Необыкновенный кот и его обычный хозяин. История любви - Питер Гитерс

По мнению Синди, я немного перегнул палку с последним сравнением, но она сама всучила мне книгу «Естественная природа кошек». Она сделала это, поскольку сразу стало очевидным, что Нортон не только сломил мое сопротивление по отношению к нему, но не оставил и камня на камне от моего прежнего неприятия кошачьего племени.

Во-первых, очень сложно противостоять кому-то столь беззащитному. А что может быть беззащитнее шестинедельного котенка? Во-вторых, он не вел себя как существо, нуждающееся в защите, из-за чего сопротивляться становилось еще труднее. Котик карабкался, царапался и толкался; он просто взял и захватил мою квартиру. И в-третьих, он завоевал меня.

Свое первое нападение он предпринял посреди ночи.

С Синди мы всегда спали в определенном порядке. Я спал на левой половине кровати, она, прижавшись к моей спине и обняв меня руками, — на правой. Мы не знали, должен ли Нортон спать на кровати. Будет ли он копошиться всю ночь, не давая нам заснуть, — данная перспектива меня совершенно не прельщала. Мы не знали, хочет ли он вообще спать вместе с нами. Может, мы казались ему огромными и пугающими. Поэтому мы решили оставить выбор за ним.

Ночью, засыпая, мы слышали его крадущиеся шажочки по полу гостиной. Похоже, он сделал свой выбор — нашел себе кровать. Меня это вполне устраивало. Все было просто отлично. Известно, что кошки не столь любвеобильны, как собаки. И он может спать, где его душе угодно.

Утром я проснулся на несколько минут раньше Синди. Прислушался, пытаясь определить, чем занят котенок. И ничего не услышал. Немного обеспокоенный, я напряг слух. Ведь это естественно, когда котенок, проснувшись, устраивает возню и беспорядок. Но вокруг по-прежнему царила тишина.

Вдруг я ощутил слабое шевеление на своей подушке и покосился на нее, стараясь понять, что там происходит.

Я увидел маленький серый пушистый комок, удобно примостившийся под моей щекой и шеей. Он не спал — его глаза были широко распахнуты. Но он не двигался. Котенок уставился на меня, ожидая моего первого шага.

Не поднимая головы, я высвободил левую руку из-под одеяла и поднял, чтобы дотянуться до котенка и приласкать его. Двумя пальцами я погладил его по голове. Он подвинулся, вытягивая шею, чтобы я мог почесать его под подбородком. За этим занятием мы провели несколько минут — котенок с наслаждением потягивался, а хозяин с удовольствием почесывал его.

Я чувствовал себя замечательно. Он предпочел спать со мной. Не с Синди. Он предпочел меня! Мне стало даже неловко из-за того, как я этому обрадовался. Обернувшись, я взглянул на Синди. Та уже проснулась и с улыбкой наблюдала за нами.

С этого момента в нашей спальне установился новый порядок. Когда Синди ночевала у меня, Нортон оставался в гостиной, пока мы не засыпали. Но каждое утро я обнаруживал его примостившимся у моей шеи, уже проснувшимся и ожидающим, чтобы я почесал его под подбородком.

Если же нас было только двое — я и кот, а не я и Синди, — Нортон занимал ее место прежде, чем я выключал свет. Он устраивался на ее половине кровати, положив голову на подушку и даже укрывшись одеялом, словно человек. Я поворачивался к нему спиной, а он прижимался ко мне, как обычно делала Синди. Утром котенок продолжал лежать на ее подушке, уставившись на меня в ожидании, когда я проснусь и примусь за дела. Когда я наконец открывал глаза, он придвигался ко мне, облизывал мне веки или лоб и традиционно вытягивал шею для пятиминутного поглаживания и почесывания.

Котик никогда не будил меня. Никогда даже не мяукнул, требуя завтрак. И не важно, двое нас в постели или трое, он лежал тихо, дожидался своей порции утренней ласки, затем вставал и шел со мной завтракать в кухню — одна чашка черного кофе, одна порция курицы и почек в изысканном сливочном соусе.

Его следующий коварный способ втереться в мою жизнь был моей собственной ошибкой.

Мне захотелось показать Нортона своим друзьям. Я знал, это плохой знак, но ничего не мог поделать. Поэтому я стал брать его с собой в различные места. Не слишком далеко. К друзьям домой. Естественно, котенок стал настоящим гвоздем программы, демонстрируя такое же бесстрашие у них в квартирах, как и у меня, носясь из комнаты в комнату и тщательно исследуя каждую. Некоторые знакомые тоже держали котов или кошек и опасались возможной стычки. Но я не представлял, чтобы кто-нибудь — даже кот-соперник — мог испытывать неприязнь к Нортону, и, как оказалось, был прав. В большинстве случаев кот, на территорию которого мы вторгались, немедленно начинал шипеть и кружиться вокруг него, как только я опускал котенка посреди гостиной. Нортон изучал негостеприимного хозяина, одаривал его взглядом, словно говоря: «Кого ты хочешь одурачить?» — а потом опрокидывался на пол и принимал такой умилительный вид, на какой только был способен. У взрослого кота не оставалось выбора, как только подойти к нему и вести себя дружелюбно. В противном случае он бы выставил себя идиотом-забиякой перед хозяином.

