Кремлевские пигмеи против титана Сталина, или Россия, которую надо найти - Сергей Кремлев

Нам нельзя пробавляться иллюзиями относительно того, чем была царская Россия — та, которую «потеряли» Говорухины.

Мы должны понять — как велика и величественна была та Россия Гулливеров, которую у нас украли.

И если мы поймём — как гнусна и гнила та лилипутская «Россияния», которую нам подсунули вместо России, то.

То тогда, пожалуй, будет проще найти ту новую настоящую Россию, которая нужна нам — её сынам и дочерям.

Пусть пока — и блудным.

Сергей Кремлёв (Брезкун)

13 июля 2013 года

Часть первая. О России, потерянной Говорухиными

Глава 1. По чём плачут глупцы

ЕСЛИ ВЕРИТЬ Говорухину и прочим адвокатам царской России, которую они «потеряли», то Россия до 1917 года (и уж точно — до 1913 года) была просто-таки сказочной страной.

Там якобы правили мудрые (или как минимум неглупые) государи, а народ жил если не на берегу молочных рек с кисельными берегами, то уж и не так бедно и скучно, как «при большевиках».

Собственно, для опровержения этой гнусной, именно — гнусной, лжи достаточно привести всего одну цитату из работ крупнейшего мыслителя русской эмиграции Ивана Солоневича.

Ныне он уже подзабыт современными либералами, но одно время — в годы перестройки и в первые ельцинские годы — его имя, извлечённое из архива истории, гремело.

Солоневич был антисоветчиком, антикоммунистом и антибольшевиком-белоэмигрантом, вот почему его свидетельство так ценно! Его невозможно опротестовать никаким Говорухиным:

«.Староэмигрантская песенка о дореволюционной России, как о стране, в которой реки из шампанского текли в берегах из паюсной икры, является кустарно обработанной фальшивкой: да, были и шампанское, и икра, но — меньше чем для одного процента населения страны. Основная масса населения жила на нищенском уровне».

На этом, собственно, господа-товарищи, рассказ можно бы и закончить — по причине исчерпания темы.

Но, увы, как показывает жизнь, наиболее сложно людьми усваиваются наиболее простые и очевидные истины.

Поэтому ниже я скажу ещё несколько слов правды о той России, по которой плачут Говорухины, чтобы ещё раз вернуться к правде о старой России в четвёртой части книги — в главе 2-й «Бывали хуже времена, но не было подлей».

Правда же заключается в том, что царизм развалил страну уже к началу 1917 года.

Так, по данным нижегородского профессора Седова, к 1917 году хлеб вздорожал в Нижегородской губернии в 10 раз, картофель — в 14 раз, пшено — в 18 раз.

При этом средний заработок рядового жителя губернии повысился на. 40 копеек.

Вот ещё несколько нижегородских штрихов из тех времён.

В начале 1917 года из свободной продажи исчез сахар.

С 1 февраля 1917 года были отменены пассажирские поезда по линии Нижний Новгород — Москва.

В Балахнинском, Горбатовском, Семёновском и Макарьевском уездах разразился голод, сотни людей пухли от голода и умирали.

А на этом фоне мучная фирма купцов Башировых получила в 1915 году 13 миллионов рублей прибыли, ав 1916-м — уже 17 миллионов.

Ни в бедствиях «низов», ни в алчности «верхов» Нижегородская губерния исключением не была — примерно так жила вся царская Россия, даже хлебный Юг.

Хлеба-то на Юге было в избытке.

Он даже гнил из-за развала путей сообщения.

Но принадлежал-το хлеб богатеям-купцам.

В 1914 году царизм втянул Россию в разорительную войну, чуждую национальным интересам, а к концу 1916 года государственный долг царской России составлял 64 миллиарда золотых рублей (более 50 процентов национального достояния!).

Внешние царские долги «тянули» на 16 миллиардов, причём 9 миллиардов (три государственных бюджета) были долгами краткосрочными.

БЕЗДАРНЫЕ «временные» «правители» за полгода своего «правления» положение лишь усугубили и к царским долгам прибавили новые. «Россия, вероятно, была бы заложена иностранным банкам», — писал американец Б. Хоппер в 30-е годы.

Вот от чего спас Россию Ленин, дав ей шанс на свободу, независимость и всестороннее развитие.

