Ночная бомбардировка Hью-Йорка - Сергей Гунькин

Двигатель завелся с пол-оборота, заработав сразу так гулко и ритмично, что его даже и прогревать не потребовалось. Закрепившись ремнями, я со всей силы надавил на газ, мотор взревел еще пуще прежнего, резко дернувшись с места, чудо-машина заглохла... Что такое?! Вот черт, с ручного тормоза забыл снять - на моем-то "жопере" он отродясь не работал, вот я про него и забыл.

"А каково теперь генералу Щекину? - с тревогой подумалось. - Он и так из-за меня был в расстройстве, а теперь, после такого конфуза совсем, наверное, духом падет!"

Во второй раз все получилось как нельзя лучше: чудо-машина так резко сорвалась с места, что меня вдавило в спинку кресла, инстинктивно я вцепился руками в руль и увлек его на себя, что и требовалось - не прошло и десяти секунд, как я уже взмыл в воздух. Ай, да техника! Ну просто волшебство, напрасно переживал генерал Щекин, что я не справлюсь. Справлюсь, да еще как! Восторгу не было предела. "По-еееее-хали!" погагарински задорно прокричал я. Думаю, я имел на это полное право. Как знать, был бы Гагарин жив, неизвестно еще, кто из нас двоих полетел бы на это задание...

Летательный аппарат быстро набирал высоту. Помня наказ генерала Щекина, я вырулил по компасу на запад. Но не строго, как по старой фронтовой привычке кричал он, а чуть южнее. Автопилот подтвердил правильность такого решения; четко работал автопилот, зря сомневался в нем генерал Щекин. На высоте пять тысяч метров я стал замерзать, а на высоте семь тысяч метров задыхаться. "Неужели не предусмотрели?! - подумал с ужасом. Но все оказалось предусмотрено! Печка, вентиляция - надо было только включить. Правда в кабине стало здорово попахивать горючим, но зато тепло и задышалось легко и свободно. Прошел звуковой барьер. То ли генерал Щекин несколько преувеличил, то ли машина оказалась слишком уж перегружена, но больше тысячи шестисот тридцати километров в час я из нее выжать не смог, да и выше тридцати пяти тысяч метров она так и не поднялась. На высоте чудо-технику опробовал как следует - довольно маневренна и почти не заносит на виражах, да и крена совсем не дает, тормоза тоже в норме, разве что слишком жестковатые. Из фигур высшего пилотажа долго мне не давалась "мертвая петля", а вот в "штопор" вошел великолепно, причем с первого раза. Через полтора часа после старта я уже вполне прилично освоил все тонкости пилотирования, к этому времени зона облачности осталась позади, и я изменил высоту - спустился пониже поглазеть на Европу.

Европа вся блистала огнями, жаль что была ночь и кроме огней редко что удавалось рассмотреть. В девятнадцать ноль семь по нью-йоркскому времени глазам моим открылось чудное зрелище: прямо подо мной словно бушевал пожар из фейерверков разноцветных светящихся точек, больших и малых, они двигались и мигали, мерцали, чуть затухая, тухли вовсе, но тут же повсюду загорались новые, с лихвой компенсируя предыдущую утрату. "Что за город такой большой и прекрасный?! - разобрало меня любопытство. И я решил на свой страх и риск спуститься еще ниже, узнать что за город, а заодно и проверить себя в бреющем полете. Может, генерал Щекин этого и не одобрил бы, но очень уж мне захотелось, а то получается вроде как и был в Европе, а ничего не увидел, некультурно это. Спустился, да так низко, что чуть верхушку какой-то мачты не сшиб, еле успел в сторону свернуть, хорошо еще, что тормоза не подкачали. Развернуло меня, и глазам своим не поверил, ну очень уж очертания у мачты, которую я чуть не сшиб, показались знакомыми. Точно! Не мачта это, а Эйфелева башня, вся так огнями и блещет! Мама моя родная - Париж! Париж, он самый, вон Сена змеится, а там Булонский лес темнеет. Лувр, "Гранд опера", Собор Парижской Богоматери, Елисейские поля сколько здесь всего! Это, оказывается, над Парижем чуть не пролетел! Никогда бы себе в жизни такого не простил! Никогда! В Париже я долго не задержался, покружил немного над городом и улетел, унося за собой свою грусть. Не хотел улетать, но улетел. Зачем людей напрасно тревожить, а то еще подумают что-нибудь плохое... Пусть беспечные парижане веселятся спокойно, а меня долг зовет, вот уже и Атлантический океан скоро, а я еще бомбомет не освоил.

Набрав предельную высоту и сверив автопилот по компасу, собрался изучать бомбомет. В бардачке, кроме инструкции и карты Нью-Йорка, я нашел еще сухпаек, вернее то, что от него осталось - одни галеты; тушенка, шоколад, сгущенка - расхищены. "Плохи наши дела, - с болью в сердце подумалось, коль даже сюда ворье руку запустило". Неприятный осадок в душе оставил у меня этот эпизод, даже воевать как-то сразу расхотелось. Стараясь отогнать горькие мысли, я углубился в чтение инструкции. Бомбомет представлял из себя перевернутую сквозную воронку с подведенной сбоку под острым углом трубой - бомбоспускателем. Сверху, чтобы в режиме обычного полета не было излишнего сквозняка, бомбомет прикрывался крышкой, а во время бомбардировки крышка откидывалась. Подача бомб в бомбомет осуществлялась с помощью регулирующего затвора. Управлять этим затвором можно было посредством веревки с чугунным набалдашником на конце. Если грубо, то вся система представляла из себя как бы перевернутый кверху ногами унитаз со смывным бочком. Набалдашник, подвешенный на веревке, дергается вниз и удерживается сколько того требуется; подобно воде из смывного бочка бомбы через спускатель устремляются вниз, но только не в унитаз, а в бомбомет, который направляет их в цель. Казалось бы, довольно все примитивно, но как показала дальнейшая практика, очень надежно и, главное, очень удобно. Умницы разработчики, очень оригинальная и замечательная конструкция, как говорится, и дешево, и сердито! В отличие от бомбомета, зенитная установка ничего принципиально нового из себя не представляла - обычная, прицелился и жми на гашетку, пока снаряды не кончатся, что еще может быть проще? Я даже инструкцию к ней изучать не стал, а вот карту Нью-Йорка разглядывал с большим интересом. К сожалению, она оказалась не очень подробной, и к тому же весьма путанной. Так, например, из нее было неясно, Ричмонд - что это один из районов Нью-Йорка или уже пригород? Еще мне не понравилось то, что границы между районами на карте не были прочерчены, и если со знаменитым Манхэттеном и Бронксом было все более или менее понятно - их разделял водоем, то Бруклин и Куинс можно было разделить очень и очень приблизительно. Я слышал где-то, что в Куинсе живут негры и бедные. "Негров не буду сильно бомбить", - решил я для себя. Но как тогда отделить его от Бруклина, который наоборот, бомбить надо было много и безжалостно, ведь именно там окопались большинство наших перебежчиков. Как тут быть?! И невинных сильно обидеть не хочется и виновных упускать жаль. Голова у меня разболелась от всего этого...