Неумелый приворот. Где нет любви, там магия бессильна… - Эвелина Андерсон

– Ты согрелась? На, возьми пока.

С этими словами он снял рубашку, оставшись в одной футболке, очень плотно облегавшей стройную фигуру. Я небрежно приняла его предложение, будто делая одолжение, и усмехнулась:

– Вообще, конечно, я согрелась, но могу немного поносить, раз ты настаиваешь.

– Ладно, носи пока, я пошел – сегодня дежурю по блоку.

Он ушел, а я прижалась лицом к рубашке и вдохнула его запах – уже такой родной и любимый.

Днем мы с ребятами играли в настольный теннис, потом сбежали гулять, а вечером я засиделась с мамой за чаем. Раздался стук в дверь, и показалась голова Костика Смирнова из моей любимой палаты:

– Здрассьте, извините, а пожелать спокойной ночи?

Мама удивилась – такого раньше не бывало.

– Спокойной ночи, Костик. Ксюша?!

– Мам, я скоро!

Оказывается, я забыла про свои поцелуи выходного дня!

При моем появлении в палате раздался одобрительный гул. Переходя от одного к другому я, как в первый свой приезд, равнодушно чмокала подставленные щеки. Наконец очередь дошла до Егора:

– Вздумала пропустить ритуал? – зашептал он, – я же не усну без твоих губ.

«Как он это сказал… Боже, зачем он это сказал?!» – мысли запутались, ноги задрожали, и я схватилась за спинку кровати, чтоб не упасть.

– Осторожно! Ты мне целая нужна.

«Ну вот, опять… Да он издевается! Говорит двусмысленными фразами, выбивая меня из равновесия». Я даже разозлилась на саму себя за эти размышления, и чмокнула его в лоб, а не в щеку.

– Как покойника?! – возмутился Егор.

– Нет, Пупсик, как ребенка.

Развернувшись, я вышла из палаты, бросив на ходу:

– Спокойной ночи, зайчики!

Полночи я вертелась. Мама ни о чём не спрашивала. Да и зачем, когда и так все очевидно – дочь влюбилась. Из головы не шли его слова: «твои губы», «нужна мне»… Так ли? Или он просто играет со мной? Девчонки вешались на него гроздьями, некоторые из них вполне ощутимо меня не переваривали, всячески демонстрируя свое пренебрежение при моем появлении. Однажды я даже слышала вслед ядовитое «приперлась, как будто ее здесь ждут…» Да, надеялась, что ждут, но он упорно не предпринимал никаких шагов, хотя его поведение красноречиво свидетельствовало о том, что я ему интересна.

V

Зима пронеслась так незаметно, что мне уже стало казаться, будто я знаю этих троих мальчишек всю жизнь, словно выросла с ними в одном дворе и провела бесконечное множество дней в лагере.

Отсчитывая неделю за неделей, я приезжала почти каждые выходные, мы гуляли все вместе – я, Пашка, Андрей и Егор. Эта веселая четверка носилась по лагерю, переиграла во все карточные игры, которые знали: «тысяча», «пьяница», «подкидной, переводной, японский дурак», «двадцать одно»… Каждый день Егор не выпускал мою ладонь из своих рук, заглядывал в глаза и заливисто смеялся, когда я услужливо предлагала «поплевать ему в рот жеваной морковкой» – эта шутка досталась мне от мамы, когда я в один из вечеров прицепилась к ней с просьбой рассказать незлобивые ругательства из ее юности. Так появились в моем лексиконе забавные выражения: «отвали, моя черешня», «широко шагаешь – штаны порвешь», «знаем – плавали», «ума палата, а своего угла нет» и несчастная «жеваная морковка».

Какой же невинной была наша дружба, наполненная шутками и приколами: то мы мазали друг друга зубной пастой, то сыпали соль в столовский компот, то я настригла локонов у всех троих – непонятно, зачем, но над образовавшимися проплешинами смеялась половина лагеря. Кстати, эти локоны я завернула по отдельности в салфетки, написав на каждой имя и дату. Особенно дорог мне, само собой, был клочок черных волос Егора, ради которого я даже купила кулон-сердечко, поместив туда наши фотографии вместе с локоном.

