Многоэтажная планета - Наталья Суханова

Природные условия на далеком Флюидусе, по мнению ученых, больше напоминали тот невероятный мир, в котором живут насекомые. Вот почему после долгих размышлений и испытаний Аню, Тихую и Бабоныку включили в состав научной экспедиции на далекий Флюидус.

А вот Фимы — умного, незаменимого Фимы — с ними не было. Он, наоборот, все хуже переносил космические перегрузки, и комиссия забраковала его.

— Ничего, — говорил он в утешение Ане, — не так уж важно, где человек работает. Вселенная едина: вам на Флюидусе поможет Земля, нам на Земле поможет Флюидус.

Все так, конечно, но ей, именно ей, Ане, ужасно не хватало Фимы.

В долгие часы учебной космической вахты, когда она сидела за спиной Михеича или Сергея Сергеевича и постигала тонкости космической навигации, она частенько, отвлекаясь, думала о последнем возгласе Фимы: «Я буду ждать!»

«Чего он будет ждать? — думала Аня. — Вестей? Но кто же не будет ждать вестей из космоса и с Флюидуса?! В этом случае Фиме нужно было выразиться: «Мы будем ждать!» Или все же он именно от нее ждет вестей?.. Разумеется, корабль имеет связь с Землей. На сеансах телесвязи разговаривают с Центром, с академиями, с родными. Но между вопросами и ответами проходит так много времени! Да и что передашь Фиме в считанные минуты на виду у всех?»

Вахта кончалась, Аня шла к себе и, если бабушка Матильда уже спала и не донимала ее разговорами, снова возвращалась мыслями к Фиме. А что, если он ждет не вестей, а именно ее? Каждого из них ждала вся Земля, Аню в прощальных напутствиях даже называли дочкой всей Земли. Не дочерью, а именно дочкой. Но хотелось бы, чтобы Фима ждал ее особенно. Ах, если бы у Фимы было не такое серьезное, нежно-задумчивое лицо, если бы он не так был предан науке, тогда, возможно, она сама была бы больше предана науке и меньше Фиме!..

Наступал корабельный день. И снова была учеба и работа. Потоки нейтронов, инфракрасное и ультрафиолетовое излучения, галактические радиошумы, магнитные поля, белковая биомасса, земная оранжерея, работа над твердыми и жидкими телами — это еще самый маленький перечень того, чем занимались они ежедневно.

Но настал день, когда одна из звезд на небосклоне оказалась заметно крупнее других. И вскоре корабль начал сбавлять скорость. Они приближались к цели своего путешествия.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Конечно, Аня знала план маневрирования и посадки на Флюидус, и все-таки сначала она все перепутала. Ей показалось, что они садятся на гигантскую красную планету, такую тяжелую на вид, совсем не похожую на Землю. Земля и со стороны была воздушной, на ней ярко и красиво были очерчены материки, меняли спокойные цвета океаны, и вся планета целиком так красиво была закруглена, такой прекрасной дымкой окутана, что от нее не хотелось отрывать глаз.

В красной планете не было земной легкости, она была, как-то угрожающе мертвенна. Не верилось даже в ее круглоту: казалось, повернись планета иным боком — и глазам предстанет какой-нибудь хребет, выпирающий прямо в космос.

Но, по мере того как автомат отсчитывал минуты и секунды посадки, красная планета все отдалялась и отдалялась, не сдвигаясь в сторону, а под ракетой росла новая, маленькая планета, похожая на молочную каплю, но отблескивающую замутненными цветами красноватой радуги.

Настороженный взгляд невольно искал в ней сходство с Землей. Ну вот, хоть цвет не такой красноватый, как казалось сверху, — есть немного и голубизны. Голубоватый отлив простирался над всем крутым горизонтов. Правда, мешала все время красная планета — она висела рядом, гигантская, отталкивающая тяжелым светом и невольно притягивающая.

Приближалась матовая поверхность Флюидуса, и Аня жадно вглядывалась в нее. Уже трудно было поверить, что это спутник, — Флюидус рос на глазах. Вот корабль завис над поверхностью — впрочем, привычной поверхности-то не было, это Аня хорошо знала — и все же казалось: сквозь клочья туч проглядывают очертания тверди.

В какой-то момент — в момент ли поворота спутника или перемещения красной планеты — Флюидус наполнился игрой оранжево-красных, багровых и лиловых пятен. Пятна-облака или пятна-потоки бежали довольно быстро под иллюминатором, то ли торопясь за бегом-вращением Флюидуса, то ли опережая его.

