Порог между мирами (сборник) - Филип Дик

— Итак, вы видите, — негромко, но настойчиво говорил комментатор программы «Новости», — последние приготовления закончены. С минуты на минуту ожидается прибытие мистера и миссис Дейнджерфильд. Давайте мысленно окинем взглядом весь громадный объем проделанной работы, чтобы быть уверенными…

Вздор, сказала про себя Бонни Келлер, задрожав, и выключила телевизор. Я не могу видеть это.

С другой стороны, чем занять себя? Просто сидеть, полируя ногти, все шесть часов, а фактически — и две последующие недели тоже? Единственным выходом было бы не помнить, что сегодня день, когда первая пара должна отправиться в путь. Однако сейчас это было невозможно.

Ей нравилось думать о них как о первой паре… что–то из сентиментального, старомодного научно–фантастического рассказа. Снова Адам и Ева — только Уолт Дейнджерфильд не был Адамом. С его ненавязчивым саркастическим остроумием, с его запинающейся, почти циничной манерой речи, когда он говорил с репортерами, он более походил на последнего (по времени, конечно), чем на первого человека. Бонни обожала его. Дейнджерфильд не был ни простофилей, ни стриженным «под ежик» юным блондином–автоматом, нанятым когда–то для выполнения новейшей задачи воздушных сил. Уолт был реальной личностью. За это–то, без сомнения, НАСА и выбрало его. Гены Дейнджерфильда впитали всю культуру, все наследие человечества за несколько тысяч лет, чтобы расцвести сейчас. Уолт и Лидия должны найти некую terra nova… и там будет жить множество рассудительных маленьких Дейнджерфильдов, расхаживающих по Марсу и говорящих умно, но с тем же оттенком легкой живости, которым обладал Дейнджерфильд.

«Представьте себе длинное, свободное от движения шоссе, — сказал однажды Дейнджерфильд, отвечая на вопрос репортера о степени опасности путешествия, — миллион миль широченного шоссе без всякого транспорта, никаких медленных грузовиков. Представьте себе, что вы отправились в путь в четыре часа утра… только ваш автомобиль — и никого. Как говорится, о чем беспокоиться?» И затем последовала чудесная дейнджерфильдовская улыбка.

Нагнувшись к телевизору, Бонни снова включила его. На экране возникло круглое, в очках лицо Уолта Дейнджерфильда. Он был уже в скафандре, но пока без шлема. Лидия молча стояла за ним, в то время как Уолт отвечал на вопросы.

— Я слышал, — Уолт растягивал слова, как будто прожевывал вопрос перед ответом, — я слышал, что в Буа, штат Айдахо, есть одна ПМС, которая беспокоится о нас. — Он бросил быстрый взгляд на кого–то в комнате, кто, видимо, задал вопрос. — ПМС? Ну, это великий, сейчас давно забытый термин Герба Кайена для Порядочных Маленьких Старушек, которых вы найдете всюду. Может быть, одна из них уже на Марсе, и мы будем жить на одной улице с ней. Как бы то ни было, если я правильно понял, старушка из Буа немного беспокоится о Лидии и обо мне, боясь, что с нами может что–нибудь случиться. Поэтому она послала нам талисман на счастье.

Он поднял что–то, неуклюже держа его пальцами в перчатке скафандра.

Репортеры оживились.

— Мило, не так ли? — спросил Дейнджерфильд. — Я скажу вам, что это такое. Это средство от ревматизма.

Репортеры расхохотались.

— На всякий случай, если мы схватим ревматизм на Марсе. Или подагру? Кажется, это все–таки от подагры, так она пишет в письме.

Он взглянул на жену:

— Подагра, не правда ли?

Я полагаю, думала Бонни, у них нет талисманов от метеоров или радиации. Ей было грустно, как от нехорошего предчувствия. Или это оттого, что сегодня — день посещения Бруно Блутгельдом психиатра? Этот факт наводил на мысли о смерти и о радиации, о неправильных расчетах и ужасных неизлечимых болезнях.

Я не верю, что Бруно стал параноидальным шизофреником, думала она. Это только временное ухудшение ситуации, и при надлежащей психиатрической помощи — парочка каких–нибудь пилюль — все будет в порядке. Просто эндокринное расстройство проявляет себя таким образом, а эндокринологи сейчас творят чудеса. И это совсем не дефект личности — это психотическая основа раскрывает себя в стрессовой ситуации.

Но откуда мне было знать, мрачно думала Бонни. Бруно пришлось сесть перед нами и рассказать, что «они» отравили ему питьевую воду, прежде чем и Джордж, и я догадались, как он болен. До этого он казался просто подавленным.

