Открыватели дорог - Николай Асанов

Все улицы сходились на площади звездообразно, и тут же недалеко видны были их околицы, граничившие с черным лесом. Да и на улицах еще остались огромные костлявые деревья, напоминавшие о том недалеком времени, когда все пространство здесь было покрыто тайгой.

Два-три каменных здания резко выделялись среди деревянных домов. Это были школа, почта, пожарное депо. Недалеко от реки возвышалась огромная кирпичная труба. Чеботарев невольно указал на нее рукой и спросил добродушного старика:

— А там что за индустрия?

Старик как будто оскорбился бесцеремонным вопросом и коротко ответил:

— Городская баня…

— Вот тебе и на! — воскликнул Чеботарев и тут же осекся. Старик глядел на новичка с такой презрительной улыбкой, что Чеботарев опять растерялся.

— Наша индустрия, парень, без труб, однако государству приносит большой доход. Так-то, молодой человек. Не по росту человека судят, а по уму. То же и в производстве соблюдается.

— Да что же здесь за индустрия? — недоуменно, но уже почтительно спросил Чеботарев.

— Секретная, — строго ответил старик, хотя улыбчатые морщинки снова ожили на его широком лице. — Будешь здесь жить — сам узнаешь, уедешь, — значит, тебе и знать не надобно.

— А где тут дом двести десять? — уже совсем смущенно и даже жалобно спросил Чеботарев, теряя весь свой задор. — Ведь и всех-то домов не больше ста наберется…

Старик торжественно указал на группу домов, которые стояли особняком, тоже все одинаковые, но несколько непохожие на остальные дома города. Судя по тюлевым занавескам на окнах, по обилию кабелей, подведенных к домам, можно было полагать, что тут живет начальство. Столько-то опыта он должен был иметь! И Чеботарев пожалел, что вступил в разговор со стариком, таким ехидным, несмотря на кажущееся добродушие.

Все-таки он не удержался от вопроса, который так и просился на язык:

— Почему же двести десять, если тут и всех-то домов десяток?

— Шифр… — строго и туманно ответил старик. — Иди, парень, в угловой дом, он и будет двести десятый. Кого тебе там надобно?

— Товарища Колыванова! — отрапортовал Чеботарев.

— Борис Петровича? — оживился старик. — Так бы и сказал, а то наводишь тень на плетень разными вопросами. Борис Петрович теперь большой начальник. Железную дорогу строит. Знай наших, передай вашим! Скоро и мы на паровиках поедем, довольно нам с автомобилями да самолетами мучиться…

Словно подтверждая слова старика о тех неприятных средствах передвижения, которыми ему приходится пользоваться из-за отсутствия железной дороги, от реки раздалось ворчание самолета, затем над домами взлетел маленький «Антон» и повернул на запад, откуда только что прибыл Чеботарев. Чеботарев завистливо посмотрел вслед самолету и потер рукою разбитую в дороге поясницу. Одновременно он вспомнил те горы и болота, по которым была проложена шоссейная трасса, Удивленно покачал головой: «Ну и ну! Ай да Борис Петрович! Нашел-таки себе невыполнимое дело, перед которым все другие покажутся простенькими!» Впрочем, он хорошо знал Колыванова и понимал, что инженер нарочно искал дерево по своим силам, прежде чем начать рубить.

Высокий мужчина с длинной шеей неодобрительно повел выпуклыми глазами, крякнул и сказал, ни к кому не обращаясь:

— Да, понаехали железнодорожнички! Век мы их не видали и тоже не пням молились, а теперь целый год они жируют, и что-то я до сей поры ни одной рельсы не видел…

Опрятно одетая молодайка с красивым и злым лицом пренебрежительно ответила ему:

— Погоди, заставят просеку рубить да карьеры лопатить — не то увидишь. У нас на прииске уже всех переписали в бригады. Взаимная помощь называется. Потруднее придется, чем этому молодцу на целине. Новый начальник повернет…

Длинношеий мужчина усмехнулся и подмигнул молодайке:

— Ну, иной и к жене дорогу проторить не умеет, — чужой подъехал, — а уж в болотах и подавно запурхается…

Остальные попутчики засмеялись над чем-то, понятным только им.

Чеботарев с недоумением слушал этот злой разговор. Он возможен только в таком вот маленьком городке, где любят посплетничать. Да и злость к человеку особенно часто рождается, как замечал Чеботарев, именно в глухих, заброшенных местах, где мало что дает пищу для размышлений, обогащающих душу.

Но старик, до сих пор приглядывавшийся к Чеботареву, вдруг вмешался в разговор спутников:

— Что вы лапти плетете, граждане? Когда было дорогу строить, если тут одни пустоша́ считались? Тебе, Леонов, это больше понимать следует, все-таки золотишко нюхал…

— А ты меня не задевай! — резко откликнулся длинношеий. — Я тоже для государства стараюсь.