Но во время визитов мне казалось слишком хлопотным таскаться по городу с сумкой для переноски котенка, тем более он был пока еще таким крошечным, поэтому я надевал ветровку или плащ и просто сажал Нортона в карман. Подумаешь, пройти несколько кварталов. Котенок вел себя спокойно, лишь высовывал голову, оглядывался по сторонам и прятался обратно. Ему действительно нравился данный способ передвижения. Даже долгие поездки на метро в Верхний Уэст-Сайд. Шум не столько пугал, сколько интриговал его. Резкие торможения и отправления поезда воспринимались Нортоном как веселая игра. Не нравились ему люди, стремившиеся к нему прикоснуться, и словоохотливые незнакомцы, по мнению которых котенок в чьем-то кармане — приглашение поделиться историей своей жизни, личными проблемами или, что еще хуже, байками о своих обожаемых питомцах.

Вскоре у меня вошло в привычку брать Нортона с собой по субботам, куда бы я ни отправлялся. Он никогда не выражал недовольства по данному поводу, думаю, ему это нравилось. В большинстве магазинов были счастливы видеть, как его маленькая голова внезапно появлялась и начинала с любопытством вертеться по сторонам. Он всегда покидал местную булочную с солидным запасом из домашнего печенья и булочек и даже пристрастился к пончикам с повидлом; а в продуктовом магазине ему перепадали кусочки сыра, а иногда и кусочки курицы. В воскресенье никем не замеченный — в огромном кармане — Нортон даже оставался на приятный поздний завтрак в ресторане «Виллидж». Официанты удивлялись, почему вместе с коктейлем «Мимоза» или «Кровавая Мэри» я всегда заказываю молоко, желательно в круглом бокале или в высоком стакане в комплекте с пустым блюдцем, но ничего не спрашивали. Уверен, среди них и сегодня найдутся те, кто рассказывает о бородатом мужчине, после которого под стулом всегда остаются маленькие молочные лужицы. Клянусь, я был очень аккуратен. Чего не скажешь о Нортоне — я не видел никого, кто бы так неряшливо лакал из блюдца. Когда ему хочется пить, его язык напоминает один из тех аппаратов, которые, вращаясь чуть ли не со скоростью света, разбрызгивают краску на маленькие холсты.

Вскоре у меня вошло в привычку держать во время прогулок руку в кармане и постоянно гладить своего маленького пушистого котенка. А он привык к путешествиям, растягивающимся на час, а то и на два. Когда я уходил без Нортона — что, к моему неудовольствию, приходилось делать довольно часто, — он печально отворачивался от меня. В результате с каждым разом у меня уходило все больше времени на то, чтобы выйти из дома. Вы когда-нибудь пробовали в течение пяти минут объяснять коту свои планы на день и почему он их нарушит, если отправится с вами на важную встречу? Пытались ли вы это делать в присутствии другого человека? Мой вам совет: не надо. Было ясно, что Нортону не нравилось, когда его оставляли не у дел. Он предпочитал проводить день сидя в кармане, а не дремать на подоконнике.

Моей проблемой, помимо пяти- и десятиминутных монологов перед выходом из дома, было приближающееся лето. Вряд ли я смог бы носить пальто в летнем Нью-Йорке даже ради Нортона.

Когда стало очевидно, что мы с Нортоном очень подружились, Синди купила себе кота, обычного, с прямыми ушами, за пять долларов в приюте для животных «Байд-э-ви». И назвала его Марло, как детектива из «Вечного сна» Чандлера, а не в честь драматурга XVI века, написавшего «Тамерлана Великого». И мне нечего было возразить. Мой собственный кот спал рядом со мной на подушке, ради него, несмотря на работу, я дважды в первую пару недель оставался дома, чтобы поближе с ним познакомиться. Мне нечем было больше крыть, когда речь заходила о засилье котов. Кроме того, мне очень нравился Марло. Он был таким же милым, как и Нортон. Кстати, более покладистым. В Нортоне с самого начала чувствовался бунтарский дух. Ему нравилось испытывать меня всякими мелочами вроде царапанья обивки на кушетке. Откровенно говоря, я считал, что если этот процесс доставляет ему столько удовольствия, то надо ему это позволить. Я не видел большой проблемы в частой смене диванов. Но пришедшая в ужас от подобного поведения Синди заявила, что я неправильно воспитываю котенка, и когда Нортон начинал драть кушетку, я говорил ему «Нельзя!», как научила меня Синди. Он был достаточно сообразительным и быстро понимал, что поступает неправильно. Нортон моментально реагировал на предостережение. Прекращал царапанье и отходил от ножки кушетки шага на три. Затем, не выпуская меня из поля зрения, котик осторожно подкрадывался и, выпустив когти, оставлял на многострадальной ножке парочку хороших царапин. Тогда, хлопнув в ладони, я снова говорил «Нельзя!», и он вприпрыжку возвращался на исходную позицию. Я отворачивался, и через две минуты до меня снова доносились царапающие звуки когтей по полотну. Признаюсь, я гордился этой авантюрной чертой его характера и тайно поощрял ее. А Синди радовалась, что ее коту и в голову не придет выкинуть нечто, что бы ее расстроило. Кроме того, Марло был красивый — он щеголял темным мехом с черными и коричневыми полосами; но даже Синди признавала, что он не чета моему парню. Он лучше прыгал, чем Нортон. Марло проделывал такие трюки, которые не переставали меня удивлять. Он мог запрыгнуть с пола на открытую дверь и не свалиться с нее. Уверен, Нортон наблюдал за акробатическими номерами с завистью, хотя быстро осознал пределы своих возможностей и предпочел интеллект мускулам. Но в целом, как бы Марло ни был хорош, он являлся обычным котом. А Нортон был кем-то большим.