – позавчера - Виталий Храмов

Сначала я решил, что это розыгрыш такой. Ну, как по телеку. Напугают, потом выбегают: «Мы вас разыграли! Там стояли скрытые камеры!» Но, нет. Мне было слишком хреновато, чтобы надо мной подобные опыты ставить. У меня ведь, в самом деле, рука сломана, всё тело изорвано (врачи так сказали), да я и сам чувствую себя изжеванным куском мяса. Двадцать первый век жесток и бесчеловечен, но не настолько же? Да и многовато актеров, настолько вжившихся в образы. Слишком масштабная постановка для меня одного. Кто я такой-то?

Испытание, говоришь? Быть куском бэушного мяса? Ничего нового. И так, почти все кого я знаю — ходячие мясные куски. Только не рванные, как я.

Испытание. Из двадцать первого века в сорок первый год. Да, год знаковый. Для чего? Изменить что-то? Тогда почему я? Я же не знаю ничего и ничегошеньки не умею. Почему не историк какой, на этой теме двинутый, в смысле продвинутый. Или спецназовец. Или Шаманов? ВДВ командует, умеет. Чеченов был нехило. Вот он помог бы. А я? Я даже автомата Калашникова в руках не держал. И в армии не служил. По образованию — экономист — вообще бесполезный человек.

Я представил — прихожу в НКВД или как он тут называется. «Здравствуйте, я из будущего!». А они мне: «Очень хорошо! И чем вы нам можете помочь?» И тут я приплыл. Ничем, твою матом, ничем! Бездарь я, ничегошеньки полезного не знаю и не умею. Коекакер типичный!

Что я помню о 41-м? Сильные бои шли под Могилёвом, Смоленском. Под Вязьмой наших окружили. И путь на Москву стал открыт. Киев не сдавали. Может специально подставили наши войска под окружение, надеялись на Киевский укрепрайон? Гудериан отвернул от Москвы на юг. Под Киевом наших навестила полненькая и пушистая полярная лиса. Кто ж думал в 41-м, что можно окружить целый фронт? Надеялись на стойкость русского солдата. Что удержит, свяжет чудо стратегического мышления — танковые армии. Не вышло. А если бы Гудериан не пошел на Киев, а ударил бы на Москву? Удержали бы? Потеря Киева — тяжелая потеря. А потеря Москвы? Москва — узел всех возможных коммуникаций, даже сейчас. А в 41-м? Оправились бы?

И это всё, что я помню. Но, я уверен, что Сталину и его наркомам и без моих сопливых и так всё понятно. Не помню я ни расположения войск, ни направлений ударов, ни количество привлечённых сил, ни одной даты. Так, чуть-чуть, общие тенденции. Но, их и так несложно вычислить мозговитым офицерам Генштаба из простого анализа разведданных.

Технические детали? А я и не знаю никаких. Даже нарисовать не смогу ни одного самолета времен ВОВ.

Ничегошеньки-то я не знаю.

И самый главный вопрос — как я в глаза-то Сталину посмотрю? Я здесь единственный представитель их потомков. С меня за всех и спросится. Что я ему скажу: «Просрали мы Родину, товарищ Сталин. На колбасу поменяли. Лохи мы позорные. Повелись на красивые обещания дяди заокеанского и были кинуты, как последние лохи. Героическое прошлое своё, щедро кровью оплаченное, оболгали, предали. Светлое будущее наших детей, вами авансом проторенное разменяли на сникерсы и китайские цветастые шмотки. Да, у многих из нас есть автомобили, компьютеры, у всех — аудио, видео, телеки. Но нет у нас будущего. Не видим этого, потому что не хотим видеть, не хотим поверить этому. Но подспудно это давит. Поэтому гнетёт безнадёга, мужики убегают от этого в иллюзии, кто пьёт, кто в виртуалке компа тонет, кто на наркоту падает. Некоторые даже отказались от чести быть мужиком и нести тяжесть мира на своём хребте, отвечать за всё. Они бабами попытались стать. Пидоры! Они-то слиняли. А мы, нормальные? Депрессия. Серая безнадёга. Максимка вон вообще решил дитём остаться. И не пидор, и не мужик. И спроса никакого. Убогий. Да, убогие мы все! И нет нам прощения. И расстрела за такое мало».

