Дневник 1984-96 годов - Сергей Есин

Из впечатлений последних дней — "Король в Нью-Йорке" Ч. Чаплина. Видел в Болшево 7 или 8 октября. В сказочный сюжет вплетается удивительная история мальчика-предателя. Посмотрев фильм, я понял и количество дублей, и работу над сценариями и аттракционами, о которых много применительно к Чаплину писали.

Вчера снова набросал страничку в роман. У него уже третье рабочее название: "Где брат твой, Каин?", "Гладиаторы", сейчас — "Ковбой". Я забываю отдельные придуманные и отброшенные пассажи и сцены. Идет ли работа, когда я не пишу? Думаю я об этом постоянно.

Кимлачу не понравилась наша совместная с Михалковым пьеса по "Имитатору". Меня самого интересует: прав он или в данном случае у него плоскостное литературное чтение? Честно говоря, я сам волнуюсь за пьесу, мне кажется, она очень трудна для игры в театре. Слишком многое держится на ремарках.

23 октября. Москва. Весь день — приехал утром в 6.40, сразу взял в гараже машину — мотался по делам Н.А. Назначенный на сегодня суд так и не состоялся. В машине адвокат Евг. Сам. читал отрывок из воспоминаний Еропкиной о И.А. Крылове — про обед, который ему давала родня. Я еще раз поразился, как обстоятельно и не торопясь умели писать в прошлом веке. Полное отсутствие аффектации, без размышлений о стиле — только суть, только подробности, кажущиеся современному прозаику мелкими, из этого слагается благоуханная проза. Ценили свое, наблюденное, взволновавшее.

Сегодня получил очень хорошее письмо от Латыниной. Диалог с ней хочется продолжать. Но это уже я работаю как бы над следующей книгой — "Неотправленные письма". Не слишком ли много я задумал?

Все мешает мне закончить "Ковбоя". Хочется писать и писать, но все мешает.

Из воспоминаний о недавнем. В Смоленске поразило следующее: удивительная статистика Ельнинской земли. Как оказывается, земля не оправилась после войны. Были нарушены основные, живородящие пласты бытия. Музей М.И. Глинки в Новоспасском. Восстановленный дом, церковь, пруды, удивительные пейзажи. Концерт в Смоленском театре — жуткие сцены из "В списках не значился", вульгарная Касаткина.

Познакомился с Мариной Лаврентьевной Попович — изумительный по откровенности и характеру человек. Она рассказывала о какой-то молоденькой женщине…?

7 ноября. Болшево. Суд, на который я ехал из Смоленска, решился благоприятнейшим образом. Н.А. "дали" два года условно. Извлечет ли он из этого уроки? Евг. Самойлович сказал: "Уроки — быть более осторожным". Только-то.

Не пишу. Все последние дни был сплошной ад в связи с ремонтом. Не пишу и поэтому бросаюсь на людей. Сам за собою замечал, что взрываюсь с полуоборота.

Вчера вышла "ЛГ". В статье Андреева новый пассаж об "Имитаторе".

13 ноября. Уже несколько дней живу в Рузе — семинар по драматургии. Пьесой, естественно, заниматься не буду, а жаль. Опять начинается умственная чересполосица: пишу одно, думаю о другом. "Новый мир" мою "Баню" не берет — фельетон-де. Об "Имитаторе" в свое время С. А. Баруздин, тогда редактор "Дружбы народов", тоже сказал (в записке к завотделом прозы) — фельетон, потом, через несколько лет, правда, поздравил меня с победой. Посмотрим. Последние события. Из Вьетнама приехал муж моей сестры Светланы — Дима, я оставил его на хозяйстве, ликвидировать остатки ремонта. Очень неважно отзывается о своих сослуживцах-аборигенах: жулики, ленивые, с кораблей все тащат на продажу… А я-то думал о поразительном вьетнамском трудолюбии.

Два дня назад был Миша, сын тети Веры Конушкиной, моей няньки. Повидать бы ее. Это последний живой человек, вспоминаемый мною по раннему детству.

Завтра утром еду в Москву — отчетно-перевыборное собрание МО. Что-то будет. А будет обязательно. На фоне резких перемен в стране искусство и культура, пожалуй, единственная область, все еще остающаяся коррумпированной. Правда, и к ним подбираются. В сегодняшней "ЛГ" у С. Алешина есть такой пассаж:

"Трудовые династии — это хорошо, если им соответствуют истинные пристрастия и способности к тому делу, которому отдали жизнь родители. Но будем откровенны: часто ли мы встречали, скажем, в области искусства детей, добившихся результатов, хоть в какой-то мере соизмеримых с родительскими? Чаще это люди, хоть и обеспеченные связями, но не приносящие полноценной пользы обществу. А амбиции их и претензии, основанные на славе отцов и матерей, несоразмерные. Значит, в лучшем случае они бесполезны, в худшем — мешают делу, и при всех случаях занимают чужое место".

15 ноября. Вчера утром приехал в Москву. Состоялось отчетно-

перевыборное собрание Московской писательской организации. Итоги выборов объявили в 2.30 ночи. Все осталось почти по-

старому. Во главе Московской организации — Феликс Кузнецов. Он сделал удивительно холодный и формальный доклад. Циничное перечисление почти всех присутствующих. Боже мой, как может человек, всю жизнь занимающийся литературой, так холодно к ней относиться! Перечислил кого нужно. В конце собрания грубо заигрывал с залом в вопросе о литфондовских благах. Зал это видел. Все эти гримасы — налог на его должность. Раз в два года можно и потерпеть.

Интересно и остро говорил Бакланов.

Сколько конъюнктуры и лизоблюдства у писателей!

Во время партгруппы выкручивание рук в вопросе о Поволяеве. Все бросились его выручать: Гофман, Бондарев. Он нам нужен, он делает нашу работу. Потом все почувствовали страх перед какой-то возможностью быть грубо забаллотированными и лишиться всего. Не должно быть прецедента! Зал под взглядом президиума в 64 человека струсил. В списке Валерий остался, а дальше автомат: из 527 присутствующих против подали 125. Голосовали много еще против Ананьева — 105, Дементьева — 54, Мориц — 52, Вознесенского — 34 (это в правление). При голосовании делегатов на съезд цифры такие же.

Все не очень интересно. Валерочка, пойманный в плохом письме и в злоупотреблении служебным положением, снова будет управлять нами.

25 ноября, вторник. Уже несколько дней не пишу — значит, поослабло чувство одиночества. За последнее время, кроме правления, меня выбрали в партком. Это меня тревожит, надо работать, а нагрузок уйма. С трудом и с чувством радости от преодоления прорубаю последнюю ленинскую повесть. Постепенно, медленно ее структура приближается к моему внутреннему представлению о том, как должно быть.

Сегодня ночью плохо спал. Тревожит чувство смерти. Я стал чаще думать о ней, о том, как не хочется умирать, когда только-только подготовил себе площадку для житья. Грустно, что придут другие, неродные и холодные люди, и каждая вещь для них будет лишена души — только вещь…?