Не звоните Вивиан - Анабелла Саммерс

– Вроде нет, – отвечаю я, помедлив.

Отец засовывает мне в нагрудный карман небольшую пачку купюр.

– Поменяешь в обменнике на злотые. Должно хватить на личные расходы. А карточку мы заведем уже в России.

Я киваю. Родители кажутся взволнованными, но также и умиротворенными, как будто избавились от тяжкого груза. Ах да, я – этот тяжкий груз.

Сажусь в кресло и пристегиваюсь. Нахожусь между грузным мужчиной и женщиной азиатской внешности. Впереди десять часов полета. Телефон вибрирует – пришло уведомление. Саша.

«Извини, что не пришел проводить!!! Вчера до ночи собирал вещи, был уверен, что завел будильник, но ошибся. Прости, Ви, с меня должок! Хорошего пути, обязательно напиши, как приземлишься».

«Ничего, – думаю я. – Кажется, я знаю, как ты оплатишь мне этот должок».

Включаю режим «в самолете», надеваю наушники и включаю аудиокнигу Исигуро Кадзуо «Не отпускай меня» на польском языке. Nie opuszczaj mnie…

– Не отпускай меня, Ви, слышишь? Не отпускай, держи меня!

– Я никогда тебя не отпущу. Держись за меня. Только держись…

– Ви, мне больно! Ви!

* * *

– А вот и моя любимая внучка! – Бабушка крепко сжимает меня в объятиях и просит в подробностях рассказать, как это мне одной удалось прилететь с пересадкой и избежать проблем.

– Я просто очень взросло выгляжу и вызываю у всех доверие, – отвечаю я, сама не веря в свои слова.

Дома меня ждут фирменные бабушкины пончики – не дырявые американские, а пышные польские, посыпанные сахарной пудрой. Дедушка рассказывает, какие музеи закрыты на реставрацию, а какие выставки только открылись.

– Мы посмотрели, как тебе добраться до Калининграда. Сначала доедем на поезде до Гданьска, там посадим тебя на автобус. Вы же уже получили визы? – Я киваю, радуясь тому, что набила рот тестом.

Сижу на балконе и смотрю на уютный и родной Краков. Какой же ужасный мир Кадзуо описал в своей книге! Если бы я узнала, что такое происходит в действительности, то написала бы тысячу петиций властям… Я снова не сомкнула глаз. На эти две недели мне нужно перестать думать. Куплю завтра комиксы, чтобы не читать ничего высокоморального.

Решаюсь посмотреть экранизацию, чтобы сравнить ее со своим представлением сюжета. Снова не могу заснуть из-за ужасных картин, возникающих в голове после просмотра, особенно из-за сцен в больнице. Ненавижу больницы.

По традиции раз в три месяца я, собрав всю волю в кулак, устраиваю осаду кинотеатра. Выбираю самый удобный день (чаще всего это вторник или среда), когда торговые центры немноголюдны, а из проката еще не убрали все новинки. Я покупаю пять или шесть билетов на разные фильмы – все сеансы подряд. В этот раз мне повезло – люблю Польшу за возможность посмотреть фильмы в оригинале с субтитрами: «Однажды в Голливуде», «Дора и Затерянный город», «Человек-паук», «Король Лев», «Мертвые не умирают»… Целый день я провела в пяти разных мирах, отличных от моего, таких красочных и цепляющих, с виду похожих на мою жизнь. Но на самом деле моя жизнь никогда не была похожа на фильм. Даже если я и переезжаю в новую страну, этим мои приключения и заканчиваются. Я не встречаю интересных людей, они просто проходят мимо, я не делаю каких-то открытий, я не провожу время так, чтобы это надолго отпечаталось в памяти… Я чувствую себя своим же эхом.

Две недели проходят как один день. Страшно осознавать, что уже середина августа, ведь совсем недавно было Рождество и Новый год. Время никогда не шло так быстро, как в последние несколько лет, пестрых и сумбурных. Воспоминания еще четкие, но уже кадрированные, как будто я вспоминаю не собственную жизнь, а чей-то пересказанный сон. Достаю из своего Kanken кирпичного цвета уже немного заляпанный блокнот с потертым бархатом и начинаю свою исповедь:

«Никто давно мне не говорил, что такое хорошо, а что такое плохо, поэтому я делаю как знаю. Никто же не пострадает от этого, верно? Всем даже будет лучше. Наконец-то за все эти годы я по-настоящему отдохну от косых взглядов и непонимания. Я буду просто "немой новенькой из Англии". Я стану такой же незаметной, как моя тень».