Так ему сказать? Последнюю опору из-под старика выбить? Чтобы и его жизнь и борьба потеряла смысл? А он в запой уйдёт? Война кончиться в 41-м. Исчезновением русского народа, как исторической сущности. И меня не будет. И сына моего.

Да, ё-моё, почему я-то? Толку-то от меня?

Вот об этом я и думал, пока лежал в палате. Оглушенный, полуослепший, прикованный к койке. Оказалось, у них, здесь, насчёт обезболивающих совсем никак. Даже простенького баралгина нет и не было. И антибиотиков нет. Только стрептоцид. И спирт. Какие-то лекарства были, но я даже не слыхал таких.

Время шло. Я всё больше отчаивался. С каждым прошедшем днём положение на фронтах всё ухудшалось. Я-то знал. Но я ничем не мог помочь. Я был близок к отчаянию. Разум убеждал меня, что помочь предкам я ничем и так не смогу. Но душа отчаянно вопила, звала помочь им.

— Не время отчаиваться. А вот в голос реветь в самый раз! — пробормотал я. Не знаю, слышал меня кто-либо или нет. Я был «аутентичен» — глухотой и слепотой отрезан от мира. Звуки были искажены до неузнаваемости, видел только цветные пятна. Чтобы я не мучился, глаза и уши мне замотали чем-то. Наверное, бинтами. Я был отрезан от внешнего мира. Самое время подумать. Как говорил один знакомый капитан ВВС из аэродромной обслуги, с которым мы раньше дружили семьями:

— Отставить рефлексию!

Значит, эмоции отставим на потом, подойдём к вопросу рационально.

И что же мы имеет? Имеем мы одно покалеченное тело, отсутствие полезных знаний и навыков. Это плохо. А что хорошего? А хорошего мало: только сильное желание помочь Родине.

Ладно, может, что наскребём по сусекам памяти. Нужен план. По пунктам. Мне так всегда было легче, нагляднее что ли.

«План помощи» — назовём так. Как можно, ну хотя бы теоретически, ускорить свидание Рейха и полярной лисички? А кто его знает? Это не конструктивно. Ладно, значит, нужен «ход конём», как говорят: не пускают в дверь — надо лезть в окно. Напрягаем память.

Почему сейчас на фронте полный абзац? Танков, самолётов, пушек, людей, оружия и нас было больше, но кровушкой умылись. Какое сегодня число? Наверное, все девять мехкорпусов по тысяче танков в каждом, уже сгорели в приграничных контрударах. Без заметных успехов. Самолёты сожжены на базах, без топлива, без связи, без управления, целеуказания. Вот тут кое-что есть. Надо обдумать. Людей больше? В данный момент это означало лишь — больше жертв. Больше пушек? А куда им стрелять? Как до огневых добираться? И для всех одна и та же беда: отсутствие связи, отсутствие снабжения, отсутствие управления, отсутствие целеуказания, отсутствие разведданных и связанных с этим неадекватность противодействия на действия противника.

Почему так? Тут опять по пунктам надо проявлять.

Связь. Ясно, что вестовые с записками — это каменный век. Кто из армейских «кабинетных теоретиков» думал, что обстановка может меняться настолько быстро? Мог ли кто представить темп наступления сто кэмэ в сутки? Просто вообразить себе? Это мы, в двехтысячных, привыкли к бешенному ритму, к повсеместности связи, к моментальной передаче данных, к быстрому реагированию, оперативному управлению процессами по сотовому. А маршалы Сталина? Подобного даже в фантастике тогда не было. Да и была ли фантастика тогда? А и была, читали они её? Когда? Молодое, тогда, советское государство строило в условиях экономической и информационной блокады армию, опираясь лишь на опыт 1 Мировой, Гражданской войн, да и ограниченных конфликтов в Испании, Монголии и Карелии. Но те конфликты действительно были ограниченны, опыт, вынесенный из них, был ограниченно применим. Да, с типами танков, пушек, автоматизации стрелкового оружия, обмундированием они помогли. Но кризисы гасились свежими резервами, связь и снабжение успевали на ограниченных географически театрах военных действий. Да и финны с японцами — не немцы. Подобной немцам маневренности и управляемости резервами, ресурсами, огнём, оперативности и адекватности принятия решений, инициативности и ответственности на всех ступенях управления мир ещё не знал. За что и поплатился.