Шаги забвения - Светлана Рощина

поездки в Калужскую область, выводя при этом из себя своё собственное начальство, которое никак не могло взять в толк, почему бедная вдова должна самолично собирать информацию и доставать документы для того, чтобы одно отдельно взятое подразделение полиции могло закрыть служебную проверку по факту гибели своего сотрудника.

Впрочем, мне тоже это было совершенно непонятно, но выбора-то у меня не было. И я металась, разрывалась на части, выполняя чужую работу, а моя драгоценная свекровь, которая к этому времени уже успела оклематься от пережитого, начала ежедневно терроризировать меня, обвиняя в смерти своего сына. И ко всему прочему после смерти Андрея начали всплывать нелицеприятные факты, которые муж, оказывается, скрывал от меня.

Так, выяснилось, что его заработная плата составляла не пятьдесят две тысячи, как он мне говорил, а семьдесят. Я своими глазами увидела на его рабочем столе квиток из бухгалтерии, когда поехала на работу Андрея, чтобы забрать его вещи.

А ведь даже из тех пятидесяти двух тысяч, которые он, якобы, зарабатывал, он отдавал мне не больше тридцати пяти, объясняя это какими-то рабочими нуждами, которых, как оказалось, и в помине не было. Но зато в рабочем шкафу мужа нашлось несколько бутылок дорогой водки. Так что теперь стало понятно, куда уходила заработная плата Андрея. И эту самую водку коллеги моего покойного мужа затем со спокойной совестью прикарманили себе, чтобы им было чем помянуть своего отзывчивого друга.

Но даже эта щедрость никак не смогла удержать этих людей от сквернословий и напрасных обвинений в мой адрес. Для всей этой честной компании я была рыжей мигерой, которая держала мужа на таком коротком поводке, что не позволяла ему даже пачку сигарет купить. Все считали, что бедный Андрей, как Золушка, от зари до зари пахал на семью, в то время как я целыми днями валялась на диване и не отрывала взгляд от телевизора. А в промежутках между этим занятиями совершала бесчисленные шопинги, тратя зарабатываемые мужем деньги на собственные обновки. А уж о количестве любовников, которые у меня, якобы, были, и которых мой муж по доброте душевной вынужден был терпеть, и повторить неприлично.

Я услышала о себе такое, что у меня просто уши вяли, потому что я даже и предположить не могла, что мой ленивый и вечно пьяный муж будет приписывать себе все мои подвиги, выставляя меня перед чужими людьми такой, каким был он сам.

И когда же всё это закончится?

Свекровь ежедневно обвиняла меня в том, что я сжила со свету её бедного сыночка, и просто удивительно, как он раньше не наложил на себя руки, имея такую жену, как я.

Каждое моё утро начиналось с того, что свекровь, едва услышав мои шаги по коридору, выскакивала в ночной рубашке из своей комнаты и начинала вопить, что было мочи. Темы её истерик были разнообразными: от заявлений о том, что я всю жизнь использовала своего мужа, отбирая у него все деньги, до обвинений в гибели Андрея.

Я не пыталась оправдаться или что-то опровергнуть – это было бессмысленно, так как эта безумная женщина меня совершенно не слушала. Я лишь просила её об одном: кричать потише, чтобы не напугать детей. Но она всё равно продолжала орать, и дети всё это слышали.

А вечером, едва я возвращалась домой, эпопея продолжалась, но в новой ипостаси. Теперь темами обвинений свекрови были любые недоразумения, произошедшие за день. Так, если она не могла найти свою шапку, то вечером, прямо с порога она начинала на меня кричать, обвиняя в том, что я украла эту самую шапку.

– Но как я могла это сделать? – спрашивала я свекровь, пытаясь воззвать к остаткам её рассудка. – Ведь я же весь день была на работе!

– Значит, ты приезжала днём! Забрала мою шапку и снова уехала на работу! – не моргнув глазом, отвечала свекровь.

– Но Вы же весь день были дома! И если бы днём я приезжала сюда, то Вы бы точно меня увидели! – пыталась я выстроить логическую цепочку, чтобы доказать абсурдность выдвинутых обвинений. – Но Вы меня не видели, а значит, меня здесь не было, и, стало быть, взять шапку я не могла!

– А кроме тебя сделать это было некому! – снова переходила в атаку свекровь. – Отдай мою шапку! Отдай, не то я заявлю на тебя в полицию!

– Заявляйте! Мне всё равно, потому что я не брала ни Вашей шапки, ни других вещей. Они мне без надобности.

Но свекровь подобные ответы не устраивали. Она весь вечер ходила за мной по пятам, не давая ни готовить, ни поесть, ни сходить в туалет, и продолжала орать, обвиняя в пропаже шапки.

А на следующий день всё повторялось сначала. С утра были обвинения в смерти Андрея, а вечером эта женщина кричала на меня за то, что я, якобы, украла у неё губную помаду, крем для рук или что-то другое, что она не могла найти в течение дня. И угомонить её не было никакой возможности. Стоило мне в ответ произнести хоть слово, как она тут же обрушивалась на меня с новой порцией обвинений, словно только и ждала момента, когда я отреагирую на её слова.

В итоге у меня начались проблемы с сердцем. Серьёзные проблемы. Я могла потерять сознание практически в любой момент: на работе, в транспорте, и, конечно же, дома. Но всем было наплевать на моё здоровье. Вся родня: и моя, и мужа, а также многочисленные знакомые – были на стороне свекрови, благодаря её живописным сказкам обо мне, как о гулящей бабе, алкоголичке и воровке. Почему-то все верили ей, а не мне. Благодаря этому, а также рассказам мужа, создавшим мне скверную репутацию, в глазах родственников и общих знакомых я была недостойным и дурным человеком, и от меня все отвернулись. Никто не только не протянул мне руку помощи, но и наоборот, норовил плюнуть в спину, как падшей женщине, заслужившей все свои беды. К кому бы я не обращалась за помощью, все отворачивались, говоря одно: «Ты сама это заслужила». Но только в чём я была виновата?

Многие знакомые, зная о моей тяжёлой семейной жизни, упрекали меня в том, что я не ушла от мужа, продолжая добровольно тащить свой крест.

Да, говорить легко. Как говориться, чужую беду руками разведу. Но если бы кто-то другой оказался на моём месте, неизвестно, как бы он поступил в этой ситуации.

Да, я действительно, несколько раз уходила от мужа. Собирала вещи и возвращалась к родителям. И