Маска для женщины - Алена Смирнова

Покинув уборную Мити, я не стала нервировать балерин расспросами о призраке. Тем более что шутницей могла быть любая из них. Я почаевничала у гримеров и костюмеров. Много интересного записала на диктофон об их своеобразной работе и разочаровалась, услышав, что никто из артисток не брал длинного балахона с капюшоном и не заказывал грима по образцу — со старой фотографии. Одна пожилая женщина всплеснула пухлыми ручками:

— Ниночка на фото! Димы Орецкого покойная супруга.

— Какая она была? — спросила я.

— Ранимая. Наша тогдашняя прима ее изводила. Другая бы плюнула, а Нина…

— Так она не из-за мужа бросилась с балкона? — высказала я предположение.

— Из-за всего и из-за всех.

Вот это да! Я собралась продолжить разговор, но вокруг зашептались, забегали, принялись прикладываться к валерьянке, Они пытались сохранить от журналистки тайну и, естественно, через несколько минут прорвалось: небось Орецкий из ревности застрелил «своего Вадима» и «чужую Елену».

Я ринулась к Орецкому и едва не наткнулась на Юрьева. Мое присутствие могло подвигнуть лейтенанта на неадекватные действия. Самодеятельные расследования его доканывали, и рано или поздно он вытряхнет из меня душеньку, обнаружив вблизи трупа. А тут их было два. Два мертвых тела и я… Перебор. Я будто порезалась. Сначала не больно, только кровь щедро капает. Но потом рана начинает саднить и ныть. Всеобщая уверенность в том, что Митя Орецкий убил любовника и его подругу, была сродни порезу: пока я ничего не чувствовала. Не терплю, когда загадки просты, и всегда их усложняю. Конечно, Борису такой раж не по нутру.

В общем, я сочла за благо убраться.

Весь следующий день возилась по хозяйству, а вечером накормила Измайлова и облачилась в вечернее платье.

— После ужина твоя голая спина очень волнует, — признался полковник.

Я даже не взбунтовалась против сравнения котлеты со спиной — настолько была поглощена мыслями о привидениях. Митю кто-то готовил в убийцы. Пьяный чокающийся парень носится за зыбкой фигурой, которую никто не встречал, налетает на коллег, тяжело дышит, хрипит, шарахается. Потом не выдерживает напряжения и пускает в ход оружие. И ведь будет морочить головы психиатрам россказнями о «женщине в белом». Еще и невменяемым признают, запрут в психушку. Я бы похоже рассуждала, если бы не видела причину его смятения. И причина эта на мой выход в коридор следом за Орецким не рассчитывала, хотела остаться галлюцинацией.

Тогда в театре, на спектакле, мне чудилось, что истина близка. Чего такого могла начитаться или насмотреться ушлая дамочка? Меня в пристрастии к детективам ей все равно не переплюнуть. Я решила пролистать свою библиотеку, найти сюжеты с якобы нечистой силой и прикинуть, кому выгодно подставлять Орецкого. В том, что на него сваливали вину, я не сомневалась. А это кое-что значило. Преступление было неидеальным. Преступник боялся быстрого разоблачения. Иначе зачем ему Митины неприятности?

Танцевал Орецкий изумительно. Иногда рождалось впечатление, будто на сцене он один. В нем были органичные надлом и отчаяние, вряд ли поставленные хореографом. Я испытывала неловкость от необходимости аплодировать пластическому выражению настоящего горя — но удержаться не могла. Юрьев из вредности буркнул:

— Опера лучше.

— Брось, Боря, ведь дано человеку, — улыбнулся Измайлов.

— Если наши люди до сих пор не нашли пистолет, я их по стенке размажу, — пригрозил лейтенант и пошел за кулисы.

Я вздохнула. Полковник хмыкнул и спрятал взгляд. Напрасно. Кроме гордости за фанатика сыска Юрьева, в нем ничего предосудительного не было.

Глава 10

Через день я начала понимать Бориса Юрьева, как родного брата. Если, наткнувшись на меня «в ходе оперативно-розыскных мероприятий», он испытывал то же, что и я, наткнувшись на него возле артистической уборной балерины, с которой я так трудно договаривалась о пятиминутном интервью («Только не опаздывайте, репетиция — это святое, ждать не буду»), то перспектив нормализоваться у наших отношений не было.

Я ведь не только за призраками охотилась, но и трудилась в поте своей прелестной мордашки, собирала по крохам материал для большого обзора о фестивале. Про лицо — это со слов одного звездного парня из приезжих, который сказал:

— Чтобы я вашей прелестной мopдашки больше здесь не видел. На мне зарабатывает куча народу помимо журналюг.

— Жалко вам, что ли? Ну покурю я неделю на гонорар за описание вашего вклада в отечественную и мировую хореографию, — взвыла я.

