В Париже. Из писем домой - Александр Родченко

Опять ни о чем не хочется писать, скорей бы получить письмо!

Ты, наверно, подсмеиваешься, что я так хнычу.

Улыбаюсь и целую тебя, твоя Мулька.

Маленький наш Мулька, очень рада, что доехал благополучно и что ты здоров. Целуем тебя крепко. Только нам скучненько без тебя, только о тебе и толкуем. Получили письмо, смеялись, что ты воротничок одел. Наверно, смешной ты. Не по-московски ходишь. К чему ты только воротничок-то прицепил, не к фуфайке ли.

Доча у меня работает обложки, но еще не едала. Ты пиши подробно. О Муличке не беспокойся, уже такая озорная стала, смеется.

Телеграммы получаю, учусь сама расписываться.

Желаю успеха тебе в делах.

Целую тебя крепко, твоя Мамулька.

А. М. Родченко – В. Ф. Степановой

15 апреля 1925 г. Париж

Я купил две фуфайки очень хороших, которые здесь носят рабочие, одна коричневая, другая ярко-синяя за 12 р. Очень они мне нравятся. Даже Полякова соблазнил, и он купил себе такую. А есть фуфайки-жилеты, что у Брика. Но эти стоят дороже и хуже. Вообще, я уже начал свой костюм пролетаризировать по-западному. Даже хочу купить кордовые штаны и блузу синюю.

Какие здесь забавные рабочие, они говорят… «и на кой черт здесь городят эту чепуху, я сдохну скоро, а они все устраивают выставки»… и при этом смеясь вовсю. Все же французы – народ веселый. Когда Эррио выставили, он, хохоча, сел рядом с шофером и сказал: «Ну, я теперь свободный человек»… И очень забавно, когда рабочий, старший работающих по Гран-Пале, говорит на наш вопрос, успеем ли все построить, показывает свои плечи и говорит, смеясь: «Вы видите, у меня плечи широкие»… а они только половина моих, то я хохочу до упаду… И все же, кто здесь здоров, то только они.

А сколько ездит по Парижу подагриков на особых колясках. Я здесь кажусь большой и широкий, вроде Володи (Маяковский) у нас. Таких тут, как Давид (Штеренберг)13, – масса.

Твой Котька сидит в новой фуфайке и смотрится в зеркало, и говорит: «Чтоб, когда я приеду, ты развелась с Ф. и носила свою фамилию»14. Мне кажется, что я вновь влюбляюсь в тебя, вновь вспомнил тебя в Казани… Милая, милая! Анти.

17 апреля 1925 г. Париж

Ты напрасно беспокоишься, все письма получил.

Выкрасили павильон, как я раскрасил проект – красное, серое и белое; вышло замечательно, и никто ни слова, что это я, а советы спрашивать – так всюду меня.

Гран-Пале, шесть комнат, весь подбор цветов мой, а опять обо мне молчат…

Поляков и я сделали комнаты: 1) кустарных вещей, 2) ВХУТЕМАС, 3) графики, рекламы и архитектуры, 4) фарфора и стекла, 5) текстиль, и еще будем избу-читальню и, вероятно, театр.

Я пришлю 6 снимков строящейся выставки в лесах, а потом пришлю готовые те же 6. Снеси их или в «Технику и жизнь», или еще куда, и пускай они за них заплатят тебе по три рубля, только пускай все шесть берут15.

Я сегодня злой, даже ушел домой в з часа. Надоело: все говорят, а работать некому. Мельников надоел, все только говорит о визе своей жене…

А вообще, я спокоен: пускай их дерут – у меня ведь так это и должно быть, я должен раздавать то, чего у меня много, а у них ни черта нет. Фидлеру я раскрасил ателье кино; проект вышел замечательный, он купил стекло и раму, и у него еще ни одного такого проекта не было. Я советовал, как сделать музыкальный зал для Кусевицкого. Мы натворим делов. Победит тот, кто выдержит.

По настроению я бы сейчас сел на поезд и через неделю был бы дома… но… вот в мае, думаю, дня на три ехать в Лондон, это стоит 25 руб. Ты удивилась, что в воскресенье работают. Нет, в воскресенье из французов никто не будет работать, и в будни с 12 до 2 часов дня…

Целую всех. Ваш Хомик.

19 апреля 1925 г. Париж

…Вчера вечером бродил один по улицам, видел много кино, цирков, и ни в один не решился пойти один, потому что касс масса, тут же входы в разные бары и танцульки. Плохо без языка.

А наши все больше ходят смотреть «голеньких».

К Полякову приехала жена, и я снова один. Что буду делать вечером, не знаю, в «Аньере» идет Чаплин, «Дитя». Сейчас сижу в павильоне один, вижу, что-то бормочут французы.

К Эльзе не ходил, у нее был Мориц.

Сейчас сижу в ресторане, пью кофе, хочу сегодня не есть, пусть пройдет живот.

Здесь в хронике всегда принято спортивные куски повторять как обратной съемкой, так и разложением движения…

Я был в кино, видел «Десять заповедей»… Дорогая ерунда… Видел знаменитую картину Чаплина «Дитя» с Джекки Куган – это, действительно, замечательно.

Завтра еду на завод, где делается мебель.

Живот совсем прошел, ложусь спать.

Спокойной ночи.

22 апреля 1925 г. Париж

Мебель пока вышла не очень хорошая, больно здоровая, тяжелая. Теперь пошла самая горячка, будто должны выставку открыть 26 апреля; правда, ни у кого еще не готово ни в одном павильоне. Выходит так, что все же в мае я приеду.

Меня все ждут в «Ротонде». Все знают, что я в Париже, а я все не иду, – Пикассо, Леже и разные русские. Так, на днях думаю менять фронт осмотра техники на осмотр искусства…

Ты думаешь, что мне здесь легче, чем тебе? Нет, у тебя есть Мулька, и все же дома, а я во всем чужом среди чужих.

Да, я здесь пока никаких денег не зарабатываю. Кроме жалованья. Так что об аппаратах и разговору нет.

Будь осторожна, ходя по улицам. Сходи с глазами к доктору.

Нашел, что самые красивые женщины в Париже – это негритянки, которые служат в домах; как они заразительно хохочут над Чаплином!

Ну, целую крепко, крепко.

23 апреля 1925 г. Париж

…Был сегодня вечером в одном из цирков, всего их четыре. Смотрел знаменитых Фрателлини, особенного ничего нет, но, конечно, мастера. Особенно меня поразило другое, это особая любовь к ним публики и, самое главное, их уборная, которая с одной стороны – открытая дверь, сквозь которую все смотрят внутрь, и окно, сквозь которое можно видеть, а у них пять комнат и это целый музей вещей, фото, рисунков и т. д.

Был на выставке «Салон Независимых» – такая ерунда и бездарность. Французы, действительно, совершенно выдохлись. Тысячи холстов – и все чепуха, прямо провинция, я даже не ожидал. Действительно, после Пикассо, Брака и Леже пусто, ничего нет. Пыхтят, беспредметность, наши русские, привезя из Москвы, и они лучше других, но постепенно опускаются под розовый вкус, и им приходит конец.

Меня познакомил Рабинович с Дуебургом16 – левый архитектор. Но ничего нет толку, так как он не знает по-русски, а я по-французски, посмотрели друг на друга и разошлись. Все почему-то страшно рассматривают особенно нас, то есть людей в павильоне; их, вероятно, интересует, какие такие большевики.

Ну, пока, целую всех. Анти.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});