Солнце над Флюидусом было беленькое, малое, с желтым ободком, нечетким и ярким. Зато большая планета, спутником которой являлся Флюидус, представала громадной, в треть неба, красно-тяжелой, выползающей то с одного, то с другого бока, словно примеривающейся, как бы навалиться на Флюидус. И все на Флюидусе было красноватым: пятна оранжевого, фиолетового, лилового, багрового, нежно-розового цвета.

— Картина Гогена, да и только, — сказала почтительно Заряна.

— Гоген с Рембрандтом, — поправил радостно Маазик.

— Правда, сильно подпорченные, — заметил Козмиди со своим хитровато-веселым прищуром.

Подпорченные или нет, сказать было трудно. Потому что и само сравнение с земными художниками было натянуто, может быть, из желания лишний раз вспомнить Землю.

На телеэкране, приближавшем Флюидус так, что казалось, смотришь не на телеэкран, а в иллюминатор, буйствовали краски. Это была вода… нет, не вода, а воздух… И все же это было ни то, ни другое — какой-то сгущенный свет. Казалось, он булькает, как вода, обтекает глаза, не становясь тем светом, к которому они привыкли, Глядя на этот свет, почему-то трудно становилось дышать — глазам как бы не хватало воздуха. Аня закрывала глаза, но когда открывала, они опять словно бы задыхались.

Обо всем этом ужасно хотелось рассказать Фиме. Но сразу сейчас, а не на сеансе телесвязи, когда говорят в основном ученые и где нужно быть краткой и чувствовать свою ответственность за каждое слово.

Почти у всех членов экспедиции были сувениры с Земли: медальоны, камешки или даже куклы. Была такая кукла и у Ани. С детства любимая кукла Мутичка. Только для Ани и сейчас это было нечто большее, чем просто кукла, чем просто земной сувенир. Так уж с детства пошло, что она этой рыженькой кукле рассказывала все, чего не рассказала бы и самому близкому другу. И советов у куклы спрашивала, и словно бы слышала, как та ей отвечает. И если чего-нибудь не понимала, спрашивала у Мутички, и та ей объясняла. А теперь была для нее Мутичка связной — в любое время без всякой техники она связывала ее с Фимой.

Конечно, Аня была уже взрослой и знала, что это игра. Но знала, только пока не оставалась наедине с Мутичкой. Уж очень надо было Ане, во что бы то ни стадо надо было поговорить, поделиться с Фимой.

— Давай поговорим с Фимой, — предлагала она Мутичке, — расскажи ему наши новости, может, он лучше нас разберется; он ведь такой умный, Фима… Ну, передавай…

И смотрела куда-то в пространство, не замечая, что говорит вслух:

— Представь, Фимочка, что ты попал в темную комнату… Нет, хуже — что ты попал в комнату-калейдоскоп: все цветное, все вертится. Представь, что у тебя кружится голова, что тебя аж тошнит от всего этого — больше, чем на центрифуге. И что все, абсолютно все незнакомо в этой комнате-калейдоскопе! Представил? А здесь не комната, а целое тело небесное. И все крутится перед глазами. Тут уж не закричишь, как любила орать я в детстве: «Ах как интересно! А я знаю, что это такое!» Потому что не только я, никто из нас пока еще ничего здесь по-настоящему не знает и не понимает!

Аня помолчала грустно и спросила Мутичку:

— Передала?

И на беззвучном своем языке кукла ответила ей, что все уже пересказала Фиме, а он велел спросить, почему Аня так переживает вполне естественные в начале всякого исследования трудности и непонимание.

Аня пожала плечами и чуть не расплакалась. Но этого-то уж во всяком случае Фима видеть не мог. Притворно веселым голосом Аня сказала:

— Да я и сама думаю: разберемся! Как говорит Заряна, поживем — увидим. А Михеич: «Конечно, на Земле ученым легче. За земным знанием миллионы лет земного опыта. Но помяни мое слово, старушка, нам и тут поможет земной опыт, потому что при всем различии миров во вселенной она все же едина…» Это он меня, Фимочка, зовет старушкой. А я и в самом деле чувствую себя иногда старушкой — так кружится голова…

Голова кружилась — это правда. Хотя корабль висел довольно высоко и от флюидусовских полей — магнитного, электрического и прочих — его защищало собственное искусственное поле. Труднее было в обзорной камере, которая находилась вне корабля. Вот уж в ней причудливейшие, как говорил с уважением Сергей Сергеевич, физические поля Флюидуса давали себя знать. Но четыре часа — это был пока предельный срок пребывания в выдвижной камере. А старушкам и Ане разрешалось находиться там и того меньше. Хотя именно бабушки переносили воздействие флюидусовских полей легче других.

Постепенно приспособилась и Аня.