Неслабое звено - Алексей Макеев

…Хорошо знал Станислав Васильевич Крячко своего друга, действительно хорошо. Он сразу почуял, что погружается Гуров в какие-то очень невеселые раздумья, что беседу свою с Орловым пересказывает ему уже вполне автоматически. Так, информирует… И о причине догадался Стас тоже сразу, благо ему похожие мысли не раз и не два в буйную головушку сыщика-профессионала приходили.

Потому-то снял Крячко напряг самым простым, верным способом: похлопал Гурова по плечу здоровой рукой, широко улыбнулся и сказал:

– Давай-ка, Лев, еще по одной. А попов я тоже не люблю. И ксендзов, и мулл, и шаманов, и прочих… лам. А также пасторов. Вот бога – люблю. И верю в него. Крест ношу; правда, крещен я, как католик, в белорусском костеле. Бабке спасибо! Только, коль уж потребуется, я сам с ним разберусь. Без передаточных инстанций, приводных ремней со святыми непогрешимыми шестеренками. А то всю дорогу господь у них получается вроде нашего министра или, там, Президента… Правда, вселенского масштаба. Но с того не легче. Так что, раз уж начал мне все это рассказывать, просто изложи, что за эти пять дней успел нарыть. Ведь успел же? А там… Подумаем! Я, знаешь ли, тоже считал, считаю и буду считать себя русским патриотом. Не согласиться ты не мог, хоть, как я понял, официального приказа по управлению Петр еще не издал.

– Хм-м… Не издаст, по крайней мере, в ближайшее время. По моей просьбе. Люблю, понимаешь, в «свободном полете» работать… Официально я добиваю сейчас писанину по славоярскому делу. А ты… Официально – на больничном. – Тут Лев внимательно посмотрел в глаза «друга и соратника».

– Ах, вот даже как! – Из глаз Крячко прямо-таки плеснуло острой хищной радостью. Больше всего на свете любил Станислав свою работу, ему нестерпимо больно было бы сознавать, что вот Лев в деле, да таком, похоже, нестандартном, а он, с жалкой царапиной – подумаешь, ключицу перебили! – в стороне. – А Петр в курсе таких планов? Санкционировал?

– Не в курсе. Не знает, – улыбнулся Гуров. – И не должен знать. Но догадывается, конечно. Куда же я без тебя, Стасик? Кроме того, тревожит меня один момент, прямо покоя не дает. Связанный с пресловутой орловской оперативной информацией… Потом вернемся к этому, я обмозговываю пока, но предварительный вывод уже сделал. Один не потяну, в помощники годится не просто крутой профессионал, а при том еще человек, которому я доверял бы совершенно как самому себе. То есть ты.

– Ну спасибо! Нет, правда! – Крячко был искренне растроган. – Рассказывай, как собираешься использовать старого раненого боевого коня. Ты же в нашем тандеме признанный мозговой центр, а мы – что… Пострелять, машину поводить… – От ехидства «друг и соратник» удержаться был, естественно, не в силах.

– Начал я, понятное дело, с выяснения вероятного круга фигурантов. То есть с визита к отцу Михаилу. Да, в прошлый четверг была как раз неделя со дня кражи и убийства сторожа, много времени прошло, пес побери. Аккурат на День Конституции, ну да какие у нас праздники… А сам визит, спрашиваешь? Ну… Это было что-то!

ГЛАВА 2

Дверь трехкомнатной квартиры отца Михаила на третьем этаже престижной девятиэтажки на Маросейке – что называется, близко к месту работы – ему открыла такой потрясающей, какой-то не нашей красоты молодая женщина, что полковник Гуров буквально проглотил язык, и только одна мысль взорвалась натуральной ракетой: «Стасика бы сюда! Господина Крячко… Вот уж… В его стиле!»

Высокая, с изумительной фигурой, похожей на песочные часы, полная, но ни в коем случае не толстая брюнетка с пронзительно-зелеными глазами. Никакой косметики. То есть просто – никакой. А зачем такой женщине косметика? И если в столь «откровенной» одежде она открывает дверь в десять утра совершенно незнакомому человеку… Мало ли что по домофону он полковником МВД Гуровым представился! Сейчас документы, даже его, гуровского, уровня, любая тварюга подделает так… Простенько подделает, были бы деньги. Что-то ярко-красное на ней, нет, не кимоно, но похоже… Песья мать, как Орлов выражается, ну здорово же облегает ее эта шмотка! Значит, не боится. А, кстати, почему?

Гурову в голову долбанула, по-другому не скажешь, еще одна, совсем уж дикая мысль: а может быть, он ошибся, может, никакого отношения к отцу Михаилу Бурнову квартира номер пятнадцать и ее обитатели не имели никогда? Кем это прекрасное видение пятидесятидвухлетнему попу приходиться может?

Дочкой, кем же еще?! Что немедленно выяснилось.

