ИМАГО (Phasis imago) - Владимир Николаевич Васильев

Ник вздохнул.

Ему не врали. Селентинцу незачем врать.

Яйцо. Всего лишь яйцо, неподвижное и жалкое. Зародыш, заготовка будущей бабочки. Не об этом ли ему неустанно твердили Криста и Буга: «Ты спишь, Ник!»?

О чем же еще, если не об этом?

— Наставник, — сдавленно спросил Ник. — А землянин Никита Тарханов вообще способен стать гусеницей? Хотя бы гусеницей, не говоря уже о бабочках? Проснуться?

— Любой, обладающий разумом, способен. Без разницы — землянин или нет. Ты считаешь себя разумным?

Ник снова поискал на груди пуговицу — конечно же, безуспешно.

— И способность к полету — это тоже один из факторов пробуждения? — поинтересовался он.

Юнец неожиданно перестал улыбаться.

— Ник! Способность к полету — это просто сопутствующая мелочь. Ты можешь проснуться, и при этом не научиться летать. Если тебе не нужно. Пробуждение — это переход на качественно иной уровень взаимодействия с миром. Ты уже способен постичь это, иначе наш разговор не склонился бы в нужную сторону, да и вообще не состоялся бы. Собственно, тебе осталось только окончательно поверить, в чем я тебе и пытаюсь помочь. Надеюсь, ты сознаёшь, что готовых рецептов не существует. Селентина — именно то место, где стоит проснуться. И где легко проснуться. Я сам когда-то проснулся здесь. И, — наставник вдруг доверительно склонился в сторону Ника, — у тебя замечательная помощница.

Ник глупо хлопнул глазами, а наставник вдруг потерял материальный облик и снова стал синеватым маревом, похожим на привидение. Он становился все прозрачнее и прозрачнее, пока совсем не исчез.

Совсем.

Некоторое время Ник пребывал в форменном ступоре. Он пытался осмыслить все, что сейчас услышал, но в голове кто-то настырно бухал в большой надтреснутый колокол, отчего мысли норовили расползтись и попрятаться по самым дальним и темным закоулкам сознания.

А потом его позвали.

— Ник! Пойдем скорее! Дождь закончился!

Когда он вышел из пещеры, селение-амфитеатр сияло мириадами капелек росы, в каждой из которых ослепительно отражалось солнце Селентины.

Остро пахло озоном и мокрой листвой. На фоне исполинской, в полнеба радуги — Криста, улыбающаяся зеленоокая дива. Это она звала его.

И — как достойный всему внезапному великолепию фон — громада супердерева чуть поодаль.

«Ой, мамочки», — подумал Ник.

И еще он подумал, что же будет рассказывать контактерам?

Глава вторая

У великого ва Хисгина был цепкий и колючий взгляд — Артему даже стало неуютно в первые секунды знакомства. Но стоило старику заговорить — и Артема сразу же отпустило.

ва Хисгин оказался старше, чем Артем полагал, однако пребывал он в отменной форме и слово «дряхлый» применить к нему удалось бы вряд ли.

Пальцы его резво бегали по грифу гитары и не чувствовалось, что ва Хисгин прилагает к этому какие-нибудь особенные усилия.

«Артритом, по крайней мере, — подумал Артем мимолетом, — старик уж точно не страдает».

Историю Артема он выслушал молча, не перебивая и не переспрашивая. А когда Артем закончил, немного помолчал и обратился почему-то к ва Дасти:

— По-моему, тебе подобные разговоры смертельно надоели и ты хочешь улизнуть, — произнес ва Хисгин все еще звучным баритоном.

Дасти вздохнул и потупился — как-то чересчур уж смиренно, Артем обратил на это внимание.

— Ступай, — отпустил ученика ва Хисгин.

Молодой сказочник с готовностью вскочил со шкуры, сцапал гитару, на которой совсем недавно играл учитель, и шмыгнул к выходу из полости.

ва Хисгин провел его отеческим взглядом — не возникало ни малейших сомнений, что ученика старик очень любит, но при этом отлично понимает, что тот повзрослел и обрел самостоятельность, поэтому остается только глядеть на него со стороны. И радоваться, если найдется повод для радости.

— Мы долго сюда летели, — сказал Артем зачем-то. — Застоялся он… Вернее, засиделся.

— Вижу, — ва Хисгин ненадолго прикрыл глаза; получилось очень многозначительно.

— Я внимательно выслушал тебя, а Тиом, — заговорил он чуть погодя. — И вынужден отметить, что ты напрасно все упрощаешь. Да, я почти не знаю как жили наши предки, сошедшие с неба. Но я умею мыслить и сопоставлять, поэтому не говори со мной как с дикарем (пусть я им и являюсь в твоих глазах) или ребенком. Попробуй говорить со мной как с равным. Если я чего-нибудь не пойму — я спрошу. И еще: я помню очень много слов, гораздо больше, чем используют люди Поднебесья, поэтому ты зря пытаешься каждое сложное понятие описать простейшими синонимами. К примеру, я прекрасно знаю, что такое эвакуация, что такое экипаж, что такое вахта и что такое корабль. Пусть в общих чертах, а не в подробностях, но знаю. Из-за упрощения твой рассказ вышел скудным и плоским. Попробуй еще раз, придай ему объем.

Артем послушно кивнул.

— Итак, ты был одним из пассажиров «Одессы»…

— Нет, — возразил Артем. — Пассажиром я не был. Я был членом экипажа.

— Даже так? — оживился ва Хисгин. — Тогда ты должен знать много, очень много! Кем ты был? Инженером? Пилотом?

— Увы, — вздохнул Артем с сожалением. — Я был всего лишь поваром… Даже не поваром — барменом.

— Последнего слова я не знаю. Чем занимается бармен?

— Смешивает напитки, готовит легкие закуски… В общем, близко к повару.

— То, что тебя не хватились при эвакуации, связано с твоими умениями?

Ты не был ценным человеком для экипажа, поэтому тебя бросили?

— Нет, конечно же нет! — горячо замотал головой Артем. — Нет никакой разницы кем я был на «Одессе». Каждый человек ценен уже тем фактом, что он человек. Это закон нашего общества. Я не хочу сказать, что все люди равны — это тоже неправда, мера ответственности перед обществом у каждого своя. Но люди помогают другим людям безо всякой связи с мерой их ответственности. Попавший в беду должен быть спасен, остальное неважно. Поэтому я думаю, что моего отсутствия при эвакуации просто в суете не заметили, а когда поняли, что я остался на корабле — было уже поздно.

— Тебе не оставили никаких сообщений, вестей? Древние умели разговаривать друг с другом, невзирая на расстояние и время, я это знаю.

— Увы… — вздохнул Артем. — Кое-что о причинах эвакуации я выяснил, но эта информация не предназначалась лично мне, она предназначалась любому, кто очутился бы на борту «Одессы».

— Понятно. Итак, ты проснулся…

— Да, проснулся. Сначала я ничего не понял. Потом догадался, что все люди с «Одессы» эвакуированы — кроме меня. Я, конечно, встревожился, потому что проснуться одному на огромном пустом корабле… Думаю, вы понимаете. А вскоре я узнал сколько времени минуло со дня эвакуации… и, как ни странно, скорее успокоился,