Взвалив на плечо окованный узорчатым резным железом ящик, Леонов быстро пошел по улице, не простившись со спутниками. Добродушный старик теперь уже не казался таким добрым. Глаза его сузились, он пожевал губами, глядя вслед ушедшему, потом обернулся к Чеботареву.

— Приискатель, — осуждающе сказал он и добавил, как бы поясняя свою мысль: — Золотнишник, а они всю жизнь одиночками жили, им бы только от глаз укрыться да в землю зарыться. Дальше горстки блесны они не видят.

Чеботарев молчал. Старик снова улыбнулся своему собеседнику, но, не слыша ответа, решительно подтолкнул его:

— Что же ты стоишь, парень? Беги скорее к Борису Петровичу, он, поди-ко, ждет тебя! Передай ему привет от Лундина… Это моя фамилия, — строго добавил он, словно заранее требуя уважения к ней, — Семен Лундин, охотник, запомни…

— Лундин? — обрадованно сказал Чеботарев, снова опуская на землю чемодан. — В Казахстане у нас на участке взрывник Лундин работал. Из этих мест. Точно: Григорий Семенович Лундин. Сын? — Он требовательно глядел на охотника, ожидая ответа.

— Сын… — коротко ответил старик, и лицо его сразу окаменело, вся словоохотливость пропала, он начал возиться с мешком, опустив глаза.

— Потом он на Алтай подался, а после уж не писал. Где он?

— Здесь, — глухо ответил старик. — Да если останешься, так увидишься, — нехотя добавил он. — Тут до нас верст тридцать, не боле… Урочище Ветлан называется, там мы и живем.

— Обязательно заеду! — оживленно сказал Чеботарев.

— Не надо, парень, — строго остановил его старик. — Болен Григорий. Трудно ему на здоровых глядеть! — И, не обращая больше внимания на Чеботарева, пошел по улице.

Чеботарев подхватил чемодан, глядя вслед старику, рассеянно кивнул задержавшимся еще возле машины попутчикам и зашагал к указанному дому. Да и было от чего стать рассеянным.

Гриша Лундин болен и оттого обижен на людей. Колыванов, должно быть, наоборот, обиделся на себя, если взялся за такое трудное дело, вдруг прояснившееся для Чеботарева. Едучи на грузовой машине от железнодорожной станции, которая и называлась-то Последняя, будто на ней кончался обжитой мир, Чеботарев замечал в нескольких местах пересекавшую шоссе пикетажную просеку, давно уже затянутую болотом или мелким кустарником. В одном месте была даже некогда насыпь красного песка, но и та виднелась лишь полоской, остальное засосала трясина. И в этих-то гиблых местах Борис Петрович собирается построить железную дорогу! Да, это не Казахстан и даже не алтайские кручи и стремнины!

Квартиру Колыванова он мог бы отыскать и не спрашивая. Подъезд был до того зашаркан и затоптан желтым песком, будто весь город Красногорск перебывал тут. Так всегда случалось, где бы ни жил Колыванов. Окружающие Колыванова люди почему-то считали своим долгом перекладывать на плечи инженера всякую свою беду и неурядицу. Правда, с добрыми вестями его тоже не обходили. Но известно, что добрые вести дома переживать приятнее…

Чеботарев неодобрительно оглядел эти следы нашествия. Раньше он старался оберегать инженера от лишних посетителей, — начальнику, как говорится, за всех думать надо! А когда ж он будет думать, коли люди толкутся, как мошка? Но однажды Колыванов, не строго, но довольно насмешливо, отчитал своего помощника за такое сбережение. «С людьми-то и думать легче!» — вот что сказал он. С той поры Чеботарев свою опеку проводил тайно. А два года назад и совсем оставил своего учителя и начальника…

Эта откуда-то со стороны пришедшая мысль была самой неприятной. Он с некоторым страхом нажал кнопку звонка, но тут же усмехнулся про себя: «А чего бояться?» Колыванов, увидев его, усмехнется, ну побранит немного, а потом разговор перейдет на привычные рельсы. Колыванов спросит: «Обедал?» — «Вчера…» — ответит Чеботарев. «Ну, садись за стол, дружба, — скажет он. — Водки, правда нет, но браги ребята достали…» Во всяком случае, так протекала их беседа в самый трудный момент расставания…

Дверь широко распахнулась. Чеботарев стоял на пороге, разглядывая того, кто открыл ее, и не узнавая. Похоже было, что это отец Колыванова или старший брат, — есть знакомые черты в лице, в очертании фигуры, но что-то не то… Бывает так иногда: ты знаком с человеком по фотографии, а потом увидишь его и не можешь поверить, что это он и есть, — такой принаряженный и красивый на картоне, а в жизни взлохмаченный, в морщинах, со страдальческими складками у губ…