Возлюбленные великих художников - Елена Арсеньева

Она обожала синема и перенимала повадки роковых женщин с экрана: шила себе экстравагантные туалеты, заказывала шляпы, напоминавшие голубятни в Ботаническом саду… Она производила фурор своими ошеломляющими туалетами и сопровождавшим их хмельным ароматом ее любимых духов «Сердце Жанетты». Вообще у Фернанды была страсть к духам. Однажды все сто франков, которые дал ей Пикассо на неделю на продукты, она истратила сразу, купив флакон самых модных и дорогих духов «Дым»: они были невероятно красивого дымчатого оттенка, но не имели никакого запаха!

Впрочем, у Ольги запросы были не экстравагантные, а вполне изысканные и аристократические. Однако хороший вкус, как известно, дорого стоит. Но Пикассо, на счастье свое и своих женщин, никогда не был скупым.

В сентябре 1918 года Пикассо и Ольга вместе с «Русским балетом» поехали в Лондон: Пабло был занят в оформлении балета «Трикорн». Вся труппа и чета Пикассо тоже жили в роскошном отеле «Савой» и посещали все приемы, которые были устроены в честь великого Дягилева.

Пикассо был в моде, его недавняя женитьба вызвала фурор, так что он и Ольга повсюду оказывались в центре внимания. Постепенно Пикассо ощутил вкус к такой жизни и втянулся в нее. Ну а ноблесс оближ, как известно! Он заказал себе множество костюмов и рубашек, надел безупречный смокинг, начал носить золотые часы в жилетном кармане… В своем дендизме он почти перещеголял величайшего денди Стравинского, которым Пикассо всегда восхищался: горчичного цвета брюки русского композитора когда-то казались Пикассо верхом изящества. Надо ли говорить, что его первой данью богине Моде были совершенно такие же брюки?

А впрочем, если честно, он никогда не относился к своим одеяниям всерьез — они были для него частью маскарада, мистификации, которые он так любил. К примеру, на один из балов он явился в костюме матадора. Ольга чуть не умерла от ужаса.

Впрочем, носил ли Пикассо брюки горчичного цвета или синий комбинезон, он работал с прежним маниакальным упорством. Писал портреты Дягилева, Стравинского, Бакста, Кокто. Любимая Ольга была его постоянной моделью. Ее портрет Пикассо нарисовал для своей первой литографии, которая была использована для пригласительного билета на его выставку.

Многие из рисунков тех лет своим классицизмом и безупречным совершенством напоминают работы Энгра. Ведь Пикассо Энгра обожал! Говорят, одной из характерных сторон его творчества было то, что он постоянно «тосковал по Энгру». Когда он был особенно доволен какой-то своей работой, то с восторгом таращился на себя в зеркало и шептал:

— Вылитый Энгр!

Впрочем, надолго реализма не хватило. Во многих работах стала появляться карикатурность. Вообще именно в те годы Пикассо додумался до гениального заявления: «Искания в живописи не имеют никакого значения. Важны только находки. Мы все знаем, что искусство не есть истина. Искусство — ложь, но эта ложь учит нас постигать истину, по крайней мере ту истину, какую мы, люди, в состоянии постичь».

Искания в живописи не имеют значения… А как насчет исканий в семейной жизни?

4 февраля 1921 года у Ольги и Пабло родился сын Поль (Пауло). Хохоча, вспоминал Пикассо друга прежних лет Макса Жакоба и его настойчивое желание называть друга именно Полем. Неведомо, вспоминал ли художник пророчества Жакоба, многие из которых сбылись со стопроцентной точностью…

Пикассо ощущал огромное счастье. В сорок лет он впервые стал отцом! Он ужасно гордился собой и до бесконечности рисовал Ольгу и сына, помечая на каждом наброске, рисунке не только день, но и час. Все они выполнены в неоклассическом стиле, а женщины в его изображении напоминают олимпийские божества.

Ольга относилась к ребенку с почти болезненной страстью и обожанием. Она надеялась, что рождение сына укрепит семью, в фундаменте которой появились первые трещины: увы, ее муж постепенно возвращался в свой мир, куда ей не было доступа и куда она боялась заглядывать.

Конечно, муж ей достался, мягко говоря, непростой…

Он жил во имя искусства, и реальность была для него всего лишь моделью для картин. Например, узнав о смерти Аполлинера, который после тяжелого ранения на фронте скончался в ноябре 1918 года, Пикассо был поражен увиденным в зеркале выражением своего лица, на котором отразился беспредельный ужас и горе. Он тут же взял холст и написал автопортрет, хотя вообще-то автопортреты не любил, писал их редко и даже считал зеркало глупым изобретением. Ольгу этот случай потряс.

