Дина. Чудесный дар - Лене Каабербол

Я глянула за угол курятника. Давин еще не мог вернуться. Но тут с дороги донесся стук копыт, и у меня стало так легко на душе. Матушка снова дома!

Пес вскочил и зарычал. Потом начал оглушительно громко и гневно лаять, так что испуганные куры, хлопая крыльями, разбежались в разные стороны.

Чувство облегчения сразу испарилось. Страшила был не из тех собак, что часто лают попусту. И никогда, ни при каких обстоятельствах, он не стал бы облаивать мою мать и Звездочку. Стало быть, ехал кто-то чужой. Быть может, случайный всадник, направлявшийся к Березовой гряде или наверх, в Высокогорье.

На дороге показался рослый вороной лошак. В седле сидел высокий всадник, выглядевший также довольно мрачно в своих черных кожаных одеждах, с накинутым сверху темно-синим плащом. Всадник придержал коня и бросил взгляд на Страшилу, продолжавшего бешено лаять. Затем, повернув голову, глянул на меня.

– Это усадьба Пробуждающей Совесть? – спросил он. Вороной фыркнул на Страшилу и предупреждающе ударил о землю передней ногой, да так, что от кованного железом копыта только искры полетели.

– Да! – Я поднялась, стряхнув с передника остатки яблок. – Но сейчас ее нет дома.

– Я знаю, – подтвердил он, слегка дернув поводья. Вороной прекратил бить копытом, но я на всякий случай ухватила пса за ошейник. – Но, полагаю, ты ее дочь?

– Да. Дина Тонерре!

Он торопливо спешился и сделал несколько шагов мне навстречу. Страшила оскалил зубы и дернулся так, что я едва сумела удержаться на ногах.

– Сидеть! – прошипела я, приговаривая: – Спокойно! Сидеть!

Пес неохотно уселся на землю. Все его длинное серое собачье туловище было напряжено и билось мелкой дрожью. Почему он так встревожен? Уж не потому ли, что матери нет дома?

Чужак постоял и поглядел немного на оскал зубов Страшилы. Затем снова перевел взгляд на меня. И хотя он стоял совсем близко, посмотрел мне прямо в глаза.

Во мне что-то непривычно дрогнуло. Глаза его были синими, темно-синими, будто вечернее небо. Холодное ясное вечернее небо. А встретившись с моими, они не метнулись в сторону, избегая моего взгляда. «Тот, кто глянет открыто в глаза Пробуждающей Совесть, – человек совершенно особый, – говорила матушка. – Это самый лучший друг, какой тебе когда-либо может встретиться».

Означало ли это, что чужак был другом? Или мог стать им? Внезапно я взглянула на него с особым интересом. Бороды у него не было, не было даже усов, в отличие от большинства знакомых мне мужчин. Лицо его было совершенно гладким, почти как у ребенка. Все в нем казалось тонким, узким – и нос, и губы, и подбородок.

Было трудно определить, сколько ему лет..: ведь даже кожа его была по-детски гладкой… Но в выражении лица и глаз крылось нечто заставлявшее воспринимать его как человека гораздо более старшего, нежели, к примеру, Давин или Торк, старший мельников сын.

– У меня весточка от твоей матери, Дина, – сказал он. – Ей нужна твоя помощь!

Холодок предчувствия, возникший у меня, когда утром за столом мы с Давином посмотрели друг на друга, внезапно вернулся – да сильнее, чем прежде.

– Зачем? – спросила я, и голос мой прозвучал тихо, одиноко и испуганно.

– Лучше пусть она сама расскажет тебе, – произнес он. – Но если ты не побоишься ехать верхом на таком огромном коне, я могу сразу взять тебя с собой. А ты ведь не боишься?

– Нет, – ответила я, хотя вороной был крупнее, нежели любой другой конь, на котором мне когда-либо доводилось сидеть. – Но я должна оставить весточку брату.

– Брату? А где же он?

– У кузнеца. И скоро должен вернуться.

Я вовсе не собиралась отказываться ехать с ним, несмотря на то что он чужак, а Страшила ворчал на него. Я доверилась ему. Да и как могло быть иначе, раз он, стоя тут, смотрел мне в глаза так, как, вообще-то, могли смотреть только мои родные? Да и матушка, возможно, решила, что должно начать мое ученичество в Дунарке, что бы там ни стряслось.

Я заперла пса в кухне. Как только я впустила его в дом, он снова залаял, подпрыгивая и упираясь лапами в дверь. Не помогло даже то, что я шикнула на него. Помыв руки под струей из насоса на дворе, я отерла их о передник и вошла в дом, собираясь оставить весточку Давину.