Ленин и большевики не обещали народу молочных рек в кисельных берегах, а прямо говорили, что Россия находится в состоянии разрухи и надо много работать, чтобы её преодолеть. Ленин писал:

«Война дала горькую, мучительную, но серьёзную науку русскому народу — организовываться, дисциплинироваться. Учиться работать — эту задачу Советская власть должна поставить перед народом во всем её объёме. У нас есть материал и в природных богатствах, и в запасе человеческих сил, и в прекрасном размахе, который дала народному творчеству великая революция, чтобы создать действительно могучую и обильную Русь.

Русь станет таковой, если отбросит прочь всякое уныние и всякую фразу, если, стиснув зубы, соберёт все свои силы, если напряжет каждый нерв, натянет каждый мускул.»

Вот как говорили с народом большевики.

И только большевики могли поднять Россию с бока, пролёжанного на полатях истории, и прочно поставить Россию на ноги современного развития.

Иногда подтверждение этой мысли находишь весьма неожиданным образом. В русской сатирической литературе есть недооцененное, но самобытное и даже в некотором отношении одинокое (если не считать Салтыкова-Щедрина) имя — Пантелеймон Романов.

Писатель умный и едкий, он и до 1917 года, и после 1917 года был склонен к описанию исключительно отрицательных черт русского национального характера, но не потому, что не любил Россию, а именно потому, что любил её и хотел, чтобы она развивала великие, гулливерские черты своего национального характера, изживая отвратительные, лилипутские.

В 1916 году — до революции — Пантелеймон Романов опубликовал грустно точный этюд «Русская душа». Там главный герой, профессор Московского университета Андрей Христофорович Вышнеградский, приезжает в гости к брату Авениру в деревню. И вот что говорил Пантелеймон Романов устами своего героя:

«Ты знаешь, когда оглянешься кругом, и видишь, как вы тут от животов катаетесь, а мужики сплошь неграмотны, дики, и тоже, наверное, ещё хуже вашего катаются, каждый год горят и живут в грязи, когда посмотришь на всё это, то чувствуешь, что каждый уголок нашей бесконечной земли кричит об одном: о коренной ломке, о свете, о дисциплине, о культуре.»

Романов не был большевиком, но то, что он писал до революции, очень созвучно, как видим, мыслям большевика Ленина, высказанным уже после революции.

Об уровне развития дореволюционной России можно судить и по воспоминаниям американского профессора Сэмюэля Харпера (1882–1943), изучавшего Россию более сорока лет и впервые приехавшего к нам в 1903 году.

После поездки в Тверскую губернию после революции 1905–1906 годов Харпер писал:

«.крестьяне в деревнях жили поистине примитивной жизнью. Это было моё первое знакомство с русской деревней, и. впечатление было весьма гнетущим.»

А вот более поздние записи:

«В деревнях всегда была опасность подцепить какую-нибудь болезнь. Клопы и блохи были обычным явлением. Ездили мы и по районам, где была распространена холера в слабой форме. Меры предосторожности против кожных болезней и сифилиса не всегда носили эффективный характер, что причиняло беспокойство.»

Так жили социальные «низы» России.

Что же до «верхов», то можно привести иной пример. Харпер, как корреспондент американских газет, вместе с представителем «Ассошиэйтед Пресс» Бичем Конджером присутствовал на придворной церемонии в Петергофе по случаю женитьбы шведского кронпринца на великой княжне Марии, племяннице царя. Когда Харпер и Конджер вернулись в столицу, Конджер коротко сказал: «Это было ужасное сборище слабоумных».

Но эти слабоумные обладали огромными богатствами, владели всей Россией. А при этом по отношению к Европе они чувствовали себя провинциалами и поощряли чувство провинциализма в русских образованных кругах.

А уж откуда оно, это преклонение духовных лилипутов перед Европой, в предельно искажённом виде просачивалось в народные низы, где спали гулливерские силы? Но мог ли народ ощутить себя Гулливером, если им правили и его «просвещали» лилипуты?

Оборотной стороной общественного провинциализма было неумное национальное высокомерие. Концентрированной его формулой стало глупо-спесивое: «Что русскому здорово, то немцу — смерть». Это был не патриотизм, а «квасной патриотизм», тоже — лилипутский.

Русский умница Суворов говорил и чувствовал иначе: «Где олень пройдёт, так и русский солдат пройдёт. Где олень не пройдёт, и там русский солдат пройдёт!» В этих словах не было спеси, но было высокое чувство национального достоинства, недоступное ни русским купчикам средней руки, ни охотнорядским приказчикам.

Суворов обращался к солдатам: «Чудо-богатыри!..» Что ж, его чудо-богатыри, придя в Европу, широко — как Гулливер — шагнули через Альпы. Но правили-το Суворовым и его чудо-богатыря ми пигмеи.