Имелись у нее и другие основания для потрясений, как мелких, так и крупных. Мелкими можно назвать суеверия Пабло Пикассо. Не дай бог кому-то положить на кровать шляпу или открыть зонтик в комнате (например, поставив его сушиться). Пикассо начинал причитать, что до конца года кто-то из присутствующих непременно умрет, а потом принимался жутко браниться и проклинать неосторожного.

Словно ему мало было примет испанских, он набрался еще и русских суеверий от Ольги. Уйти из его дома, не выпив на посошок и не присев на дорожку, стало просто немыслимо! А если вдруг кто-то случайно перевертывал буханку хлеба на столе — хозяин начинал визжать от ярости! До исступления доходил Пикассо, когда жена отдавала его старые, даже самые изношенные вещи бедным или просто выбрасывала их. А все потому, что, согласно испанскому поверью, хозяин этих вещей, то есть сам Пабло Пикассо, мог превратиться в того, кто его одежду наденет на себя. Жуть!

Смех смехом, конечно, но самым неодолимым камнем преткновения между супругами стала не одержимость Пикассо творчеством, а безумная сексуальность «андалузского жеребца». Разумеется, основой жизни Пикассо было искусство, но секс являлся одной из главных движущих сил его творчества.

Сам художник как-то проговорился, что он делил всех представительниц прекрасного пола на «богинь» и «половые коврики». Причем Пабло доставляло особую радость превращать первых во вторых, и «богини» не только позволяли ему это делать, но и получали удовольствие от собственного унижения. Ольга была в числе редкостных исключений, однако она просто-напросто не выдерживала темперамента мужа. Причем он не считался ни с нежеланием партнерши, ни с невозможностью, когда хотел. Пожалуй, правы те, кто считает, что Пикассо не искал настоящей любви, а всегда стремился соблазнить, подчинить и навязать свою волю. Даже в предметах, созданных им самим, — картинах и скульптурах — виден сильный деструктивный элемент: так и бьет по глазам свойственный ему инстинкт разрушения. Что же говорить о женщинах…

— Я думаю, что умру, никогда никого не полюбив, — сказал однажды Пикассо.

Причем в этом «несчастье своей жизни» он обвинял не себя, а женщин! Рано или поздно они становились не такими.

Он любил рассказывать о французском художнике-керамисте Бернаре де Палиси, жившем в XVI веке. Когда не было дров, он для поддержания огня в печи обжига бросал туда свою мебель. Пабло уверял, что бросил бы в огонь и жену, и детей, только бы не угас его творческий пламень!

Но не только творческий — любовный тоже…

«Каждый раз, когда я меняю женщину, — говорил Пикассо, — я должен сжечь ту, что была последней. Таким образом я от них избавляюсь. Они уже не будут находиться вокруг меня и усложнять мне жизнь. Это, возможно, еще и вернет мою молодость. Убивая женщину, уничтожают прошлое, которое она собой олицетворяет».

Вот так в один из дней Ольга тоже стала олицетворять собой прошлое.

Отчасти она сама была в этом виновна.

Постепенно необузданная художественная натура Пикассо приходила в противоречие с той светско-снобистской жизнью, которую ему приходилось вести. С одной стороны, он хотел иметь семью, любил жену. Но вместе с тем не хотел обременять себя условностями, которые мешали его творчеству. Он стремился оставаться полностью свободным человеком и был готов во имя этого пожертвовать всем остальным: сжечь свою семью.

А Ольга с ума сходила от беспокойства. Она наконец-то полюбила мужа, да как! Она стремилась безраздельно завладеть им и жутко ревновала — сначала без каких бы то ни было оснований. Успевший устать от бессмысленной светской жизни и от собственной добродетели, Пикассо замкнулся в себе и словно отгородился от жены невидимой стеной.

Художник устал и с каждым днем все больше и больше тяготился узами брака.

Доходило до смешного. Вдруг выяснилось, что у них были разными даже гастрономические вкусы. «Ольга, — жаловался Пикассо, — любит чай, пирожные и икру. Ну а я? Я люблю каталонские сосиски с фасолью». Большой цирк, конечно…

Но вот случилось неизбежное. Ревнивые подозрения Ольги обрели под собой почву.

Появилась другая женщина!

В январе 1927 года на улице, в толпе, выходящей из метро, Пикассо увидел красивую девушку. Ему показалось, что эти серо-голубые глаза он уже видел раньше — в своем воображении и на своих полотнах.