– Что вы, господин полковник, смотрите на меня, как еврей на свинью в синагоге? – поинтересовалось «прекрасное видение». – Проходите, не стесняйтесь! Я у вас даже документы спрашивать не собираюсь, у вас и так на физиономии принадлежность читается к… Ясно, к кому. И не лень вам по всенародным праздникам вкалывать, а? Учтите, папы с мамой пока дома нет. Это они для всех прочих «батюшка Михаил», «матушка Татьяна». А для меня… Папа с мамой.

– Так вы… – пробормотал несколько смущенный Гуров, раздеваясь в просторной, отлично обставленной прихожей.

– Ага. Александра Бурнова. Можно – Аля. Можно – Саша. Только не полным именем, не люблю я его. Не Пушкин я все же. К вашим, гм! – женщина оглядела Льва откровенно насмешливым взглядом, – услугам. Некрасова Николая Алексеевича в школе проходить доводилось?

– Да вообще-то, – пробормотал совершенно сбитый с толку этим вопросом Гуров, следуя в фарватере своего очаровательного лоцмана в залитую рассветным зимним солнцем комнату и присаживаясь в любезно указанное кресло.

– Курите, коли есть такое желание. – Она придвинула поближе к Гурову изящную пепельницу, похоже, кованого железа ручной работы. – Я вот, с вашего разрешения, закурю. А хотя бы… без него. Разрешения то есть.

– Александра Михайловна… В смысле – Аля, то есть – Саша. – Гуров преувеличенно смутился: теперь начал играть и он. Благо практика психологических дуэлей была у Льва… Где там этой красавице! – Но классик-то здесь, уважаемая, с какого боку?

– А, классик, – улыбнулась она, глубоко затянувшись дымом какой-то темной, очень тонкой, ни разу ранее Львом не виданной сигареты, и слишком не понравился Гурову запах этого дымка, – так он в известной поэме «Кому на Руси жить хорошо» так написал: «…мать – попадью степенную // попову дочь безвинную // семинариста всякого // как чествуете вы?» Вот я и есть «попова дочь безвинная». Похожа?

– Один к одному. А кто же вас виноватит?

– Там посмотрим. Иногда – папа. А может, еще желающие найдутся.

«Правильно, – подумал Лев, – верно все. Первый свой приход батюшка, по моим данным, получил, еще учась в семинарии, в Костроме. А по всем законам и правилам нужна ему была матушка. Белому духовенству в православии иначе нельзя. Нет на Руси целибата. А есть – совсем наоборот. Сначала рукоположили в дьяконы, а там, через месяц, в пресвитеры. Н-да-а! Он моложе меня на пять – шесть лет. Святые угодники! Да у меня могла бы такая доченька быть».

Тут дверь в соседнюю комнату бесшумно раскрылась, и оттуда вышел кот. Поглядев на эту зверюгу, Гуров чуть не икнул от изумления: громадный рыжий в яркую черную тигровую полоску кот – ну не бывает же таких больших домашних, камышовые разве что! – с пронзительно-зелеными глазами. Кот потерся о ногу Гурова с низким, басовитым мурлыканьем. Он был таким крупным, вальяжным и уверенным в себе, таким могучим и самодостаточным, что к нему хотелось обратиться на «вы».

– Вы что, полковник, никогда японского харачу не видели живьем? И на картинке тоже? Так посмотрите. Таких в Москве никак не больше пяти. Его Хант зовут. Хантер, «охотник», если по-английски. Японский харачу. Вот коль я захочу… Он вам сейчас чего-нибудь откусит… Неплохо я классическим ямбом пользуюсь, правда?

Предпоследние три фразы Александра буквально напела. Красиво напела, надо признать… Да и ямб впрямь неплох. Гуров оценил. Он слегка нагнулся, почесал кота-красавца за ухом, под подбородочком». Уж как там откусить, – подумал Лев, – не знаю, навряд ли, но оглохнуть от твоего мурлыканья точно можно. Ишь ты… Как «Тефаль» при закипании! Но это – ладушки. А вот что же ты, красавица, со мной в непонятные игрушки решила поиграть, а? Бутафорию некую куришь, притворяешься, что под серьезной наркотой… Глазки закатываешь… Но я твои глазки вижу. Нехорошие глазки. Лживые. Зачем? Нет, мы, конечно, «поверим». Знала бы ты, милая, сколько раз, а главное – кто! – пытались меня переиграть в эти игры…»

Он рассеянно поглаживал Хантера, когда отворилась еще одна дверь в другую смежную комнату, и вот тут-то у полковника Гурова буквально отвисла челюсть.

Потому что к нему, радостно улыбаясь, шел очаровательный малыш лет четырех. Вот только черный как сапог. Негритенок. Или, как там, если политкорректно? Афроамериканец? Какой, к песьей матери, афроамериканец – негритенок он негритенок и есть.

– Ванюша, – ласково промурлыкала поповна Александра, – поздоровайся с дядей-полковником! Он нашего дедулю дожидается.