Прямо сейчас она могла представить Бруно с рецептом на какие–то таблетки, которые стимулировали бы кору головного мозга или подавили бы промежуточный мозг; как бы то ни было, современный западный эквивалент китайского лекарства на травах подействовал бы, изменяя метаболизм мозга Бруно, избавляя его от мании, как будто сметая паутину. И снова все было бы хорошо; она, Джордж и Бруно снова вместе, составляя гармоничное трио, играя Баха и Генделя по вечерам… Это было бы как в старые времена — две деревянные флейты «Black Forest» (настоящие) и ее пианино. Дом, полный музыки барокко и аромата свежеиспеченного хлеба, и бутылка вина «Буэна Виста» из старейшего винного погреба в Калифорнии…

Уолт Дейнджерфильд на экране выглядел так, как будто он сделал удачное замечание в манере Вольтера и Уилла Роджерса, вместе взятых.

— О да, — отвечал он женщине–репортеру в смешной соломенной шляпе, — мы надеемся открыть много неизвестных форм жизни на Марсе. — И он смотрел на шляпу, как будто хотел сказать: «Видимо, вот одна из них».

И снова репортеры смеялись.

— Мне кажется, это приближается к нам, — сказал Дейнджерфильд своей тихой, спокойной жене, указывая на шляпу. — Милая, да оно нападает на нас!..

Он по–настоящему любит ее, поняла Бонни, наблюдая за Дейнджерфильдами. Интересно, испытывал ли Джордж такие же чувства ко мне, как Уолт к своей жене? Честно говоря, сомневаюсь. Если бы испытывал, то никогда не позволил бы мне сделать два аборта. Она стала еще печальнее и повернулась к телевизору спиной.

Они должны были бы послать Джорджа на Марс, думала она с горечью. Или, еще лучше, послать нас всех: Джорджа, меня и Дейнджерфильдов. Джордж мог бы завести интрижку с Лидией, если бы осмелился, а я могла бы пойти в постель с Уолтом. Я была бы прекрасным товарищем в великом приключении. Почему нет?

Хочу, чтобы случилось хоть что–нибудь, сказала она себе. Пусть позвонит Бруно и скажет, что доктор Стокстилл вылечил его. Или пусть Дейнджерфильды вдруг вернутся, или китайцы начнут Третью мировую, или Джордж разорвет наконец контракт с этой ужасной школой… он давно собирается так поступить. Что угодно, что–нибудь. Может быть, думала она, я должна достать свой гончарный круг и горшок, вернуться снова к так называемому творчеству, анальной форме или чему угодно. Я могла бы сделать неприличный горшок. Сделать, обжечь в печи у Вайолет Клэтт и послать его в Сан–Ансельмо, в Общество народного творчества, в то бабское общество, которое в прошлом году отклонило мою сварную бижутерию. Мне кажется, они бы одобрили неприличный горшок, если бы это был хороший неприличный горшок.

Небольшая толпа собралась перед витриной «Модерн ТВ», чтобы наблюдать на экране цветного стереотелевизора отлет Дейнджерфильдов. Это событие показывали каждому американцу, где бы он ни был — дома или на работе. Стюарт Макконти стоял позади толпы, скрестив руки на груди, и тоже смотрел на экран.

— Дух Джона Л. Льюиса, — в своей обычной сдержанной манере говорил Уолт Дейнджерфильд, — понял бы истинное значение повременной оплаты… если бы не он, мне бы, возможно, заплатили за этот полет около пяти долларов с условием, что моя работа начнет засчитываться только по прибытии на место.

Лицо Уолта было спокойно; приближалось время, когда он и Лидия должны были войти в кабину корабля.

— Только запомните: если что–то случится с нами, если мы исчезнем… не ищите нас. Оставайтесь дома — и я уверен, что мы с Лидией где–нибудь внезапно проявимся.

— Удачи вам, — жужжали репортеры, пока должностные лица и техники НАСА не вытеснили Дейнджерфильдов из поля зрения телекамер.

— Это продлится долго, — сказал Стюарт Лайтхейзеру, стоявшему за ним и тоже наблюдавшему за происходящим.

— Дурак он, что летит, — сказал Лайтхейзер, жуя зубочистку, — он никогда не вернется, этого даже не скрывают.

— А с чего ему хотеть вернуться? — спросил Стюарт. — Что здесь у нас такого хорошего?

Он завидовал Уолту Дейнджерфильду, он хотел, чтобы он, Стюарт Макконти, стоял там перед телекамерами — на глазах у всего мира.

Из подвала по лестнице поднялся Хоппи Харрингтон и энергично протиснулся вперед на своей коляске.

— Они уже взлетели? — нервно спросил он Стюарта, вглядываясь в экран. — Он сгорит, случится так, как в шестьдесят пятом. Я этого, конечно, не помню, но…

— Заткнись ты, — беззлобно оборвал его Лайтхейзер, и фокомелус, покраснев, замолк.

Все продолжали смотреть на экран, думая каждый о своем, а в это время с конического носа ракеты при помощи крана сняли последнюю группу техников. Отсчет времени должен был вот–вот начаться; ракету уже заправили топливом, проверили — и двое людей вошли в нее. Маленькая толпа перед витриной оживилась и начала переговариваться.