Пишу я красиво. Так красиво, что мама иногда дозволяет мне надписывать наклейки для тех сосудов, горшочков и бутылей, что стоят в прачечной. А это немаловажно, коли там написано не только «валериана» или «зверобой»… Кое-какие снадобья, которыми пользует матушка, – опасны, если давать их не в тех дозах и не от той хвори.

– Куда поедем? – крикнула я чужаку, по-прежнему поджидавшему меня во дворе со своим лошаком. – В Дунарк?

– Да, – подтвердил он. – В Дунарк!

Вот я и написала Давину, что, дескать, пришла весточка из Дунарка, что матушка все еще там и ей понадобилась моя помощь. Может, лучше им с Мелли переночевать нынче у кузнеца. «С любовью и приветом. Дина». Сложив записку, я надписала сверху «Давипу» и положила ее на кухонный стол, где не заметить ее было никак нельзя.

Затем, взяв свой свежевыстиранный плащ, я приказала Страшиле: «На место!» – и снова вышла на двор.

Вороной выглядел ужасно огромным, но чужак поднял меня, словно перышко, и усадил перед собой, так что я села боком, свесив ноги, словно знатные дамы. Это, само собой разумеется, было куда красивее, чем задирать юбки, чтобы усесться верхом, по-мужски, как я делала обычно, но также и куда труднее. Мне все время казалось, что я вот-вот соскользну вниз и упаду. Но всадник, крепко поддерживая меня, легко направлял коня свободной рукой.

– Я по-прежнему не знаю, как тебя зовут, – чуточку взволнованно сказала я.

– Дракон! – только и ответил он, не утруждая себя объяснением, имя это или фамилия. Потом он пустил коня легким галопом, и все мои мысли сосредоточились на том, чтобы удержаться в седле. Но даже когда мы миновали изрядный кусок пути, до меня все еще доносился лай.

Драконий двор

Некогда Дунарк был старинной крепостью, что мало-помалу превратилась в город. Он стоял на гигантском утесе, высоко вздымавшемся над простиравшейся вокруг плоской равниной… Словно какой-то великан веселился, разбрасывая горные пики посреди речной долины.

В реках, во внутренних озерах и на песчаных отмелях, да и в море, обозначившемся на горизонте, засверкало позднее послеполуденное солнце. Но утес, где высился Дунарк – черный четырехугольник с заостренными углами, – явно навевал ужас.

– Ты бывала здесь раньше? – спросил Дракан, хранивший молчание во время всего пути.

– Один раз, – ответила я. – Вместе с матушкой. Но тогда мы вошли вон в те ворота!

Я показала на Восточные врата, к которым подъезжали все, кто следовал по проселочной дороге, ведущей в город.

– Мы скачем к другим воротам, так скорее!

Он направил быстроногого вороного чуть в сторону от проселочной дороги, и немного погодя мы оказались на узкой тропе, можно сказать тропке. Вороному не раз пришлось переходить вброд каналы и мелководные озера, так как мостов здесь не было.

Я понадеялась, что обходной путь Дракана и вправду окажется покороче, ведь я жаждала встать наконец на собственные ноги. У меня болел бок, да и спина тоже ныла оттого, что я долго ехала верхом на коне.

Ворота Дракана были куда меньше Восточных. И вообще было заметно, что ими пользовались не так уж часто. Крапива и репейник вплотную подступали к тропе, а когда страж отворил ворота, петли створок заскрежетали. Он коротко приветствовал Дракана и затворил за нами ворота.

– Все спокойно? – спросил Дракан.

– Да, пока спокойно!

Дракан кивнул и, пришпорив вороного, пустил его по узкому проходу меж древними осыпающимися стенами крепости. Было так тесно, что носки моих сапожек порой задевали стены, а кое-где дорога была застроена так, что превращалась в туннель.

Это пришлось мне не по вкусу. Казалось, будто мы заперты среди стен замка, и я никак не могла понять, почему вороной переносит все это так спокойно. Ведь лошади, несмотря ни на что, благоденствуют на открытой местности, а не в узких и тесных проходах. Но даже когда небо раскидывалось высоким куполом, даже если послеполуденное солнце заливало зубцы могучих стен, оно не проникало сюда. Здесь было мрачно, сыро и холодно. Однако тропа, постоянно извиваясь и поворачиваясь в разные стороны, тянулась ввысь к утесу, где стояли замок и город Дунарк.

Когда я впервые побывала там с матушкой, я была еще робкой, боязливой малявкой, я не привыкла к такой толчее, к такому скоплению людей, животных, повозок и торговых лавок, как у Восточных врат. Здесь же все было совершенно иначе: нам не встретилось ни одной живой души, кроме стража у ворот. Это ни капельки не пришлось мне по нраву. Наоборот!

В конце концов мы подъехали еще к одним воротам. Страж отдал честь Дракану и впустил нас во двор, где я, во всяком случае, ощутила, что могу перевести дух, не натыкаясь то и дело на стены по обе стороны тропы.