Пленник - Майкл Смит

Страх, для тех, кто с ним не знаком, – это состояние, охватывающее вас после неумеренного употребления наркотиков или алкоголя. Среди прочего, оно включает в себя паническую убежденность в том, что вы совершили нечто постыдное или неблагоразумное, а что именно, не помните. Страх может также быть более общим: вы думаете, что в какой-то момент накануне вечером произошло нечто, не отвечающее представлениям о приличиях. Страх обычно проходит или вместе с похмельем, или после того, как ваша знакомая подтвердит, что да, вы слегка погладили ее грудь в публичном месте, когда вас об этом не просили.

После чего вы переходите в состояние ужасного смущения – гораздо более сносное чувство.

Я чувствовал легкий Страх по поводу пребывания у Джимми Баффета, но он, вероятно, был порожден лишь неловкостью от разговора с незнакомой женщиной. Немного более сильный Страх мучил меня при воспоминании об Абсент-баре: я подозревал, что, будучи там, назвал генерального директора некой компании, одного из моих клиентов, «бездарным тупицей».

Тем не менее я не волновался насчет путешествия обратно в отель, несмотря на тот факт, что я его совершенно не помнил. В конце концов, я проделал этот путь в одиночестве. Все, включая Риту-Мэй, исчезли со сцены. Единственной персоной, которую я мог оскорбить, был я сам. Но как мои туфли попали в чемодан? Зачем я их туда положил? И когда я умудрился забрать у Риты-Мэй розу? В последний раз, когда я видел цветок, я только что признался женщине, что она мне нравится. Роза еще была у нее за ухом.

Кофе начал оказывать на меня свое действие и в сочетании с похмельем произвел на меня странный эффект: мне начало казаться, будто у меня в голове медленно загораются и гаснут светлые точки. В противоположном углу кафе появился черный парень с трубой и собрался играть; этого парня я знал по предыдущему визиту сюда. Его главным талантом, который он демонстрировал примерно каждые десять минут, было умение исключительно долго выводить громкую, высокую трель. Подобно большинству туристов, в первый раз я аплодировал ему. Второе представление показалось мне уже менее привлекательным. На третий раз я чуть не предложил ему свою кредитную карточку, только бы он ушел.

Я решил, что если услышу это сейчас, то просто рассыплюсь на кусочки.

Необходимо было что-то предпринять. Двигаться. Я вышел из кафе и остановился на улице Декатур.

Через две минуты мне стало жарко и страшно, меня затолкала суетившаяся толпа. Мое место никто не успел занять, и я почувствовал сильный соблазн прокрасться обратно. Я сидел бы тихо, никого не трогал; просто сидел бы там и пил, пил. Я стал бы ценным прибавлением к интерьеру, чувствовал я: рекламный турист, нанятый городскими властями, чтобы продемонстрировать всем и каждому, как здесь прекрасно можно провести время.

Но тут парень с трубой затянул переложение «Smells Like Teen Spirit»[9] и мне действительно пришлось уйти.

Я неторопливо побрел по Декатуру в направлении рынка, стараясь решить, сделать ли мне то, что я замыслил. Рита-Мэй работала в одном из магазинов на этом участке улицы. Я забыл название, но знал, что он имел какое-то отношение к кулинарии. Его будет нетрудно найти. Но нужно ли искать? Может быть, мне следует просто развернуться, уйти из квартала и отправиться в «Кларион», где проходила конференция. Я нашел бы людей, которые мне симпатичны, поболтался бы там немного, выслушивая шуточки о Стиве Джобсе.[10] Забыл бы о Рите-Мэй, провел бы благоразумно оставшиеся несколько дней и улетел бы домой, в Лондон.

Но я не хотел этого. Предыдущий вечер оставил на мне эмоциональные татуировки, моментальные снимки желания, которые не побледнели в утреннем свете. Морщинки у ее глаз, когда она улыбалась; баюкающий южный ритм ее речи; скользящий тон, кончик языка, слизывающий соль с краев бокала. Когда я закрывал глаза, то, кроме легкого тревожного головокружения, я чувствовал кожу ее ладони, словно она еще покоилась в моей руке. Так что я оказался идиотом-туристом. Идиотом-туристом, искренне привязавшимся к ней. Может быть, этого будет достаточно.

Первые два магазина я с легкостью отбросил. В одном продавались лоскутные одеяла, изготовленные индейцами-ремесленниками; в следующем – деревянные игрушки для тех родителей, которые еще не поняли, как сильно их дети нуждаются в компьютерных играх. В окне третьего было выставлено несколько наборов специй, но преобладали другие сувениры. Это место не походило на магазин, который описывала Рита-Мэй, но я собрался с духом и спросил о ней. Здесь не работала женщина с таким именем. Следующий магазин оказался кондитерской, за ней тянулось пятьдесят футов незастроенного пространства – двор ресторана, находившегося дальше по улице.

Магазин, располагавшийся после ресторана, назывался «Орлеанская кладовка», под вывеской было выведено кистью: «Все необходимое для приготовления блюд каджунской кухни». Мне показалось, что это именно то самое место.

Я хотел увидеть Риту-Мэй, но при одной мысли о том, чтобы войти внутрь, меня охватил ужас. Я отошел на противоположную сторону улицы, в надежде сначала разглядеть ее через стекло витрины. Не знаю, каким образом это могло бы мне помочь, но в тот момент идея показалась мне неплохой. Я выкурил сигарету и некоторое время понаблюдал за магазином, но безостановочная процессия машин и пешеходов не позволяла мне ничего разглядеть. Несколько минут я спрашивал себя, почему же я не иду на заседание и не слушаю скучные, беззлобные дискуссии, как все остальные. Это не помогло. Докурив сигарету до фильтра, я погасил окурок и снова перешел дорогу. Даже вблизи трудно было разглядеть что-либо сквозь стекло, из-за большой и экстравагантной выставки товаров на витрине. И я ухватился за ручку, открыл дверь и вошел.

Внутри стоял жуткий шум, помещение было забито потными людьми. Блюз-оркестр, по-видимому, пустил в ход второй ряд усилителей, и все зрители за столиками аплодировали и свистели. Перед глазами мелькали красные лица и мясистые руки, и в какой-то момент мне показалось, что лучше будет просто повернуть обратно и укрыться в туалете. Там было тихо и прохладно. Я провел в уборной десять минут, умываясь холодной водой и пытаясь прийти в себя после выкуренной сигареты с марихуаной. Пока я стоял, стараясь вспомнить, где наш столик, меня охватило наваждение – я представил себе еще несколько заманчивых мгновений у раковины.

Но тут я заметил Риту-Мэй и понял, что должен идти. Частично из-за того, что она попала в затруднительное положение в компании программистов, которые не пощадят и родную мать, но главным образом потому, что возвращение к ней показалось мне еще более заманчивым, чем умывание.