— А что вы курите? — полюбопытствовал он.

— «Приму» без фильтра, десять штук в день.

— Уходите отсюда, — разъярился скверно воспитанный мальчик.

Ну и пожалуйста. Я не навязчива.

Но попытки избежать встреч с Борисом действительно меня напрягали. Он же мрачно и непредсказуемо мотался по закулисью, похоже, пошел брать показания по второму кругу.

Поскольку пару раз я все-таки «засветилась», Юрьев попытался выяснить у Измайлова, есть ли у Полины дела в театре. Полковник — мужик достойный уважения. Он не стал смешивать вино, наслаждение близостью и допрос. По-простому втиснул меня коленом в поролон домашнего дивана и вопросил:

— Вставляешь Юрьеву палки в колеса? Опять понесло?

Я разразилась стенаниями по поводу того, что обзавелась этой ерундовой пластиковой карточкой на грудь.

— Вик, милый, да по ней пускают только на тоскливые пресс-конференции. Даже на репетициях не позволяют присутствовать. Да, я хотела пробиться ближе к артистам. Меня отловили ребята из секьюрити, вернули в фойе и через час выдворили вместе с остальными.

— Бедная девочка, — проворковал Измайлов. — Представляю, каково тебе терпеть участь добропорядочных корреспондентов, которых ты именуешь стадом. Помочь могу?

На удочку его своеобразной помощи я ловлюсь не без удовольствия. Секс — великая сила. Города брать помогал, не то что статьи кропать и Митю Орецкого оберегать.

Обманывать полковника Измайлова, конечно, плохо. Но ему ничего не стоило аннулировать мой пропуск. Я не обольщалась: против Орецкого у них ничегошеньки не наскреблось, кроме мотива — ревность. Отыщись улики, меня в адвокаты не позвали бы. Не отыщись, никто бы Митю не тронул. Но мне было приятно и интересно в театре. Мне не хотелось выметаться оттуда «по сигналу» лейтенанта Юрьева. Его за кулисы привела смерть, меня — жизнь. От милицейского желания убрать журналистку ради беспрепятственного сыска, словно потом, за версту разило несправедливостью. Я-то всегда за сотрудничество. И за тех, кто не прячет свои мотивы, вроде Мити Орецкого.

Идея слегка подтолкнуть Бориса Юрьева к выводу о перегрузке злобой на оригинальность не претендовала. Но он столь изощренно издевался над рассказом Мити о призраке жены, что я не удержалась, проучила.

Глава 11

Танцовщицы кордебалета — лучший источник для каждого пишущего о театре. Молоды, пережили период надежд и падения, а сделать подобающие выводы пузырящиеся гормоны не позволили. Они мне и посодействовали — раздобыли костюм для репетиций, похожий на их облачение.

Пестрым молчаливым табунком мы обтекли лейтенанта Юрьева в коридоре. Боря сначала умильно улыбался, стоически удерживал взгляд на уровне наших подбородков и отступал, милостиво давая дорогу к славе всем желающим. Как пробудившийся от сна в тени березы пастух, он пересчитывал девушек глазами. И тут у Юрьева, похоже, не только «в зобу дыханье», короче, это был трудный момент. Я перебирала в памяти свои болячки и горести, из последних сил сострадала человечеству по поводу войн, голода, экологических и прочих катастроф, но губы тряслись в предчувствии хохота. Смотреть мимо Юрьева тоже не было сил. Очумевший лейтенант протянул было ко мне руку, но тут же отдернул и спрятал за спину. Девочки попались потрясающе дисциплинированные. Мало того, что сохраняли серьезность, еще и докладывали мне шепотом о произведенном впечатлении:

— Стоит столбом… Мотает головой, мол, чур меня… Поля, он тащится за нами, испаряйся…

Мы свернули за угол. Слева была глухая стена, справа — две гримерки — Орецкого и Вадима. Я не успела договориться с Митей, понадеялась на удачу, и она, хвала ей, не подвела. Орецкий, по своему обыкновению, не заперся изнутри. Я шмыгнула за дверь, приложила палец к губам и нырнула под кушетку. Если Митя и был шокирован, то виду не подал. Швырнул на лежанку плащ, чтобы свешивался до пола, и улегся на место.

В коридоре Борис учинил допрос — «где шатенка, которая шла с краю».

Они недоумевали, о ком это он, вроде все здесь.

— Не померещилось же мне! — взывал Юрьев.

— Не огорчайтесь, — веселились — танцовщицы. — Среди нас шатенки — на любой вкус, выбирайте. Знаете поговорку? «Одну ягодку беру, вторую примечаю, третья мерещится».

— Разыгрываете, красавицы? — почти рыдал лейтенант.