Любимой традицией ребят были мои «спокиношки», когда каждый вечер я неизменно целовала перед сном всю мальчишескую палату номер семь, чмокая теплые щеки. В остальном же соблюдалось абсолютное целомудрие, мы даже ни разу не станцевали медленный танец или «медляк» по-нашему. Мысли, заполнявшие мою голову, были кристально чисты и прозрачны, словно горный родник. И только тело не подчинялось голове, поражая меня все новыми и новыми ощущениями каждый раз, когда я слушала голос Егора, прикасалась или смотрела в его глаза, меняющиеся от янтарного до цвета крепко заваренного чая.

Все это время я находилась в статусе подружки Егора, но не любимой девушки, что, конечно, меня сильно беспокоило. Ведь рядом с ним две палаты девчонок, часть которых мечтала видеть его своим парнем. Тем не менее, наша дружба стояла на месте. А дома в ящике стола, рядом с девичьим дневником появилась еще одна тетрадь, на страницы которой один за другим ложились первые несмелые стихи о моих искренних и глубоких чувствах. Я серьезно и бесповоротно влюблялась…

В один из морозных дней, приехав с очередного «почти свидания» с Егором, в голове родилась озорная мысль: «А что, если немного поколдовать? Вдруг у меня получится? Ведь не зря я родилась 31 октября, накануне дня всех святых. Вполне возможно, у меня есть скрытые магические силы».

Вообразив себя могущественной волшебницей, я сняла с шеи цепочку с кулоном-сердечком и, открыв его, несколько минут любовалась милым образом улыбающегося темноволосого парня. Не до конца осознавая, что делаю, повинуясь какому-то необъяснимому азарту, я выдернула из блокнота лист и быстро написала на нем: «ты всегда будешь меня любить». Затем, аккуратно отделив несколько волосинок от лежавшего в кулоне локона, завернула их в записку и достала из школьного рюкзака зажигалку. Нет, я не курила, просто кто-нибудь из нашей компании обязательно спрашивал «огонька», теряя эти зажигалки чуть ли не ежедневно. Я взяла железный тазик, в котором стоял горшок с фикусом, положила в него заговоренный конвертик и подожгла. Наблюдая за чарующим танцем пламени, я действительно почувствовала себя ворожеей высшего уровня, совершающей очередной ритуальный обряд магического приворота, как будто проделывала это тысячи раз. Миг – и все закончилось.

В комнате появился стойкий запах гари. Словно очнувшись, я поспешно распахнула окно и высыпала пепел на улицу. К счастью, ветер дул в другом направлении, иначе вся «великая ворожея» оказалась бы в саже. После этой невинной детской шалости я, хихикая, захлопнула кулончик и, довольная собой, улеглась спать.

За зимней сменой пролетела и весенняя. Каждая из них была наполнена встречами и счастьем присутствия рядом, возможностью ощущать тепло его ладони, которая так трогательно сжимала мою. Каждая встреча приносила радость и трепетание сердца, дарила сладкую истому, разливающуюся глубоко внутри, когда я внимательно наблюдала за Егором, ища признаки ответных чувств. Дорога в лагерь теперь стала настолько знакомой, что я легко отыскала бы ее ночью с закрытыми глазами, зная каждую тропку, каждый кустик, каждый поворот.

Увы, все прекрасное когда-нибудь подходит к концу. И если сначала было слишком хорошо, то потом обязательно становится невыносимо плохо. Смены в лагере закончились, а вместе с ними стали невозможными наши встречи. Мне больше не было смысла ездить в опустевший лагерь, туда, где навсегда осталось мое сердце.

На лето Егор уехал к родственникам на юг, мы с сестрой на все три месяца отправились к бабушке на дачу пасти коров, ворошить сено и собирать чернику. Тоска по Егору, накрывшая меня первое время тяжелой грозовой тучей с потоками слез, постепенно ослабла, осталась спокойная тихая грусть и призрачная надежда на встречу. Снова на бумагу полились стихи, в которых я уже не боялась признаться самой себе в нагрянувших чувствах. Птицы весело щебетали, безжалостно палило беспощадное летнее солнце, в полях отцветал зверобой, чьи потемневшие соцветия напоминали светящиеся юношеским задором глаза моего любимого.

Конец ознакомительного фрагмента.