В старом городе, как обычно, людно и оживленно. Снова тот же мим, снова – многочисленные кареты, запряженные несчастными лошадьми, снова – уличные танцоры, ищущие моментов славы в лучах нетипичного для августа жаркого полуденного солнца. Заворачиваю направо, в узкую мощеную улочку, оставляя Главный Рынок с его ежедневной мишурой позади. Напрягаю зрение и вижу друга, машущего мне обоими руками: все те же очки в темной толстой оправе, все те же уложенные черные волосы и неизменные кеды Vans. Смотрю на свои ноги и улыбаюсь – это то, что делает нас друзьями. Общие мелочи.

– Правда, Starbucks? Ты не изменяешь своим привычкам!

– Вивиша! – Саша крепко меня обнимает и открывает дверь внутрь кофейни. – Просто я знаю, что если здесь и испортят кофе, то обязательно его переделают. Нужна всего-то небольшая истерика. Иди занимай столик, я закажу. Угощаю.

По привычке прохожу в самый конец второго зала, туда, где меньше всего людей.

– Ну что, какие у тебя ожидания?

– У меня их нет. А у тебя?

– А у меня есть. Хочу небольшую, но оборудованную лабораторию, чтобы никто нос не совал не в свои дела, и свою комнату с огромным телевизором. Ну и все, в общем-то.

Размешиваю ложкой в стакане кубики льда и делаю большой глоток:

– А как ты понял, что хочешь быть врачом? Да еще и…

– Онкологом? Удивительно, да, что никто в моей семье с этой дрянью не столкнулся? У меня в начальной школе был друг. Лешка. Его воспитывала мама, и вырос он, в общем-то, хорошим пацаном. Мы с ним все свободное время проводили до четвертого класса, он потом стал очень скрытным, в школу мог неделями не ходить. И вот у него в феврале день рождения. Ну, я-то, естественно, помню, родителям весь мозг проел с конструктором, который он когда-то хотел в подарок. Была суббота, у отца выходной, выпросил, значит, чтобы он к Лешке отвел. Сам ведь боялся, что Лешка уже совсем не Лешка, что его инопланетяне похитили или еще какая ерунда приключилась. Дверь открывает его бабушка и говорит, что они спешат, но, мол, подарок пусть ваш Саша подарит. Иду к нему в комнату, в дверь не стучусь, какое там чувство такта в десять лет? А он сидит на своем диванчике и ревет. Тогда я и понял, что Лешка уже совсем не Лешка… Кладу рядом с ним коробку эту в бумаге оберточной и, испуганный, спрашиваю: «Лех, ты че ревешь, ты же пацан?!» А он давай реветь еще больше. «Уйди, – говорит, – уйди! И никому не рассказывай». – «Конечно, не расскажу, мы же друзья, – отвечаю. – Помнишь, ты хотел конструктор? Робота? Я тебе принес. С днем рождения». Он резко успокоился, смотрит на эту коробку, берет и рвет бумагу, которая аж влажной стала от его слез. «Точно, робот! Спасибо, Сань. Может, вечером придешь, соберем вместе? Если я дома буду, конечно». – «А где ты можешь быть, как не дома?» – спрашиваю…

Друг резко прерывает повествование и поднимает на меня глаза. Конечно, я догадываюсь, в чем дело, но лишь киваю, подталкиваю его на продолжение.

– «В больнице, – говорит Лешка. – У меня мама болеет». Мне десять лет, Ви, я понятия не имею, что такое рак, в СССР по телевизору о таком не говорили. «Так бы сразу и сказал. А когда выписывают?» – спрашиваю я. «Никогда, она скоро там умрет» – отвечает Леха, все рукава уже в соплях, я ничего не понимаю, бабка его в коридоре кричит, что пора… «Как умрет?» – только и могу спросить. А он мне: «Так. У нее рак». А я давай ржать, Ви… Ты представляешь? Смеюсь, говорю: «Какой рак, ты чего, такого не существует». Он выбежал из комнаты и во двор умчался. А мы с отцом ушли. Я еще долго не мог понять, что такого сказал, почему он так разозлился, я же ему робота подарил, а он, неблагодарный, убежал! Ужас, как стыдно-то…

Я смотрю